2. Валтасар. Таис. Харчевня Королевы Гусиные Лапы. Суждения господина Жерома Куаньяра. Перламутровый ларец - Анатоль Франс

И мой добрый учитель, прихлебывая вино, отвечал ей ласково:

— Голубушка, я не берусь судить, грешите вы или нет, но, по правде сказать, нет в вас никакого зла, и я больше верю в спасение вашей души, нежели в спасение душ пяти-шести знакомых мне епископов и кардиналов, которые, впрочем, писали прекрасные трактаты о правилах истинной веры.

Миро, пофыркивая, уплетал свою похлебку, а батюшка с г-ном аббатом Куаньяром, поужинав, шли прогуляться и заглянуть к «Малютке Бахусу».

Так проводили мы в «Харчевне королевы Гусиные Лапы» святые дни великого поста. Но в день пасхи с раннего утра, когда колокола св. Бенедикта Увечного радостно благовестили о воскресении Христовом, батюшка нанизывал на вертел цыплят, уток, голубей целыми дюжинами, а Миро в уголке около пылающего очага вдыхал славный запах жира и помахивал хвостом с видом задумчивого и важного довольства. Старый, одряхлевший, почти слепой, он еще сохранил вкус к усладам земной жизни, бедствия коей переносил с безропотностью, тем самым облегчая их для себя. Миро был истинный мудрец, и я не удивляюсь, что матушка моя приобщала к своим богоугодным делам столь разумное существо.

После торжественной службы шли обедать в харчевню, всю пропитанную сдобными, аппетитными запахами. Батюшка садился за трапезу с благочестивым весельем. Обычными его гостями были писцы из духовного суда и мой добрый учитель, г-н аббат Куаньяр. Помнится, в лето по рождестве Христовом 1725-е мой добрый учитель привел к нам на пасху господина Николя Сериза, которого он откопал в какой-то мансарде на улице Масон, где сей ученый муж занимался тем, что день и ночь сочинял для голландских издателей разные разности из жизни литературной братии. На столе в проволочной корзине возвышалась целая гора красных яиц. И после того, как аббат Куаньяр произнес Benedicite, эти яйца стали предметом оживленной беседы.

— У Элия Лампридия, — сказал г-н Николя Сериз, — говорится, что курица, принадлежавшая отцу Александра Севера, снесла красное яйцо в день рождения сего младенца[203], предназначенного судьбою для престола.

— Видно, этот Лампридий не отличался умом, — возразил мой добрый учитель, — а то бы он предоставил кумушкам рассказывать этакие сказки. Но у вас, сударь, достаточно здравого смысла, и не станете же вы утверждать, что из этой нелепой басни возник наш христианский обычай красить яйца на пасху.

— Да нет, я тоже не думаю, — сказал г-н Николя Сериз, — что этот обычай произошел от яйца, снесенного курицей Александра Севера. Единственный вывод, который, по-моему, напрашивается из факта, приведенного Лампридием, это то, что у язычников красное яйцо знаменовало верховную власть. Однако, — добавил он, — надобно было как-то покрасить это яйцо, ибо куры не несут красных яиц.

— Прошу прощенья! — вмешалась матушка, которая в ту минуту стояла у плиты и накладывала кушанья на блюда, — я сама видела в детстве, как черная курица несла яйца почти совсем коричневые; а потому я охотно верю, что есть такие куры, которые и красные яйца несут, или почти что красные, ну хотя бы кирпичного цвета.

— Вполне возможно, — сказал мой добрый учитель, — ибо природа в своих творениях гораздо более прихотлива и разнообразна, чем мы это себе представляем. В животном мире много всяких удивительных странностей, а в кабинетах по естественной истории можно наблюдать куда более диковинные уродства, чем красное яйцо.

— Верно! — подхватил г-н Николя Сериз, — в королевском собрании редкостей выставлен пятиногий теленок и ребенок о двух головах.

— А я еще и не то видела в Оно, под Шартром, — сказала матушка, ставя на стол дюжину локтей сосисок с тушеной капустой, от которых поднимался до самого потолка густой ароматный пар. — Я, господа, видела новорожденного младенца с гусиными лапами и змеиной головой. Повивальная бабка, которая его принимала, так перепугалась, что бросила его в печку, в самый огонь.

— Подумайте, что вы говорите! — воскликнул г-н аббат Жером Куаньяр. — Ведь человек рождается от женщины, дабы служить господу богу, и немыслимое дело, чтобы ему могло служить существо со змеиной головой, а следовательно, таких младенцев не существует и вашей повивальной бабке либо все это привиделось, либо она просто посмеялась над вами.

— Господин аббат, — промолвил с усмешкой Николя Сериз, — вы, как и я, видели в королевском музее двуполого уродца с четырьмя ногами в банке со спиртом, а в другой банке — младенца без головы и с одним глазом над самым пупком. Что ж, разве эти уроды лучше могли бы служить господу богу, чем ребенок со змеиной головой, о котором рассказывает наша хозяйка? А что сказать о тех, с двумя головами? Никто ведь не знает толком: а может статься, у них две души? Согласитесь, господин аббат, что природа, забавляясь такими жестокими шутками, иной раз ставит в тупик господ богословов.

Мой добрый учитель открыл уже было рот, чтобы ответить, и, разумеется, он тут же опроверг бы рассуждения г-на Николя Сериза, но матушка моя, которую ничто не могло удержать, когда ей хотелось поговорить, опередила его, заявив очень громко, что младенец, родившийся в Оно, вовсе не человек и что его черт сделал одной булочнице.

— И вот доказательство, — добавила она. — Ведь никому и в голову не пришло его окрестить, просто завернули в тряпицу да закопали в саду. А ежели бы то было человеческое дитя, то его схоронили бы в освященной земле. Когда дьявол делает женщине ребенка, так уж всегда в виде животного.

— Голубушка моя! — ответил ей г-н аббат Куаньяр, — ведь это диво-дивное, чтобы деревенская баба знала о дьяволе больше, нежели доктор богословских наук, и меня, прямо скажу, умиляет, что вы ссылаетесь на кумушку из Оно в вопросе о том, принадлежит или не принадлежит некий плод, принесенный женщиной, к роду человеческому, искупленному кровью господней. Поверьте, вся эта чертовщина — только грязные выдумки, которые вам следует выбросить из головы. Нигде у святых отцов нельзя прочесть, чтобы дьявол делал ребенка девушкам. Все эти басни о сатанинском блуде — омерзительный бред, и просто срам, что иезуиты и доминиканцы писали об этом целые трактаты.

— Хорошо сказано, аббат! — заметил г-н Николя Сериз, подцепляя с блюда сосиску. — Но вы так и не ответили мне на мои слова касательно того, что дети, которые родятся без головы, не очень-то пригодны для высшего назначения человека, которое, как учит церковь, состоит в том, чтобы познать бога, служить ему и возлюбить его, и что тут, так же как и во множестве зародышей, загубленных зря, природа, по правде сказать, ведет себя отнюдь не по-богословски и даже не по-христиански. И я бы сказал, что она совсем не религиозна ни в одном из своих проявлений и как будто даже вовсе не ведает бога. Вот что меня пугает, аббат!

— Ах! — воскликнул батюшка, потрясая поддетым на вилку куском дичи, которую он начал резать. — Ах! что за неприятные речи! Мрачные и совсем не подходящие к светлому празднику, который мы нынче справляем. И вот поди ж ты! Все это из-за моей жены! Это она нам поднесла ребенка со змеиной головой, будто такое угощенье может прийтись по вкусу добрым гостям! И надо же было, чтоб из этих славных красных яиц вылупилась этакая несусветная чертовщина!

— Ах, дорогой хозяин! — сказал г-н аббат Куаньяр, — а ведь верно: и чего только не вылупливается из яйца! У язычников по этому поводу есть весьма философские притчи. Но чтобы из таких воистину христианских яиц, хотя и в античном пурпуре, которые мы только что ели, вылезла целая стая нечестивых дикостей — признаться, этому я и сам изумляюсь!

Господин Николя Сериз взглянул на моего доброго учителя и, подмигнув ему, заметил с тонкой усмешкой:

— А ведь в самом своем существе, господин аббат Куаньяр, эти яйца, скорлупа которых, выкрашенная свекольным соком, усеяла весь пол у нас под ногами, далеко не столь христианские и католические, как вы изволите полагать. Напротив, пасхальные яйца имеют древнеязыческое происхождение: они знаменуют собой таинственное зарождение жизни во время весеннего равноденствия. Это — древний символ, сохранившийся и в христианской религии.

— С тем же правом можно утверждать, — возразил мой добрый учитель, — что это символ воскресения Христова. А так как я вовсе не склонен загромождать религию разными мудреными иносказаньями, то мне сдается, что удовольствие скушать яичко, которого ты был лишен во все время поста, и есть единственное основание тому, что оно в этот день появляется на столах, окруженное таким почетом и облаченное в царский пурпур. Но какое это имеет значение! Все это пустяки, которыми развлекаются книгочии да библиотекари. Но стоит подумать над тем, Господин Николя Сериз, что вы в своих рассуждениях противопоставляете природу религии и хотите сделать из них врагов, это уже кощунство, господин Николя Сериз, и такое страшное кощунство, что даже наш добряк-кухарь и тот содрогнулся, хоть и не уразумел, в чем тут дело! Но меня оно не пугает, и подобные рассуждения никогда не могут совратить разум, который умеет управлять собой.