Первое кругосветное путешествие на велосипеде. Книга первая. От Сан-Франциско до Тегерана. - Томас Стивенс

подробности о котором мы, несомненно, услышим при достижении этого города.

Вскоре ущелье заканчивается, и я выхожу в широкую и улыбающуюся долину Эрзинджан. В нижней оконечности ущелья поток прорезал свой канал через огромную глубину конгломерата, сотен футов огромных камней и гальки, скрепленных воедино, которые, по-видимому, были смыты с гор, вероятно, во время оседания породы времен Потопа, потому что даже если бы эта великая катастрофа была сравнительно локальным явлением, а не всемирным наводнением, как некоторые утверждают, мы теперь постепенно приближаемся к Арарату, а это именно тот регион, который несомненно, был затоплен. В породе перемежается то, что кажется окаменевшими кусками дерева. Говорят, под солнцем нет ничего нового. Возможно, это могли быть палки из дровяной печи, с негодованием выброшенные миссис Ной из кухонного окна ковчега, потому что по рассеянности патриарх отрубил их на три дюйма длиннее, чем следовало бы для печи. Кто знает?

Теперь я еду по ровной ровной дороге, ведущей через несколько деревень, окруженных садами. Общее возделывание земли и атмосфера мира и изобилия, кажется, проникают в долину, которая с ее разбросанными деревнями среди листвы их садов выглядит наиболее очаровательно при выходе из мрачной среды скалистого и безжизненного ущелья. Подходящим фоном для этого великолепия является горная цепь значительной высоты с юга, на самых высоких вершинах которой все еще остаются запоздалые снежные пятна.

После взятия русскими города Карса, военная ответственность той крепости легла на плечи Эрзерума и Эрзинджана. Грохот пушек, в честь дня рождения султана, пробуждает эхо скалистых гор, когда я еду на восток вниз по долине, и примерно в трех милях от города я проезжаю штаб-квартиру гарнизона. Длинные ряды сотен белых полевых палаток располагаются вокруг позиции на зеленом поле; место представляет собой оживленную сцену с солдатами, некоторые из которых в обычных синих, отделанных красным мундирах, другие в легкой, белой форме, специально предназначенной для лета, даже, если бы была зима, едва ли они были бы одеты по другому из-за разоренного Государственного Османского Казначейства, и все, как один, носят живописную, но неудобную феску. Гремят пушки, стучат барабаны, звучат горны. От расположения военных до города - великолепная широкая проезжая дорога, превращенная в великолепную аллею рядами деревьев. Сегодня военные заняты в общем празднике, и проспект полон офицеров и солдат, идущих и возвращающихся между Эрзинджаном и лагерем. Удивление доблестных воинов ислама, когда я быстро еду вниз по оживленной аллее, можно лучше представить, чем описать.

Солдаты, которых я пропускаю, немедленно начинают кричать на своих товарищей впереди, чтобы привлечь их внимание, в то время как офицеры на мгновение забывают о своем воинском достоинстве и сдержанности, когда они поворачивают свои испуганные лица и ошеломленно смотрят на меня. Возможно, они задаются вопросом, не являюсь ли я каким-то сверхъестественным существом, каким-то образом связанным с празднованием дня рождения султана - возможно, крылатым вестником от Пророка. Доехав до города, я сразу посещаю большой караван-сарай и занимаю комнату на ночь. Владелец комнат кажется вполне здравомыслящим человеком, отличающимся от чрезмерно любознательного среднего туземца, и вместо того, чтобы использовать силу своего влияния и свои возможности убеждения в интересах назойливой толпы, он авторитетно предлагает им «хайди!», запирает велосипед в моей комнате и дает мне ключ.

Караван-сарай Эрзинджан - и все эти караван-сараи по сути похожи - представляют собой квадратный дворик, окруженный четырьмя сторонами двухэтажного кирпичного здания. Первый этаж занимают офисы импортеров иностранных товаров и таможенные органы, верхний этаж разделен на небольшие комнаты для размещения путешественников и караванов, прибывающих с товарами из Требизонда.

Когда я вышел в поисках ужина, меня сопровождают пара армян, которые сообщают интересную информацию о том, что в городе есть «американский хаким». Эта информация - приятный сюрприз, потому что Эрзерум - самое близкое место, где я ожидал найти англоговорящего человека. В поисках хакима мы проходим мимо штаба zaptih. Офицеры наслаждаются своим кальяном в прохладном вечернем воздухе возле здания, и, увидев англичанина, зовут нас.

Они хотят осмотреть мой teskeri, в первый раз, с тех пор, когда документ был официально востребован после остановки в Исмите, хотя я добровольно предъявлял его в предыдущих случаях, и в Сивасе попросил Вали приложить его печать и подпись. Это связано с близостью Эрзингана к российской границе и подозрениями, что любой незнакомец может быть подданным царя, посещающим военные центры по зловещим причинам. Со мной посылают офицера, чтобы посетить пашу. Этот достойный и просвещенный персонаж занят игрой в шахматы с военным офицером и с трудом смотрит на выданный паспорт: «Вали Сиваса его видел», - говорит он, и безучастно машет нам на прощание.

По возвращении в расположение zaptieh, тихий, скромный американец выходит вперед и представляет себя как доктор Ван Нордан, врач, ранее связанный с персидской миссией. Доктор - худощавый и не слишком крепкий человек, и, вероятно, большинство людей будет считать его эксцентричным. Вместо того, чтобы быть связанным с какой-либо миссионерской организацией, он в настоящее время бродит туда-сюда, приобретая знания и разыскивая, кого-то, кого он сможет убедить в его ошибках, тем временем поддерживая себя практикой своей профессии. Среди других интересных вещей, о которых он говорил, он рассказывает мне кое-что о своем недавнем путешествии в Хиву (врач произносит это "Heevah"); по его словам, он был удивлен, обнаружив, что хивинцы - люди с мягким характером и безвредные, среди которых ношение оружия является таким же исключением, как и правилом в азиатской Турции. Несомненно, тот факт, что Хива находится под властью российского правительства, как-то связан с последним, не поддающимся объяснению фактом.

После ужина мы садимся на недавно прибывший тюк Манчестерского ситца во дворе караван-сарая, согнув одно колено и рубаем жареный картофель, как мичиганские фермеры, на почтовом перекрестке и проводим два часа, беседуя на разные темы.

Мысли доброго доктора перетекают так же естественно в глубокомысленных каналах, как вода тяготеет к одному уровню. Когда я спрашиваю, слышал ли он что-нибудь о местонахождении Махмуда Али и его банды в последнее время, благочестивый доктор отвечает главным образом, намекая на то, что это великолепно - чувствовать себя готовым отдать жизнь в любой момент, а когда я рассказываю кое-что из моего опыта в путешествии, вместо того, чтобы отдать мне должное за отвагу, как другие люди, он просто спрашивает, не вижу ли я в этом защитную руку Провидения. Природная скромность мешает мне рассказать доктору о моей ценной миссионерской работе в Сивасе.

После ухода доктора я забрел на базар, чтобы посмотреть, как он выглядит после наступления темноты. Многие киоски закрыты до