Вино из Атлантиды. Фантазии, кошмары и миражи - Кларк Эштон Смит

выходу, подгоняемый неодолимым, всепоглощающим страхом. Я боялся соблазна Медузы; я исполнился беспредельного и бессловесного отвращения к этой зловещей древности.

Зеркало со звоном упало на пол, и старик с тигриной ловкостью прыгнул на меня и обхватил узловатыми руками. Я и прежде различал таившуюся в них мощь, но меня застала врасплох демоническая сила, с которой он развернул меня и толкнул к алтарю.

– Смотри! Смотри! – завопил он, и голос его был подобен визгу дьявола, что загоняет очередную обреченную душу в гибельную бездну.

Я инстинктивно зажмурился, но даже сквозь закрытые веки чувствовал обжигающее сияние Медузы. Я без тени сомнения верил, я знал, какая судьба меня ждет, если я увижу ее лицом к лицу. Отчаянно, но тщетно я вырывался из хватки, что держала меня, и призывал на помощь всю свою волю, чтобы не приоткрыть глаза даже на ширину ресницы.

Внезапно руки мои освободились, и я ощутил, как пальцы старика шустро шарят по моему лбу, нащупывая глаза. Цель его была мне вполне ясна, и я понял, что ему тоже пришлось закрыть глаза, дабы избежать гибели, уготованной мне. Я вырвался и схватился с ним. Мы исступленно дрались, он пытался одной рукой развернуть меня кругом, а другой разнять мои сомкнутые веки. Хотя я молод и достаточно мускулист, мне с ним было не тягаться, и он медленно поворачивал меня к алтарю, а я запрокидывал голову, едва не ломая шею, тщетно пытаясь избавиться от его железных пальцев. Еще немного, и он бы вышел победителем, но пространство, где мы сражались, было чересчур узким, и он оттеснил меня к каменным статуям. Должно быть, споткнувшись об одну из тех, что лежали на полу, он дико, отчаянно вскрикнул и упал, отпустив меня. Я услышал удар, очень тяжелый – стук падения предмета намного более твердого, массивного и громоздкого, нежели человеческое тело.

Я ждал, не открывая глаз, но старик больше не издал ни звука, не сделал ни одного движения. Наклонившись, я отважился слегка раздвинуть веки. Он лежал у моих ног, рядом с фигурой, о которую споткнулся, и мне не требовалось особо вглядываться, чтобы увидеть в его позе, в его чертах неподвижность и ужас, что отпечатались на других статуях. Подобно им, он мгновенно превратился в изваяние из темного камня. Подобно своим жертвам, он, падая, узрел лицо Медузы. И теперь остался среди них навсегда.

Не оглядываясь, я бросился прочь из комнаты, я нашел дорогу из этого ужасного особняка, стремясь как можно скорее потерять его из виду в полупустынных таинственных переулках, которым не место в Лондоне. Меня охватил древний смертный холод; он завис в паутине нескончаемых сумерек среди этих неузнаваемых дорог и безымянных домов и следовал за мною неотступно. Но в конце концов каким-то чудом, не знаю как, я вышел на знакомую улицу, где в свете фонарей толпились люди и холодом веяло только от сгустившегося тумана.

Жертвоприношение Луне

I

– Я считаю, – провозгласил Морли, – что не все храмы без крыши на Му посвящены Солнцу – многие, напротив, построены, чтобы поклоняться Луне. Не сомневаюсь, храм, который мы обнаружили, доказывает мою точку зрения. Эти иероглифы, безусловно, символизируют Луну.

Его товарищ Торвей взглянул на Морли с удивлением – не слишком ли смелое и категоричное утверждение? Не в первый раз Торвея удивлял тон коллеги-археолога. Мечтательное выражение оливкового безбородого лица Морли, повторявшего какой-то аборигенный арийский тип, сменилось экстатическим восторгом. Торвей и сам был не чужд азарта исследователя, когда для этого был повод, но такой почти религиозный пыл находился за пределами его понимания. И снова он спросил себя, не слишком ли у коллеги… эксцентрический склад ума?

Впрочем, пробормотал он что-то почтительное, но уклончивое. Морли не только оплачивал экспедицию, но уже более двух лет платил Торвею щедрую стипендию. Приходилось выслушивать его тирады, хотя Торвей успел подустать от странных и не всегда обоснованных утверждений коллеги и нескончаемых путешествий по островам Меланезии. От первобытных статуй острова Пасхи до усеченных пирамидальных колонн Ладронских островов – они посетили все разбросанные руины, которые могли служить доказательством существования громадного континента посреди Тихого океана. Теперь на одном из не исследованных доныне малых Маркизских островов они обнаружили массивные стены строения, напоминавшего древний храм. Как водится, поиски были сопряжены с изрядными трудностями – аборигены боятся подобных мест, веря, что там водятся древние мертвецы, и местных непросто нанять проводниками или убедить показать нужное направление. На храм наткнулся сам Морли – археолога словно вел подсознательный инстинкт.

Впрочем, даже Торвей не стал бы спорить, что они совершили значительное открытие. За исключением колоссальных верхних камней, которые упали и раскололись, стены почти не пострадали от времени. Со всех сторон их окружали заросли пальм, хлебного дерева и различных тропических кустарников, однако внутри стен они не росли. Среди вывороченных камней кое-где еще сохранилось мощение. В центре храма был установлен громадный квадратный камень, который возвышался над землей на высоту в четыре фута и мог служить алтарем. Вырезанные на нем символы изображали все фазы Луны, от середины шел причудливый желоб, углублявшийся к краю. Очевидно, что, подобно прочим подобным строениям, крыши у храма не было изначально.

– Да, символы определенно лунные, – согласился Торвей.

– Кроме того, – продолжил Морли, – я уверен, что в таких храмах проводились человеческие жертвоприношения. Кровь лилась не только во имя Солнца, но и во имя Луны.

– Идея не лишена смысла, – не стал спорить Торвей. – На определенном витке эволюции человеческие жертвоприношения были широко распространены. Они вполне могли практиковаться теми, кто построил этот храм.

Морли не заметил сухости тона своего коллеги. Его обуревали чувства и идеи, и некоторые из них едва ли можно было назвать естественным результатом его исследований. Как бывало с ним при посещении древних развалин, Морли снедала нервическая ажитация – смесь непреодолимого трепета, ужаса, нетерпения и восторга. В этом храме, внутри его мощных стен, это чувство достигло небывалой силы; стало всепоглощающим, сходным с измененным состоянием сознания, которое свойственно бреду.

Его идея о поклонении Луне в этом храме была сродни скорее воспоминанию о том, что имело место на самом деле, чем итогом тщательных научных умопостроений. К тому же он был одержим сенсорными впечатлениями на грани галлюцинаций. Несмотря на тропическую жару, от стен веяло странным холодом – холодом ушедших веков; узкие тени полуденного солнца пестрели невидимыми лицами. Ему пришлось не раз протирать глаза, чтобы прогнать цветовые пятна, что, будто вспышки желтых и фиолетовых одежд, сменяли друг друга с быстротой, не поддающейся