Шрам - Чайна Мьевиль

Беллис не питала теплых чувств к Круаху Ауму. Его постоянное любопытство, широко распахнутые глаза, за которыми она чувствовала сильный характер, утомляли ее. Это был блестящий и скучный человек, чья культура превратила его в некое подобие вундеркинда. Беллис воодушевляла скорость, с какой Аум постигал армадский язык, и она подозревала, что скоро в ее услугах не будет нужды.

Каждый день ее окружали соль и верхнекеттайский.

Ее собственная голова была царством рагамоля. Она никогда не принадлежала к той категории лингвистов, что думают на том языке, которым пользуются в данный момент. Сайлас был единственным человеком, с которым Беллис — в те редкие минуты, когда видела его, — говорила на родном языке.

В один прекрасный день в ее жизнь вдруг вошел четвертый язык — тишшна, более известный как мертвяцкий. Язык Великого Кромлеха.

Она так до сих пор и не понимала, по каким причинам Утер Доул заговорил с ней о языке его родины. После очередного урока Беллис с Аумом Доул спросил у нее, нравится ли ей изучать новые языки, и Беллис откровенно сказала ему, что нравится.

— А вы бы хотели послушать, как звучит тишшна? — спросил он. — Мне нечасто приходится говорить на родном языке.

Беллис в недоумении согласилась. В тот вечер она пошла с Доулом в его комнату на борту «Гранд—Оста».

Звуки тишшны рождались в гортани, произносились резко, шумы проглатывались. Звуки перемежались точно синхронизованными паузами с не менее важной смысловой нагрузкой. Доул предупредил Беллис, что в тишшне много странных особенностей. Он напомнил ей, что у многих танатийских джентри рты зашиты, а у других голосовой аппарат успел разложиться и не действует. Существовали разновидности тишшны, на которых говорили с помощью жестов и глаз, были и письменные формы.

Беллис очаровал этот мягкий язык и заворожили манеры Утера Доула. Декламируя несколько пассажей текста, похожего на поэтический, он был на свой сдержанный лад полон воодушевления. Беллис поняла, что ее позвали не изучать язык, но оценить его в качестве слушателя.

В компании Доула она по—прежнему испытывала опасения — вкупе с другими чувствами. Вкупе с приятным волнением.

Он без слов протянул Беллис стакан вина. Она увидела в этом приглашение остаться, села, пригубила вино, в ожидании оглядела комнату. Она полагала увидеть что—то вроде тайной крепости, но Доул жил в каюте, похожей на тысячи других. Обстановка была довольно аскетичной — стол, два стула, окно со ставнями, сундук, одна гравюра на стене. Под окном стоял стеллаж со всевозможным оружием, знакомым и незнакомым Беллис. А в углу находился сложный музыкальный инструмент со струнами и клавишами, являвший собой гибрид аккордеона и арфы.

Когда в молчании прошла целая минута, Беллис заговорила.

— Я с большим интересом выслушала историю вашей юности, — сказала она. — Признаюсь, прежде, до знакомства с вами, я даже не была уверена в существовании Великого Кромлеха. До меня доходили слухи о земле мертвых и поражении, нанесенном Кромлехом империи Призрачников, а вот дальше — дальше я сбилась со следа — у нее не было опыта в том виде юмора, какой она теперь попыталась опробовать, однако Доул поднял брови: мол, ее попытка оценена. — Я была бы рада, если бы вы рассказали, что случилось с вами после того, как вы покинули Великий Кромлех. Я, кажется, не встречала еще никого, кто столько путешествовал бы по миру. Вы когда—нибудь бывали в…

Она замолчала, внезапно разволновавшись, и Доул ответил ей.

— Нет, я никогда не бывал в Ньо—Кробюзоне, — сказал он; Беллис показалось, что он раздражен — на свой скрытный, молчаливый манер. — Вы, похоже, не до конца верите тому, что я рассказал вам о моем мече, да? — внезапно сказал он. — Я вас не виню. Просто он не так стар, как вы думали. А что вам известно об империи Призрачников, мисс Хладовин?

— Очень немного, — призналась она.

— Но вы, конечно, знаете, что ее обитатели не принадлежали ни к человеческому роду, ни к хепри, водяным, велиям или вообще какой—нибудь расе. Они не были ксениями в том смысле, который мы обычно вкладываем в это слово. Все книги и описания, которые могли попасться вам на глаза, ложны. Вопрос «Как они выглядели?» не имеет прямого ответа. Но это оружие, — указал он на свой пояс, — настолько явно предназначено для человеческих рук, что вы могли бы счесть мои слова о его происхождении ложью.

Беллис вообще не задумывалась о форме Меча возможности, и Утер Доул, видимо, догадывался об этом.

— Вы видите не меч, — мягко продолжал он. — Вы видите только одну его сторону. Он ситуативен, как и многое из созданного Призрачниками. Вы, видимо, читали Имперский канон. Пусть и в переводе с перевода, пусть и со всеми их дополнениями, пропусками и комментариями, вы не могли не заметить несколько совершенно необычных вещей. В особенности Ковертиану. — Он отхлебнул вина. — Некоторые части, видимо, относятся к первым дням после прибытия Призрачников в Бас—Лаг, еще до основания империи. — Он подмигнул Беллис. — Ну конечно, — сказал он, словно отвечая на ее возражения, — Прибытие. Призрачники — гости из другого мира.

Беллис знала эти мифы.

— Там есть один фрагмент… — Доул задумался (и Беллис в ужасе поняла, что его музыкальный голос убаюкивает ее), — «Верши дня». Возможно, вы с ними знакомы? «Устрашающее, огнеметное плавание по долине миров мимо светил, огней в слепоте ночи…» Это описание путешествия Призрачников из… их мира в Бас—Лаг. В чреве металлической рыбы, плывущей в темном море звезд. Но самое интересное — это описание их дома, места, откуда они прибыли. Толкователи перепутали его с адом.

Утер Доул уселся на свой сундук и замолк на некоторое время.

«Уж не поэтому ли я здесь? — подумала вдруг Беллис. — Уж не это ли он хочет поведать мне?» Он был словно мальчишка, желающий ее присутствия, но не знающий, что с ней делать.

— Там говорится об одном утре, когда «железо пролилось с небес, и встала стена огня», — сказал он наконец. — «горизонт на востоке полыхал таким огнем, что, даже со дна моря, можно было ослепнуть, пылал таким жаром, что загорался воздух, вспыхивали горы, плавился металл. Там было гораздо, гораздо жарче, чем в самом сердце литейни. Началось утро, и мир загорелся…

За считанные минуты поднялась стена огня и окружила их, встала над головами, затмила небо и выжгла каждый атом газа в воздухе. Прошло еще несколько минут, и огонь сжался до такой степени, что его кромки стали видимы, и оказалось, что он имеет форму диска. И жара начала понемногу спадать, хотя океаны все еще были толщей расплавленного металла…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});