Дюна - Фрэнк Герберт

— Когда я стану герцогом Аракиса, и Чейни будет подле меня, ты думаешь, у меня хватит времени вникать во все подробности жизни сича Табр? Разве не ты знаешь все о жизни каждой семьи в сиче?

Стилгар не сводил глаз с ножа.

— Неужели ты думаешь, что я захотел бы, чтобы у меня отрезали мою правую руку?

Стилгар медленно поднял глаза на Поля.

— Ну, ты! Неужели ты думаешь, что я готов лишить себя и весь народ твоей силы и мудрости?!

Стилгар заговорил тихим голосом:

— Мальчишку из моего племени, имя которого известно всем нам, я бы убил в поединке чести во имя Шай-Хулуда. Но я не могу причинить вреда Лизан аль-Гаибу. Ты знал это, когда предлагал мне нож.

— Я знал это, — подтвердил Поль.

Стилгар раскрыл ладонь. Нож звякнул о каменный пол.

— Обычаи изменились, — произнес, он.

— Чейни, — сказал Поль, — ступай к моей матери и пришли ее сюда, чтобы совет мог полноправно…

— Но ведь ты говорил, что мы должны идти на юг! — запротестовала Чейни.

— Я был не прав. На юге нет Харконненов. На юге нет войны.

Она глубоко вздохнула, смиряясь с его словами, как женщины пустыни смиряются с тем, что в течение жизни всегда вплетена смерть.

— Ты отнесешь ей известие, предназначенное только для ее ушей. Скажи ей, что Стилгар признал меня герцогом Аракиса, но что нужно изыскать способ заставить молодежь смириться с этим, чтобы обошлось без кровопролития.

Чейни покосилась на Стилгара.

— Делай, как он велел, — прорычал тот. — Мы оба знаем, что он все равно взял бы надо мной верх… и что я не смог бы поднять на него руку… для блага народа.

— Я вернусь с твоей матерью, — ответила Чейни.

— Пришли ее одну. У Стилгара верное чутье. Я чувствую себя сильнее, когда ты в безопасности. Так что оставайся в сиче.

Чейни хотела было возразить, но потом смирилась.

— Сихья, — нежно сказал ей Поль. Он круто повернулся направо и встретился с горящими глазами Халлека.

С того мгновенья, как Поль упомянул о своей матери, весь остальной разговор происходил для Джерни словно в тумане.

— С его матерью, — тупо повторил он.

— Айдахо спас нас в ночь налета, — пояснил Поль, взволнованный расставанием с Чейни. — А сейчас мы…

— А что с Дунканом Айдахо, милорд?

— Погиб. Пожертвовал жизнью ради нескольких минут, чтобы мы успели бежать.

Так, значит, ведьма жива! Та, на которую я поклялся обрушить всю свою месть, жива! А герцог Поль, похоже, даже не догадывается, что за чудовище породило его на свет! У, злодейка! Она и собственного отца продала бы Харконненам.

Поль протиснулся мимо него и вспрыгнул на возвышение. Там он обернулся, убедился, что мертвые и раненые убраны, и с горечью подумал, что в легенду о Муад-Дибе вписана еще одна глава. Я даже не обнажал нож, а они будут говорить, будто я собственными руками убил двадцать сардукаров.

Халлек шел за Стилгаром, не чувствуя под ногами камня, по которому ступал, не видя освещенной желтым светом пещеры. Мысли о мщении вытеснили из его головы всякое представление о том, где он находится. Ведьма жива, а кости преданных ею людей лежат в безымянных могилах. Я должен устроить так, чтобы Поль узнал всю правду о ней до того, как я убью ее.

~ ~ ~

Как часто человек во гневе отвергает то, что подсказывает ему собственное «я».

Принцесса Ирулан, «Избранные высказывания Муад-Диба».

Толпа, собравшаяся в зале собраний, излучала такое же настроение, как в тот день, когда Поль убил Джамиса. В гудении голосов слышалась нервозность. Фон толпы был шероховатым — объединенные одинаковыми чувствами группки воспринимались как узелки на шерстяной ткани.

Выйдя из личных покоев Поля на каменное возвышение, Джессика сунула маленький почтовый цилиндр в складки плаща. Она чувствовала себя отдохнувшей после долгого путешествия с юга, но все еще досадовала на Поля за то, что он так и не разрешил им воспользоваться трофейными махолетами.

«Мы еще не можем полностью контролировать воздушное пространство, — говорил он. — К тому же мы не должны попадать в зависимость от чужеземного топлива. Поэтому и топливо, и технику надо поберечь до того дня, когда мы начнем решительные действия».

Поль стоял возле возвышения с группой молодых вольнаибов. Бледный свет поплавковых ламп придавал всей сцене оттенок чего-то нереального. Все это походило бы на фотографию, если бы не запахи, шепотки, шарканье ног.

Она всматривалась в лицо сына, удивляясь, почему он до сих пор не преподносит своего сюрприза — Джерни Халлека. Мысль о Джерни вызывала в ней волнующие воспоминания о днях их спокойного прошлого, полных красоты и любви, — днях, когда был жив отец Поля.

Стилгар с небольшой свитой поджидал у дальнего края каменного выступа. В том, как он молча стоял, не обращая ни на кого внимания, чувствовалось достоинство и величие.

Нам нельзя терять этого человека, подумала Джессика. План Поля должен сработать. Любой другой исход будет просто трагичен.

Она прошла вдоль всего возвышения, даже не взглянув на Стилгара, и спустилась вниз, в толпу. Она направилась к Полю, и толпа расступалась перед ней. Вокруг нее воцарялось молчание.

Она понимала значение этого молчания, в нем были и невысказанные вопросы, и священный трепет перед лицом Преподобной Матери.

Когда она приблизилась к нему, молодежь отпрянула от Поля, и Джессика на мгновение почувствовала себя сбитой с толку новым для нее чувством почтения, которое они испытывала к ее сыну.

«Все люди, чье положение ниже твоего, завидуют тебе» — гласила бен-джессеритская аксиома. Но в лицах вокруг нее она не видела зависти. Главенствующее положение Поля основывалось на религиозных чувствах, и это держало их на расстоянии. Она вспомнила еще одну бен-джессеритскую пословицу: «Судьба пророков — умирать насильственной смертью».

Поль взглянул на нее.

— Пора, — сказала она и передала ему почтовый цилиндр.

Один из спутников Поля, посмелее остальных, через весь зал кинул взгляд на Стилгара и спросил:

— Муад-Диб, ты собираешься бросить Стилгару вызов? Пришло время решений. Люди назовут тебя трусом, если ты…

— Кто осмелится назвать меня трусом? — оборвал его Поль. Его рука метнулась к рукояти ай-клинка.

В группке молодежи воцарилось напряженное молчание, постепенно распространившееся на всю толпу.

— У нас есть дело, которое мы должны делать, — сказал Поль, и его собеседник отодвинулся от него. Поль развернулся и, раздвигая плечами толпу, прошел к возвышению, легко вспрыгнул на него и стал лицом к людям.

— Так и давайте делать дело! — пронзительно закричал кто-то.

И сразу же снова начались разговоры и перешептывания.

Поль выжидал, пока наступит молчание. Оно медленно воцарялось, то и дело прерываемое сопением и покашливанием. Когда в зале все стихло, Поль высоко поднял подбородок и заговорил голосом, слышным в самом дальнем углу.

— Вам надоело ждать, — произнес он.

И снова замолчал, ожидая, пока замрут ответные возгласы.

Они в самом деле устали ждать, подумал Поль. Он сжал в руке почтовый цилиндр, думая о его содержимом. Его дала ему мать, рассказав, при каких обстоятельствах он был перехвачен у харконненского курьера.

Суть сообщения была очевидна: Раббана бросили на Аракисе на произвол судьбы! Он лишался права затребовать помощь или военные подкрепления.

Поль снова возвысил голос:

— Вы думаете, что для меня настало время бросить вызов Стилгару и сменить командующего нашими войсками? — и прежде чем кто-либо успел ответить, он гневно обрушился на слушателей: — Вы что, считаете, что Лизан аль-Гаиб настолько глуп?

Воцарилось напряженное молчание. Он решил надеть религиозную мантию, подумала Джессика. Ох, не надо ему этого делать!

— Таков обычай! — проорал кто-то в ответ.

Поль сухо ответил, прощупывая эмоциональный фон толпы:

— Обычаи изменились.

Из угла донесся сердитый голос:

— Мы сами скажем, когда они изменятся!

С разных сторон послышались одобрительные восклицания.

— Как вам угодно, — сказал Поль.

По тонким оттенкам его интонаций Джессика поняла, что он понемногу начинает включать Голос, пользуясь преподанными ею уроками.

— Вы скажете, — согласился он. — Но сначала выслушайте, что скажу я.

К краю возвышения подошел Стилгар. Его бородатое лицо оставалось безучастным.

— Есть и такой обычай, — сказал он, — на совете должен быть услышан голос любого вольнаиба. А Поль-Муад-Диб — вольнаиб.

— Благо народа, это ведь самое важное, верно? — спросил Поль.