Пастыри чудовищ. Книга 2 (СИ) - Кисель Елена Владимировна

Он протирал платком кинжал и не мог оторваться от россыпи ярких капель на снегу, у своих ног.

– С чем бы вы сравнили это, господин Олкест? Ягоды кровяницы? Алые чернила или что-то другое? Мне почему-то кажется похожим на коралловые бусы. Снег – и рассыпанные бусины…

У него тоже было непривычное выражение лица – то ли узнавание, то ли попытка вспомнить. И он вёл пальцами по коре сосны, к которой прислонился – но не лаская дерево, а словно пытаясь найти знакомые зарубки или открыть тайник.

– Я думал, вы коллекционер, а не поэт.

Нэйш моргнул, словно очнувшись. Послал мне усмешку, вдвойне безумно выглядящую на лице, забрызганном кровью.

– Смерть тоже своего рода поэзия. Просто рассмотреть её бывает несколько сложнее: не всем удаётся уйти с грани. Лайл вот, например, может и не оценить, когда выберется.

Теперь он увлечённо следил за тем, как хлопочет над раной Лайла Гроски Гриз Арделл. А мне нужно было идти к оставшимся йоссам – но будто корни сосны заплели ноги.

– Думаете, он выживет?

– Буду очень удивлён, если случится иначе. Это то, что он умеет лучше всего. Талант, основное качество, как для меня устранение.

Он вернул кинжал в ножны, оглядел платок, набрал горсть снега и протёр лицо.

– Не сказал бы я, что у вас плохо получается выживать.

Не понимаю – как у Нэйша получилось выстоять положенное время. Если он был в кольце, и они бросались на него одновременно – неужели он вёл и вёл с ними бой, не останавливаясь, и не попал ни под один удар?

Устранитель пожал плечами и будто ненарочно продемонстрировал щит на ладони.

– Маленькое преимущество Дара… и повезло, что это были йоссы, а не игольчатники или морозные гиены. Медленно думают и бросаются поодиночке. Внезапные и точные атаки их очень сбивают, так что это достаточно лёгкий противник: неповоротливый, глупый… Пожалуй, лишь с двумя раздражающими качествами: бесстрашность и настойчивость.

В последних фразах таилась насмешка, но я не успел спросить, что «клык» имел в виду на самом деле. Нэйш прибавил размеренно:

– Хотя они обучаемы, надо признать. Уже почти перестали отвлекаться на трупы сородичей и начали действовать сообща, – он ухмыльнулся так, будто успехи йоссов его чрезвычайно радовали. – Вы с госпожой Арделл успели вовремя.

Теперь он смотрел на Гриз, и во взгляде появилась мечтательность – словно смакование необычного зрелища, которое видел недавно и ещё долго будешь вспоминать.

Она варг крови, – и пришло вслед за этим: он знал. Поэтому отправил меня за ней.

Арделл обернулась прежде, чем я успел ответить. Махнула, подзывая ближе.

– Лайла нужно доставить в «Ковчежец» сейчас же. Пристань далеко, так что, господин Олкест, берите лошадь и – к Тёплому Озеру. Через сквозник вызовите Фрезу, пусть подводит туда «поплавок». Я и Нэйш сейчас развернём артефакт-носилки и будем вслед за вами, пешком, а то Лайла нельзя сильно трясти. Да, а потом вызовите Аманду, ей всё расскажите, пусть нас встретит. Справитесь? – я кивнул, мучительно пытаясь понять – что за выражение отпечаталось в её чертах, застыло в глазах. Но она уже опять отвернулась. – Нэйш, плащ у тебя цел? Укутай пока Лайла, я артефакт разверну. Господин Олкест, вы без куртки? Ладно, в «поплавке» согреетесь, давайте живо! Йоссами займётся Мел.

Мелони, – вспомнилось будто бы даже с изумлением, пока я шёл к лошади. – Скоро будет здесь. Займётся йоссами. Наверное, будет обрабатывать раны. И давать снотворное тем, с кем не успел я. И плакать над мёртвыми.

А ещё есть выжившие, и где-то здесь ведь Аграст… о Единый, и нужно будет сообщить родне тех охотников, которые погибли, связаться с законниками или с сыскарями Крайтоса, а Лайл ранен, и я виноват в этом, и что же со всем этим делать…

Змеёй вилась под ногами тропа, мелькали мимо сосны, и между ними – зловещими знаками – кусты кровяницы. Теплое озеро вывернулось навстречу слишком скоро, приветливо поманило дымками над водой.

Когда я спешивался – позади отдался, ввинтился в небо короткий вопль. Оборвался и утих, но я узнал голос Мелони. Представил, какую картину ей довелось увидеть – и в глазах помутнело.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Тогда я склонился к ласковой тёплой воде, зачерпнул её и омыл лицо. По губам скользнули струйки – я думал напиться, но вода почему-то показалась горько-солёной…

И в тот миг я понял – что за выражение застыло на лице Гризельды Арделл, варга крови.

Боль.

АЛОЕ НА БЕЛОМ. Ч. 4

ЛАЙЛ ГРОСКИ

Кошмар был старым – до медной оскомины во рту, до зверской скукотищи. В нём трещали и ломались доски, и утробно ухала «костоломка» впереди, и шипели безумные волны, смешиваясь с дождём.

В нем я метался по палубе тонущего корабля – и не решался спрыгнуть за борт.

А по самой качающейся палубе разгуливали мертвецы. Голосили и вздымали руки, захлебывались ругательствами и проклинали меня. И повторяли, что здесь не пройти, не пройти, не пройти…

– Нужно повернуть! – надсадно орал кто-то. – Назад, к Рифам!

И крик его заглушался медленным, зловещим треском перемалываемых, перегрызаемых зачарованными зубцами металла досок.

Двое валялись на палубе – вцепившись друг другу в глотки, перекатываясь и время от времени ударяясь о борт. Я перескочил их – привычно, в сотый раз зная, что вот сейчас мне нужно бежать на нос, слушая злобный скрежет «костоломки», которой на время заткнули рот, которая нетерпеливо впивается в дно судна снизу.

Потому что там, на носу, есть верёвка.

«Из-за тебя, крыса, – прошипел в ухо голос мертвеца, и костяные пальцы стиснули плечо. – Из-за тебя…»

Может, стоило побарахтаться в ледяных объятиях рыжебородого Твилла, только я-то пробовал – и знал, что сон тогда не закончится. Потому привычно двинул его в челюсть и понесся дальше.

Полыхали паруса. Чей-то голос – уж и не поймёшь, чей, слишком искажен страхом – требовал отыскать меня – чтобы я всем сказал, что сделать дальше…

Вот только когда это крысы рулили кораблями? Я уже стоял на носу – и знал, что нипочём не спрыгну, потому что и во всех прошлых снах я не прыгал. Так и буду перебегать туда-сюда, бестолково ища то ли веревку, то ли якорную цепь, а они не будут попадаться под руки. И я буду в бессилии, замирая, смотреть, как приближается шипящая клубком гадюк вода. И осознавать, что внизу, всё ближе, рокочет «костоломка»: чавк, чавк, чавк. И что у меня не хватит смелости прыгнуть с пылающего корабля.

«Из-за тебя, крыса, – выдохнул в ухо полный ненависти голос. – Крысссссссса…»

И внутри оказалась сталь.

На самом-то деле обычно во сне я тонул – или меня поглощала чавкающая пасть «костоломки». Или я сгорал с кораблём.

Но тут, видно, так уж просто совпало.

Я повалился вперёд, на скользкую палубу, зажимая рану – и стал терпеливо ждать, пока нудный сон кончится. Внутри пекло болью, рокотала «костоломка», и слышались вопли других рифцев, и бесилось море, и я знал, что потом веки отяжелеют, и выход из сна – через смерть…

Только вот шороха юбок в моих снах обычно не было. И теплых рук, и успокаивающего шёпота: «Тише, пряничный, тише, всё у тебя будет хорошо». И еще резких команд – какие-то названия трав, проявилка, «кровохлёбка», бинты…

И не веяло на скользкой палубе теплом, и ванилью, и травами.

Второй сон мне определённо нравился больше. Хотя бы потому, что был ни разу не сном.

– Знаешь, пряничный, – сказала нойя, приподнимая мне голову, – когда я приглашала тебя заходить почаще, я совсем не это имела в виду.

Голова шла кругом – то ли от запаха ее кожи, то ли оттого, что не так давно меня пырнули кинжалом, так что мне полагалось быть мертвым, по хорошему-то. Неплохо было бы разжиться хоть какой-то информацией – где я, сколько тут пробыл, что с остальными, только вот мысли ползли вялые, неохотные, голову к подушке как гвоздями прибили, а язык так и вовсе не желает поворачиваться.

– Спи, сладенький, тебе нужно набраться сил.