Рассказы (Сборник) - Алексей Александрович Провоторов

стояли на песках, на берегу, а не в торфяниках.

Иван Ефимыч тоже деревни не угадал, Савка и Гришка — тем более, да им и не до того было. Село стояло перед ними, крыши синели в марящем воздухе. Людей видно не было, молчали и собаки, только в палисаде ближнего, крайнего дома — видно было сквозь штакетный забор — хлопотала женская фигура; в тени кустов возились утки.

Делать было нечего, и мужики, поправив надоевшие, тяжёлые по жаре ружья, пошли к дому.

Чем дальше, тем меньше Сеня понимал в происходящем. Фигура, оказавшаяся девицей лет меньше двадцати, назвалась Ольгой, сказала, что живёт здесь с бабушкой, а на вопрос, как зовётся деревня, ответила, вроде смущаясь — Новая Жизнь.

Сеня слыхал, что так после Революции переименовали вроде хутор Наглецовку, но то так давно было и таким быльём поросло, что его уже и старожилы плохо помнили. Впрочем, если это был соседний район (кто знает, куда их занесло), то, может, его и возродили, хутор-то. А может, какое другое село так назвали — имя-то гордое.

Из погреба во дворе поднялась на голоса хозяйка, седая женщина в зелёном сарафане и стоптанных туфлях, назвалась Малиной Ингмаровной. Чудное имя было вроде и не немецким, а каким-то северным, да и глядя на хозяйку, видно было, что в молодости она была красива нерусской, холодной, нордической красотой. Впрочем, Сеня не расспрашивал. Ему безразлична была и внешность хозяйки, и даже Ольги. Интересно ему было другое: где они есть?

Иван Ефимыча угостили табаком, и он, улыбаясь под прокуренными усами, заметно повеселел и тоже начал расспрашивать, где они да как. Его ответы вроде устроили, Сеню, наоборот запутали. Выходило, что карьер они неведомо как обогнули, и выходили не к Малогалице и даже не к Марушкам, что было бы логично, обойди они карьер, а к торфяным топям, к Курному лесу. Этого Сеня понять не мог, и откуда тут деревня, понять не мог тоже. Впрочем, никто его тревогу особо не разделял — Иван Ефимыч поглядывал снисходительно, Савка и Гришка сидели смирно, Ольга полола бурьян у ворот, слушая гостей, видать, вполуха и отвечая совсем изредка, а Малина Ингмаровна стояла на своём. Сеня плюнул и решил, что завтра дома всё равно будет, поскольку у него свидание с Полей, и пусть он хоть к Архангельску, а хоть к Кишинёву выйдет, а до дому доберётся.

Вечерело, солнце красило подворье горячими красками, тени синели, и Малина Ингмаровна предложила мужикам заночевать у неё, а уж завтра, через леса и наверх, подняться до Марушек, откуда до Малогалицы по грунтовой дороге час пешком. С Малогалицы Сеня собирался автобусом сразу рвануть в город, домой, и отсыпаться до самого свидания на вечерних танцах.

Малина Ингмаровна обещала положить их на сеновале, а перед тем накормить ужином. В ответ они спросили, чем помочь, искренне надеясь, что ничем. Но хозяйка нашла им работу, и до темноты они в четыре лопаты рылись на заднем дворе, копая какую-то водоотводную траншею — по словам Ольги и её бабушки, в дожди двор заливало не хуже районного плавательного бассейна, и нужен был водоотвод. По мнению Сени, в такую траншею можно было зарыть всех их четверых, и ещё осталось бы вдоволь ширины и глубины, чтобы отвести озеро Байкал. Но спорить он не стал — и так чувствовал, что надоел всем своими возмущениями. Впрочем, он ничего не мог поделать с тем, что его бесило: всем было плевать, что нет тут такой деревни и не было, и быть не могло. Сеня раздражённо, раз за разом, втыкал лопату в землю, иногда отирая кепкой пот со лба, и ждал вечера.

…Теперь, наконец, вечер наступил, но Сене становилось всё тревожнее и тревожнее. Нелюбопытные мужики и самоуверенный участковый начали его уже не просто раздражать. Сене было как-то даже боязно. Как будто он один видит парящую над городом фантастическую птицу Рух, а остальные радостно утверждают, что это новейший кукурузник.

Малина и Ольга усадили их за стол, под электрической лампочкой в пыльном абажуре. На столе была картошка, варёная и жареная, огурцы-помидоры, красивый салат, яичница — из утиных, видать, яиц, потому что кур Сеня так нигде и не заметил; миска блинов, сметана, молоко, хлеб и ещё всякие разные мелочи. Всё это было свежее и вкусное на вид. Малина предложила по стопочке, но Иван Ефимыч отказался, на Савку и Гришку цыкнул, а Сене оно не надо было. Тогда хозяйка налила им травяного чаю, и они начали есть. Ольга, впрочем, куда-то ушла; Малина Ингмаровна топталась у плиты, иногда выходя в комнату или в сени; визгливо скрипели половицы, пели за окном сверчки.

Сеня ел быстро. Травяной чай ему не понравился, и, дожевав картошку с салатом, он откинулся на спинку не слишком крепкого стула. Стол, кстати, тоже крепостью не отличался, под одну изгрызенную кем-то ножку был подставлен чурбан.

Дом внутри вообще выглядел странновато. Пол был вымыт, а на потолке, между тем, кое-где вдоль углов висела закопченная паутина. Посуда вся была старая, глиняная. Ветхие тканые коврики местами странно топорщились, и Сене неотвязно казалось, что мусор замели прямо под них.

Ходики на стене не ходили. В углу висела какая-то настолько закопчённая картинка, что Сеня подумал было, уж не икона ли. Потом, поразглядывав, подумал, что точно нет. Выцветшая фотография на стене, с неразличимым уже пейзажем, упорно казалась висящей вверх ногами.

Кроме того, под крышей было хоть и душно, но как-то не очень тепло, а из большой комнаты, из-за занавесок, тянуло отсыревшей глиной. Из-за этого запаха казалось, что они едят в заброшенном доме. Ощущение было абсурдным.

Беспокоясь непонятно чего, Сеня заоглядывался. Мужики же чуть ли не дремали.

Слышно было, как во дворе кто-то ходил — не Ольга. Кто-то мешковатый, да и не один.

Услышал это и Иван Ефимыч.

— А что, Малина Ингмаровна, — спросил он. — Где хозяин-то ваш?

— Одни мы живём. — Хозяйка повернулась всем телом, посмотрела на двор. — А во дворе — то соседи. Просила их яму выкопать, так упились и спали как свиньи.

— Нехорошо… — прогудел участковый, но было видно, что ему, сытому и довольному, сейчас всё равно. Сеня же чуть ли не ёрзал на стуле. Его что-то очень сильно смущало, что-то, кроме того, что они заблудились и вышли неведомо куда, кроме странного дома и такой же беседы, кроме общей туманности происходящего. Хотелось пить.

Сеня попробовал ещё раз глотнуть чаю, но вкус остановил его второй раз.

— Скажите,