Сибирь как колония - Николай Михайлович Ядринцев

произвола и продажности, мы должны признать, что стремления Сперанского были до известной степени прогрессивны. В голове Сперанского вырабатывался новый административно-бюрократический тип бескорыстного чиновника. Он стремился к введению законности вместо прежнего произвола, хотя обстоятельства и не оправдали его ожиданий.

Достигло ли учреждение Сперанского всех целей, к которым он стремился? Установление Сперанского существовало около 50-ти лет, и после него этот опыт дал достаточные результаты в Сибири, чтобы судить о нем. Придуманные Сперанским советы далеко не оправдали своего назначения: они не нашли никакой самостоятельности и не были ни гарантией от злоупотреблений, ни ограничивали власть отдельных начальников. Советы явились вполне им подчиненными и были только «ширмами для генерал-губернаторской власти», как выразился один из критиков позднейшего сибирского управления Дм. Завалишин в письмах о Сибири, в «Московских ведомостях» 1865 и 1866 гг. Генерал-губернаторская власть, по-прежнему усиливаясь и сосредоточивая в себе все части управления, понемногу воротилась к прежнему вицеройству, к прежней регламентации, а губернаторская власть или была бессильна против злоупотреблений, или относилась равнодушно к ним. Таким образом, план Сперанского в главных чертах совершенно оказался практически несостоятельным, он имел слабые гарантии, а потому и начал разрушаться при его преемниках. Правила, начертанные Сперанским, никем не исполнялись, и один путешественник в Сибири отзывался, что уложение было утопией, дарованной испорченнейшему в мире обществу. После Сперанского Руперт, управлявший Камчаткой, выразился, что он так связан, что может зла сделать сколько угодно, а добра нисколько (Sibirien, Kottrell. Dresden und Leipzig, 1846 г.). Правда, вину в бездеятельности созданных учреждений трудно сваливать на одного Сперанского: этому было много причин, а между прочим и кратковременность пребывания Сперанского; его личное влияние в Сибири не могло еще укрепить в народе чувства законности и независимости от произвола. Невозможно было также, чтобы положение дел вдруг изменилось потому только, что Сибири даны новые законы, тогда как все другие условия сибирской жизни остались по-старому. Большинство исполнителей вовсе было неспособно понять идеи Сперанского и провести их в свою деятельность, а те, кто понимал их, искал только орудия для своих интересов. Многие из преемников и исполнителей плана Сперанского далеко не стояли на высоте своего призвания. По отъезде Сперанского явились наместники, которые стремились парализовать его план и действовать противно ему. Уже первый генерал-губернатор Западной Сибири Капцевич (протеже Аракчеева) с самого поступления в это звание стал ниспровергать те правительственные начала, коих введение и охранение составляло его обязанность. Вообще мы не ошибемся, если скажем, что сибирские законы Сперанского никогда не действовали в полной силе. Некоторые части их даже вовсе не были приведены в исполнение. Так, например, особые законы для суда над инородцами и особое сельское положение для суда крестьян даже никогда не были изданы. Степные думы, проектируемые для инородцев, должны были доставить самостоятельное управление, подчиненное только общим окружным управлениям, на практике же они подчинились земским судам и сделались чем-то вроде волостных правлений. Вмешательство земской полиции в дела инородцев, устраняемое Сперанским, явилось прежнее. Права хозяйственного самоуправления, данные Сперанским иркутским казакам, были нарушены на первом же шагу и впоследствии постоянно нарушались. Заселение ссыльными Сибири и приучение их к оседлости согласно уставу о ссыльных, проектированному Сперанским, вовсе не удалось. Кроме того, начинали развиваться прежние порядки. После Сперанского усилилась централизация министерств и парализовала власть и самостоятельность местных учреждений; последние же, по примеру министерств, стремились усилить местную централизацию. Сибирские генерал-губернаторы приобрели прежнюю силу и независимость, чему способствовало присоединение различных ведомств. Искусственная регламентация снова входит в привычки администрации. Капцевич создавал военные поселения. В Западной Сибири делались попытки введения опеки государственных имуществ, отживших свое время во внутренних губерниях. В Восточной Сибири целые населения зачислялись в казаки, которые напоминали аракчеевские поселения, и снова стали нисходить до трескинского строительства и вмешиваться в мелочи городского хозяйства и архитекторской части. Одни украшали город, другие ломали дома, третьи проектировали увеселения, а главные задачи управления ускользали. Проявлялись отпрыски прежнего произвола и злоупотреблений. Таким образом, даже те слабые предположения и облегчения, к которым стремился Сперанский, не оправдались. Местная администрация не улучшилась, и дела шли по-прежнему. Уже в 1827 г. накопившиеся злоупотребления вызвали вновь ревизию в Западной Сибири. Эта ревизия произведена была сенаторами князем Куракиным и Безродным, в 1846-м и 1847 г. обстоятельства вызвали ревизию графа Толстого в Восточной Сибири и в 1851 г. следовала третья ревизия члена государственного совета генерал-адъютанта Анненкова. Все эти ревизии, и особенно последняя, открывали полный беспорядок в Сибири и множество злоупотреблений. После этого понятны отзывы местных жителей, приводимые г. Вагиным о времени Сперанского: «При нем было получше — тише несколько, а там опять все пошло по-старому». С 1851-го и до 1881 г., в течение 30 лет, в Сибири ревизий не было. Между тем, нельзя не припомнить выражения Сперанского: «Двенадцать лет без ревизии и без надзора достаточны, чтобы расстроить и привести в беспорядок наилучше устроенную губернию». Понятны отсюда беспрестанно несущиеся из этого края жалобы, как и создавшаяся идея своего рода мессианства, господствующая в сибирском обществе. Каждый приезд нового генерал-губернатора вызывает здесь сенсацию и ожидания, но надежды эти постоянно разрушались, и общество терпело разочарования. До последнего времени с отъездом каждого генерал-губернатора из Сибири открывалась та же картина беспорядков. Так было с отъездом графа Муравьева, генерала Синельникова и генерала Казнакова. В последнее 25-летие бывали времена полной распущенности и злоупотреблений, напоминавших время до Сперанского[134].

Режим генерал-губернаторской власти в Сибири поэтому вызвал следующий приговор: «В самом деле, что может сделать один сановник, не знающий края, не опытный в сибирских делах, перед кучею злоупотреблений, веками утвержденных, когда за рутину стоит весь подчиненный ему персонал, когда с существованием старых порядков связаны материальные и моральные интересы всего чиновничества? Генерал-губернатор Сибири не оскверняет себя взяткой, а любимцы его ведут интригу и подтасовывают назначения. Целый сонм исправников, становых, урядников, распоряжающихся по-своему, сильнее генерал-губернатора. Они делают беззакония ежедневно, ежегодно, в тысячах сел и деревень, без всякого опасения. Риск попасться — самый ничтожный: из сотни тысяч беззаконий донесется одно; да и попробуйте уличить, найти свидетелей для опытного «старого воробья», хитрого на увертки и казуистику! Сибирский заседатель и исправник привык схватить куш, а там хотя бы и под суд: он обеспечен, делается домовладельцем и землевладельцем.

Прямой интерес местной бюрократии и политики ее состоят в том, чтобы предубедить приезжего начальника края против местного общества и населения, чтобы закрыть дорогу к жалобам и доступ к правде.