Противостояние. Армагеддон - Стивен Кинг

— Бедняга, — сказала Абагейл. — Бедняга. Хоры ангелов отпоют тебя.

Она снова повернулась к прохладному, приветливому дому. Казалось, ей надо было пройти многие мили, хотя на самом деле ей предстояло всего лишь пересечь двор. Но она не была уверена, что дойдет; она чувствовала себя абсолютно вымотанной.

— Помоги Господь, — сказала она и отправилась в путь.

Солнце светило в окно спальни для гостей, где она легла и уснула, едва лишь скинув с ног тяжелые башмаки. Долгое время она не могла понять, почему вокруг так светло.

— Господь Всемогущий, я проспала весь день и всю ночь подряд!

Как же она, должно быть, устала. Тело ее так ныло, что встать ей удалось только через десять минут. Еще десять минут потребовалось на то, чтобы обуться. Ходьба была мукой, но она знала, что ей надо идти.

Хромая и спотыкаясь, она подошла к курятнику и зашла внутрь, поморщившись от невероятной жары и неизбежного запаха разложения. Подача воды осуществлялась автоматически из артезианского колодца, но почти весь корм подошел к концу, да и жара убила многих. Слабейшие уже давным-давно погибли от голода или была заклеваны. Их трупики лежали на грязном полу, словно небольшие сугробы тающего снега.

Она выбрала трех самых жирных куриц-несушек и заставила их засунуть головы под крыло. Они немедленно уснули. Она положила их в торбу, а потом обнаружила, что не может поднять такую тяжесть, и ей придется тащить ее по полу.

Было уже почти девять часов утра. Она села на скамеечку и задумалась. Ей по-прежнему казалось, что лучше всего идти домой в прохладе сумерек, как она и намеревалась. Она потеряет день, но ведь гости все еще в пути.

Мускулы ее уже немножко отошли и она ощутила незнакомое, но довольно приятное ноющее чувство под грудиной. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что это за чувство… Она проголодалась! Этим утром она действительно была голодна, слава Богу, а ведь сколько времени прошло с тех пор, когда она в последний раз ела не просто по привычке. Она была всего лишь кочегаром, подбрасывающим уголь в топку локомотива, не более. Но когда она отрубит этим курам головы, она посмотрит, что там у Эдди осталось в кладовке, и с удовольствием поест. «Вот видишь? — наставительно спросила она у самой себя. — Господь все устроил к лучшему. Блаженная уверенность, Абагейл, блаженная уверенность».

Кряхтя и отдуваясь, она подтащила торбу с курами к колоде для рубки мяса, которая стояла между коровником и дровяным сараем. Она развязала торбу и посмотрела внутрь. У одной из куриц голова по-прежнему была засунута под крыло, и она крепко спала. Двое других прижались друг к другу и почти не двигались. В торбе было темно, и они решили, что сейчас ночь. Тупее курицы может быть только нью-йоркский демократ.

Абагейл вытащила одну курицу и положила ее на колоду, прежде чем она успела сообразить, что происходит. Она опустила топорик. Голова упала в пыль. Безголовая курица важной походкой прошлась по двору Ричардсонов, махая крыльями и разбрызгивая кровь. Через некоторое время она обнаружила, что мертва, и смирно улеглась на землю. Курицы и нью-йоркские демократы — Господи, Господи!

Работа была завершена, и все ее страхи, что она не справится или повредит себе руку оказались в прошлом. Бог услышал ее молитвы. Три жирных курицы, а теперь ей остается только донести их до дома.

Она положила птиц обратно в торбу и повесила на место топорик. Потом она отправилась на поиски еды.

Днем она подремала, и ей приснился сон, что ее гости приближаются. Сейчас они были немного к югу от Нью-Йорка и ехали на старом пикапе. Их было шестеро, и одним из них был глухонемой юноша. Но в нем была сила. Он был одним из тех, с кем ей надо будет поговорить.

Она проснулась около половины четвертого, чувствуя себя отдохнувшей и освеженной. В течение следующих двух с половиной часов она ощипывала цыплят. Во время работы она пела гимны: «Семь городских ворот», «Веруй и повинуйся» и свой любимый гимн «В саду».

Когда она кончила ощипывать последнего цыпленка, дневной свет начал приобретать тот спокойный золотистый оттенок, который указывает на приближение сумерек. Конец июля, дни снова становятся короче.

Она зашла в дом и еще немного поела. Хлеб был черствым, но не заплесневел. Никогда плесень не смела показать свою зеленую рожу в кухне у Эдди Ричардсона. А еще она нашла полбанки арахисового масла. Она съела сэндвич, приготовила еще один и положила его в карман платья на случай, если снова проголодается.

Было без двадцати семь. Она снова вышла во двор, завязала торбу и осторожно спустилась с крыльца. Потом она тяжело вздохнула и сказала:

— Я иду, Господь. Направляюсь домой. Я буду идти медленно и не думаю, что доберусь до полуночи, но в Библии написано, что мы не должны страшиться ни ужасов ночи, ни ужасов дня. Я исполняю Твою волю, насколько это в моих силах. Прошу Тебя, иди рядом со мной. Во имя Иисуса, аминь.

Когда дорога с гудронным покрытием перешла в грунтовую, было уже совсем темно. Где-то пели кузнечики и квакали лягушки. Скоро должна была подняться луна, большая и красная, как кровь.

Она присела отдохнуть и съела половину своего арахисового сэндвича. Тело ее вновь болело, и, казалось, все ее силы истощились, а идти еще оставалось около двух с половиной миль… но она чувствовала странное возбуждение. Сколько лет прошло с тех пор, когда она гуляла одна ночью под балдахином звезд? Они были такими же яркими, как всегда, и если ей повезет, то она сможет заметить падающую звезду и загадать желание. Теплая ночь, звезды, красная луна над самым горизонтом, — все это вновь навело ее на мысли о ее девичестве. Да, когда-то она была девушкой. Некоторые люди неспособны были в это поверить, точно так же, как не могли они поверить и в то, что гигантская секвойя когда-то была зеленым ростком.

Кто-то резко дернул ее за торбу, и сердце ее упало.

— Эй! — вскрикнула она старческим, надтреснутым голосом. Она потянула торбу на себя и заметила внизу рваную дыру.

Раздалось глухое ворчанье. Между усыпанной гравием обочиной и кукурузой изогнулась большая бурая ласка. Она смотрела на нее, и в ее глазах мерцали красные лунные блики, К ней присоединилась еще одна. И еще. И еще.

Она посмотрела на другую сторону дороги и увидела, что вдоль обочины выстроился ряд ласок. Они учуяли запах кур в ее торбе. «Откуда их столько?» — удивилась она с растущим страхом. Однажды ее укусила ласка. Она просунула руку под веранду Большого Дома, чтобы достать закатившийся туда красный резиновый мяч, и словно множество иголок впилось ей в руку. Она закричала и вытащила руку обратно, а ласка висела на ней, и капельки крови забрызгали ее бурый гладкий мех. Тело ласки извивалось, словно змея. Она продолжала кричать и замахала рукой, но ласка не ослабляла хватки, словно сделавшись частью ее тела.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});