Конан Дойл - Максим Чертанов

Фаулз замечал в «Кротовых норах»: «Нечего и говорить, что в действительности Черная собака – это сами болота, то есть неприрученная природа, нечеловеческая враждебность, кроющаяся в самой сердцевине такого ландшафта. В этом – всеохватывающий ужас, и Конан Дойл в тот дождливый день, сидя у камина в норфолкской гостинице, должно быть, сразу же понял, что ему наконец удалось отыскать „врага“, гораздо более сложного и устрашающего, чем любой преступник в человеческом облике». Современному нашему читателю, давно знающему «Собаку» наизусть и – благодаря очаровательному фильму Масленникова – усвоившему в основном ее комическую сторону, трудно представить себе, что при чтении этой истории кто-то может по-настоящему испугаться. Ребенку, впервые открывшему книгу, может быть страшно, но не взрослому. Но это когда сидишь дома. А вот если судьба занесет ночью на болота и вдруг увидишь, как в их темной глубине «что-то живое перекатывается и бьется» – тут как бы не случилось инфаркта..

Но Дойлу мало пугать нас (пусть не нас – наших маленьких детей) мрачной топью, злобно скалящимися черепами и мучительно гибнущими животными; настойчиво, как ни в одном из своих текстов – за исключением разве только «Хирурга с Гастеровских болот», – он сгущает атмосферу, постоянно используя в разных вариациях одни и те же слова, одни и те же унылые краски. «Я уже говорил, что над Гримпенской трясиной стлался густой белый туман. Он медленно полз в нашу сторону. Лившийся сверху лунный свет превращал его в мерцающее ледяное поле, над которым, словно черные пики, вздымались верхушки отдаленных гранитных столбов. <...> Над Баскервиль-холлом низко нависли тучи; время от времени гряда их редеет, и тогда сквозь просветы вдали виднеются мрачные просторы торфяных болот. <...> Вдали, над самым горизонтом, низко стлалась мглистая дымка, из которой проступали фантастические очертания Лисьего столба». И туман, и дождь, и луна – всё низко, низко, медленно, тяжко, стелется, ползет. Доктор Дойл никогда не был блестящим пейзажистом, но тут уж он постарался на славу. Ему удавались «страшные» рассказы и удавались «уютные» детективы; впервые он свел то и другое воедино – и получился шедевр.

В холмсиане «Собака» вообще стоит особняком, возвышаясь, как черный гранитный столб над трясиной: она во всем необычна. Литературоведы отмечают в ней массу больших и малых отступлений от канона. Уотсон проводит самостоятельное расследование хоть и с ошибками, но отнюдь не без пользы. Холмс называет Лестрейда «лучшим сыщиком» и признается, что нуждается в его помощи. Холмс оказывается слаб, непонятлив, совершает серьезные промахи, что бывало с ним только в ранних рассказах; ему кажется, что сэр Генри погиб – и вот он, «словно обезумев, схватился за голову: „Чего я медлил, дурак!“». От сознания собственной вины он набрасывается – чего с ним сроду не бывало – с попреками на друга. Давно не писавший о Холмсе доктор Дойл уже забыл о том, как старательно делал своего героя схематичным, как безжалостно обрезал все побочные ветви; как в «Этюде» и «Знаке четырех», в «Собаке» чрезвычайно много избыточного. Дойл никогда не преуспевал особо в создании второстепенных персонажей, но Френкленда, который вечно судится, не забудешь никогда.

Карр сказал о «Собаке»: «В ней единственной повествование берет верх над Холмсом, а не Холмс над повествованием; читателя в ней очаровывает не столько викторианский герой, сколько дух готического романтизма». Но одно без другого невозможно. Болотам, туману и диким зверям противостоит обычный дойловский уют: в пещеру доисторического человека Холмс приносит цивилизацию – очаг, консервные банки (одна – с копченым языком, другая – с персиками в сиропе), ведра, кружки, одеяла, непромокаемый плащ, чистые воротнички, бутылку виски. Страшны после этого торфяные болота? Да, немножко страшны – и при этом уютны, как всё, что описывал доктор Дойл. Дьявол? «Трудно представить себе дьявола с такой узкой местной властью. Ведь это не какой-нибудь член приходского управления». В «Собаке» полным-полно тихого, мягкого комизма; это уже не готическая традиция, а викторианская – ее-то и уловили создатели нашего знаменитого фильма, по заслугам награжденного британской королевой.

В первые годы своего существования «Собака» никем не оценивалась как один из лучших текстов холмсианы. Критики не выделяли ее из массы других рассказов о Холмсе. Читатели радовались ее появлению потому, что вновь получили Холмса – и очень рассердились, когда до них дошло, что он не ожил, и стали требовать других рассказов. Всерьез и много «Собакой» стали заниматься значительно позже. Созданная на основе простодушной сельской легенды, обрастающая – с каждым новым поколением литературоведов – тысячами смыслов, которые простодушный (но хитрый) доктор Дойл в нее, быть может, и не думал вкладывать, она сама превратилась в легенду.

Впрочем, далеко не все считают, что «Собака» так уж хороша. «Есть люди, полагающие, что критиковать эпопею о Холмсе – это все равно что колошматить кувалдой по бабочке или, точнее говоря, по чему-то вроде изящной готической беседки, превратившейся к настоящему времени в памятник, в народное достояние», – сказал Фаулз. Он, правда, признал, что холмсиана, как всякий классический детектив, есть сказка и критиковать ее по несказочным законам бессмысленно – но тут же принялся критиковать. Торфяники на самом деле выглядят совсем не так, как их описал Дойл, и флора на них совсем другая. Постоянное употребление слов «мрачный» и «черный» выглядит нарочито. Женские образы абсолютно неубедительны. «Старинный» документ, который зачитывает доктор Мортимер, стилизован прескверно. Стэплтон просто из рук вон плохо написан; «его пристрастие к энтомологии, мания гоняться в соломенной шляпе за английскими бабочками, никак не соответствует ни его прошлому, ни его настоящему». Все прочие персонажи «представляют собой весьма жалкое зрелище». Расследования и логики в «Собаке» мало. Изобретательности – еще меньше. Холмс карикатурен. Уотсон чересчур глуп. Вдобавок в тексте не хватает воздуха: «Все происходит слишком быстро, слишком наглядно, события громоздятся друг на друга, словно это фильм по книге, а не сама книга». Разделал Фаулз творение доктора Дойла в пух и прах – мол, скучно и совсем не страшно. И тут же рассказал, как сам в 1946 году побывал на Дартмурских болотах. «Неожиданно в полной тишине огромная черная тень двинулась и встала в расщелине между двумя уступами, прямо надо мной. Никогда не забуду того чисто атавистического ужаса, что завладел мною на несколько мгновений, прежде чем я сообразил выхватить имевшийся у меня сигнальный пистолет. ясно, что я остался в живых, раз могу рассказать эту историю. Ну да, конечно, это скорее всего был одичавший пони; но то, что я увидел, – подобно множеству жителей болот, одиноко бродивших в тумане, – была Собака».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});