Шрифт:
Интервал:
Закладка:
СКАЗАНИЕ
Обсудили мою книгу. У меня никогда не было иллюзий насчет ума и нравственности моих коллег. Многие годы я их знал лично. Кроме того, я знал, что в отношении средне нормальных творческих индивидов, к числу которых, за редким исключением, принадлежат мои коллеги, имеет силу социальный закон: они либо делают подлости в силу глупости, либо глупости в силу подлости. И все же я до последнего времени их идеализировал. Отчасти — из естественной потребности иметь приличное окружение. Но главным образом потому, что в прошедшую "либеральную" эпоху многие ничтожества при наличии желания, ловкости и некоторых способностей могли прослыть мужественными и значительными личностями. Причем, без особых усилий и жертв, и даже с выгодой для себя. Они были весьма распространенным и временами даже господствующим явлением в наших кругах. Они делали грани между людьми расплывчатыми и неопределенными. Шли годы. В силу взятой на себя роли они вели себя прилично ровно настолько, чтобы сохранить репутацию. И это рождало некоторые иллюзии, главным образом — в их представлениях о самих себе. И большие претензии и самомнение. Но эпоха кончилась. Роль исчерпала себя. Остались претензии судить. Последствия этого я испытал на своей собственной шкуре. Можно, разумеется, сказать, что мой случай есть индивидуальное стечение обстоятельств. Однако в общественной жизни общее не только проявляется через индивидуальные судьбы, но и суммируется из этих индивидуальных судеб. В среде моих коллег годами копилась злоба по отношению ко мне. Я ее постоянно чувствовал, но мог не принимать во внимание. Теперь она вырвалась наружу в большом количестве и в откровенном виде. Давно я с такого близкого расстояния не видел, как человеческие души источают грязь. Состояние такое, будто столкнулся с удивительно ничтожной и потому неодолимой силой. Такое состояние у меня бывало во время войны, когда ночью в землянке на нас нападали полчища блох. Хотелось буквально выть от сознания силы и в то же время беззащитности. ЭН говорит, что у них происходит то же самое, что у нас. И методы борьбы те же. Знаешь, я не против драки. Но чтобы дрались по-мужски. Открыто. Кулаками. Пусть палками, ножами. Пусть зубами. Но когда меня начинают бить соплями, у меня опускаются руки. Я говорю, что в людях накопилось слишком много злобы и ненависти. Боюсь, что их локальные вспышки могут перерасти во всеобщие и принять опасные масштабы. Если, конечно, их умело направят. ЭН говорит, что у него тоже такое ощущение, будто надвигается что-то очень серьезное. Я говорю, что сейчас так многие думают. Причем, люди будут даже разочарованы, если ЭТО не наступит. Они не предчувствуют ЭТО, а жаждут! И делают все для того, чтобы ЭТО пришло. Мое маленькое дело дает повод для разговора обо всем, что происходит в мире и вызывает тревогу. Я смотрю, как работает ЭН, и мое дело уже кажется мне незначительным и недостойным внимания. Я говорил, что ЭН — мой художник. Это сказано слишком слабо. Творчество ЭН есть неотъемлемая часть моей жизни. Не могу себе представить, чтобы было бы со мной, если бы его не было. Я прихожу в мастерскую ЭН как в храм и очищаюсь от житейской грязи. А вдруг, говорит ЭН, на самом деле ОНИ правы, и все, что я делаю, ерунда? Где критерий великого и ничтожного? Что стоит все это сломать, расплавить, сжечь?! Критерий есть, говорю я, не будь его, не было бы ЭН. Ты такой критерий имеешь: это твой собственный разум. Он есть наивысший судия того, что ты создаешь. А насчет "расплавить" и "сжечь" — дело не в этом. Страшно тут совсем другое. Гибель человека — трагедия этого человека. Гибель миллионов — грандиозная трагедия, но трагедия людей. А есть еще трагедия рода человеческого. Но люди и есть род человеческий, говорит ЭН. Не совсем так, говорю я. Люди разбросаны в пространстве. Род человеческий устремлен во времени. Эти иной аспект бытия. Род человеческий живет за счет того, что в нем время от времени появляются точки роста, выдающиеся из массы людской отростки необычного. Срежь их — вроде бы никаких последствий. Вроде бы и незаметно даже. А кто знает, к каким последствиям приведет это невинное, на первый взгляд, дело. И как знать, чего уже успело лишить себя человечество таким путем. Ты одна из таких точек роста. Твоя трагедия есть трагедия рода человеческого. Трагедия отсеченных возможностей. А ты? — спросил ЭН. Мое положение, сказал я, еще хуже. У меня нет даже трагедии. Мне не удалось даже прорасти.
УЧЕНИЕ О ЖИТИИ
У нас, сказал Неврастеник, возрождаются многие традиционные явления ибанской жизни. Вот, к примеру, Посетитель. Он сочиняет свое доморощенное учение о житии. А знаете, сколько таких учителей жития было когда-то в Ибанске? Он бескорыстен? И такие были. Не пропагандирует? Но он и не скрывает этого. А у нас, если человек не скрывает своих убеждений, он воспринимается как пропагандист. А что из себя представляет его учение о житии? — спросил Журналист. Я его слушал не раз, но запомнил только обрывки, сказал Неврастеник. Это кустарная дребедень, и я не старался запоминать. Его учение содержит систему правил сохранения физического и духовного здоровья, правил поведения по отношению к знакомым (друзьям и родным, в том числе), к сослуживцам, к начальству, к случайно встреченным лицам, с которыми приходится вступать в контакт, к подчиненным, к лицам, от которых ты зависишь, к лицам, которые зависят от тебя, а также правил отношения к материальным благам, к почестям, к карьере, к удачам, к неудачам и т. д., короче говоря, систему правил поведения на все случаи жизни. И он сам им следует? — спросил Журналист. Судя по всему, да, сказал Неврастеник. Он всю жизнь занимался самовоспитанием, и только под старость это вылилось у
- Бесполезное ископаемое - Венедикт Ерофеев - Русская классическая проза
- Три лучших друга - Евгений Александрович Ткачёв - Героическая фантастика / Русская классическая проза
- Надежное средство для самых отчаянных - Иван Александрович Мордвинкин - Русская классическая проза
- Цена свободы. Дверь через дверь - Андрей Александрович Прокофьев - Прочие приключения / Русская классическая проза
- Искушение - Александр Зиновьев - Русская классическая проза
- Не могу без тебя! Не могу! - Оксана Геннадьевна Ревкова - Поэзия / Русская классическая проза
- Обида - Ирина Верехтина - Русская классическая проза
- О Шиллере и о многом другом - Николай Михайловский - Русская классическая проза
- Очарованные Енисеем - Михаил Александрович Тарковский - Русская классическая проза
- Творческий отпуск. Рыцарский роман - Джон Симмонс Барт - Остросюжетные любовные романы / Русская классическая проза