Последний полустанок - Владимир Немцов

— Ваше счастье. Эдак и без головы можно остаться. Впрочем, я сам виноват. Все были предупреждены заранее, а про вас я позабыл. Заговорился.

Теперь уже можно подойти к птице, вернее — металлическому планеру с размахом крыльев в несколько метров. Конструкция его показалась Бабкину не совсем обычной. Фюзеляж толстый, как бочонок, острый нос, словно у меч-рыбы. Потом выяснилось, что это была оригинальная приемная антенна.

Мейсон дотронулся до нее прутиком.

— Би-би-би? — спросил он у Набатникова. — Тоже как «беби-луна»?

— Нет, мистер Мейсон. «Би-би-би» не здесь. А вон там, — и Афанасий Гаврилович кивком головы указал на аппарат, который Бабкин принял за обыкновенную полевую рацию. — Это маленький радиомаячок. Он подавал сигналы.

Конструктор анализатора Мейсон человек, конечно, знающий, но вопрос его показался Бабкину наивным. Если планер летит прямо на антенну и точненько опускается возле нее, то, значит, это радиоволны привели его сюда. Так птицы летят на свет маяка и, кстати, часто об него разбиваются. А эта металлическая птица куда умнее. На определенной высоте в ее электронном мозгу заработала автоматика, потянула за собой рули глубины, выпустила закрылки, и птичка мягко села на землю.

Ничего здесь чудесного нет — техника давно известная, но к чему это все? Вот вопрос! И опять Тимофей растерялся. Невозможно понять Афанасия Гавриловича. Он как ребенок: одна игрушка надоела — давай другую, третью. Не успел еще приземлиться «Унион», а Набатников уже едет открывать электростанцию, попутно занимается чем-то вроде телемеханики. Удивительное непостоянство! Но разве этим что объяснишь?

Если инженер Бабкин ничего не понимал, то что же сказать о других?

Опершись на палку, старик Соселия скептически рассматривал птицу. Так вон она какая вблизи! Ничего особенного. В полете она интереснее. С этим соглашался и Горобец, сейчас он хмуро поглядывал на заходящее солнце и думал, что зря обнадежил колхозников, будто сегодня включится свет. Уже лампы повесили в хатах. Профессор потребовал, чтобы купили люми… люми-несцентные… Слово-то какое, натощак не выговоришь. Он говорил, что для такой электростанции, какая здесь будет, варварство и позор применять отсталую технику. Ведь обыкновенные лампы жрут энергию без зазрения совести. Даже космической не хватит.

Для тракториста эта космическая энергия представлялась весьма туманно, впрочем, как и для многих. Даже советские искусственные спутники и ракеты, оснащенные аппаратами для изучения космических частиц, пока еще мало помогли в решении одной из самых сложных загадок природы. А открытие Набатникова? Это лишь первый удачный опыт, но их надо проделать тысячи, чтобы достигнуть успеха.

Но ведь он занят сейчас другим и обставляет свои опыты не так уж кустарно, как вначале подумалось Бабкину.

Из-за поворота выехал фургон с блестящими чашами радиолокационных антенн. Затем другая машина-лаборатория, где, видимо, производились какие-то измерения, связанные с полетом планера.

Из машины вылезли два инженера, которых Бабкин не раз встречал в институте, захватили с собой приборы и направились к Набатникову.

— Вскрывайте, — нервно бросил он, подходя к планеру.

Инженеры почему-то долго возились, отвинчивая носовую часть планера. Наконец отвинтили ее. Как и предполагал Бабкин, в этом головном отсеке помещалась приемная аппаратура и всякая механика, что воздействовала на закрылки, рули и прочие органы управления планером…

А что за груз принес он сюда? В хвосте — закопченное сопло, как у реактивных двигателей. Возможно, весь фюзеляж был заполнен горючим? Нет, это бессмысленно. Где же полезный груз? Несомненно, Набатников знал, но волновался он, как показалось Бабкину, не меньше других.

Заметив на склоне отару овец, розовых от заходящего солнца, Набатников спросил Соселия:

— Ваши? Когда стричь будете?

— Чем, дорогой? — пряча обиду в голосе, ответил старик. — Машинки электрические для стрижки купили… А что сделаешь?

Набатников неожиданно рассмеялся:

— Стричь будем! И знаете как? Небесной силой! Да, да! Я не шучу. И коров доить, и бриться! — Он вытащил из кармана небольшой футляр и протянул его старику: — Вот вам подарок, электробритва. А работать она будет от силы, что спустим с небес.

Подняв руку вверх, Набатников помолчал и, зажмурившись от удовольствия, сказал искренне:

— А ведь здорово!

«До чего же земной человек! — залюбовался им Тимофей, тщетно пытаясь уловить взаимосвязь «небесной силы» с электробритвой. — Для него Земля — центр Вселенной. Вокруг Земли кружится и Солнце и все планеты. Все галактики — всё для человека».

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Здесь пойдет разговор о космической романтике, радости познания и о том, как человек себя чувствует в пустоте. Автор пытается доказать, что на земле лучше, с чем соглашаются и его герои.

Первые часы полета показались Багрецову нудными, будто сидишь в поезде и ждешь не дождешься своей остановки. Вначале еще было что-то необычное, когда стягивающие оболочку рычаги начали удлиняться, диск постепенно раздувался от сжатого до предела газа, и наконец после того, как Дерябин дотронулся до кнопки, тем самым освобождая диск от тросов, он порывисто взмыл вверх, именно эти минуты могли бы запомниться навсегда.

Провожающие махали руками, платками, шляпами, будто все они знали, что в диске сидят люди и могут оценить это искреннее проявление чувств. Впрочем, наверное, так же провожали и первые спутники без людей, но каждый, кто их строил, понимал, что там, в высоте, — его мечта, мысль, труд. И даже когда спутник погибнет, он еще долго будет сиять в памяти человечества светом угасшей звезды.

Пока «Унион» еще не покинул пределы атмосферы и, главное, привычного земного притяжения, когда не очень-то будешь разгуливать по коридорам по причине невесомости, Багрецов считал необходимым осмотреть центральную кабину, камеры с животными и все то, что потом проверять почти невозможно.

Поярков передал вниз шифром, что телеметрические показатели самочувствия второго члена экипажа временно исключаются из общей системы наблюдений. И лишь после этого Багрецов начал технический осмотр летающей лаборатории. Казалось бы, в этом не было особой необходимости, но даже на телефонных станциях, где все предельно автоматизировано, ходит вдоль щитов дежурный, прислушивается к жужжанию, щелканию, стрекотанию приборов и нет-нет да и взглянет, не застрял ли где случайно какой-нибудь ползунок искателя.

А «Унион» — огромная комплексная лаборатория, в ней самая разнообразная автоматика, и даже если она сотни раз проверялась, всегда возможны пусть ничтожные, но все же неполадки. Как символ абсолютной надежности люди приводят в пример часы. «Работает как часы», — говорят они о приемнике, телевизоре, о любой технике, забывая, что даже в часах, сравнительно простом приборе, где действуют только силы механики, лопается иной раз пружина, часы отстают или бегут, их нужно периодически чистить… Какая уж тут надежность?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});