Рожденная революцией - Алексей Нагорный

– Жарков тяжело ранен. Возможно, сегодня или завтра умрет. Если это случится, вам грозит высшая мера.

– Мне так и так – высшая мера, – спокойно сказал Тишков. – В поезде меня видели в форме милиционера ваши работники. Когда они искали что-то.

– И нашли, – вступил в разговор Виктор, – гайку от медали «За боевые заслуги», которая принадлежала вашему отцу.

– Вот видите, – развел руками Тишков. – Они меня опознают, и круг замкнется. Пишите: женщину и мужика с деньгами убили я и Жарков. Участкового Санько – тоже я и Жарков.

– Откуда вы знаете… фамилию участкового? – спросил Коля с трудом.

– От Жаркова.

– Удостоверение у Санько кто выкрал и подделал?

– Я и Жарков, – твердо сказал Тишков.

– Что вы можете сказать о… Ярцеве? – неожиданно задал вопрос Коля.

Тишков посмотрел на него с недоумением:

– Впервые слышу эту фамилию.

– А что вы о Штихеле знаете?

– Штихель – это резец для художественной работы по металлу. Если вы мне дадите в камеру необходимый материал и инструменты, я покажу вам, как было сделано удостоверение.

– Какие отношения были у Панайотова и Ярцева? – спросил Виктор. – Не увиливайте… Наши эксперты сфотографировали и сравнили коллекции того и другого. В обеих коллекциях масса аналогичных вещей. Искусствоведы утверждают, что обе коллекции формировал один и тот же человек. Обе подобраны с одинаковым уровнем знаний и вкуса.

Тишков посмотрел исподлобья:

– Сейчас придумали, гражданин начальник? Как экспромт – ничего. Но со мною номер не пройдет.

Тишкова увели.

– Чувствуешь? – спросил Коля. – Тишков очень долго общался с внешне интеллигентным, причастным к искусству и, заметь, матерым преступником. Обрати внимание, что он охотно идет на заклание сам и Жаркова отдает, лишь бы сохранить невредимым Штихеля.

– Каким же авторитетом должен обладать в преступной среде Штихель, если и братья Самарины – отнюдь не мелкие люди – пошли под расстрел, а его не выдали! И этот Тишков – тоже не карасик: сам идет на смерть, а Штихеля не выдаёт. Черт знает что. – Виктор улыбнулся. – Может, и у них иногда закон чести и верности действует?

– Нет, – Коля отрицательно покачал головой. – Закон у них волчий. Да что я волков обижаю. Гадючий у них закон. Тишкову этот Штихель просто задурил голову. И крепко задурил. Убедил его, что из тюрьмы выручить можно и из-под расстрела можно спасти, – ходят об этом легенды среди преступников, а вот уберечься от карающей руки бандитского трибунала, мол, еще никому не удавалось. К сожалению, пока эта легенда куда как крепче наших публичных утверждений о неотвратимости наказания. – Коля помолчал и добавил: – Сорвалось у нас с Тишковым, полковник. В этом раунде Штихель нас переиграл…

– Начнем следующий. Я в победе не сомневаюсь.

…Но следующий раунд начал не Виктор. Этот раунд начал – и довольно успешно – сам Штихель, Зазвонил телефон. Коля снял трубку, слушал, изредка бросая на Виктора странные взгляды, потом положил трубку на рычаг:

– Старший бригады звонил. Дача Ярцева горит. Старший вызвал пожарников.

…Над дачей поднимался дым, крышу лизали языки пламени. Оперативники оставили свою машину на соседней улице и подошли к забору.

– Сейчас, – к ним приблизился пожарник. – Через две минуты будет порядок.

И в самом деле, под дружным напором тугих водяных струй пламя осело, померкло, а потом и совсем исчезло, оставив после себя почерневшую крышу. Оперативники вошли на веранду, потом в столовую.

– Вот она! – Виктор подошел к стене, на которой висела под закопченным треснувшим стеклом гравюра Кранаха «Святой Георгий стоящий».

– А вот и он, – сказал Коля.

В углу, у камина, лежал обгоревший, изуродованный труп человека. Виктор вытащил из кармана его пиджака паспорт, раскрыл и протянул Коле.

– Ярцев, – Коля спрятал паспорт. – Все тщательно обыскать, труп – в морг. Попросите экспертов, чтобы по возможности реставрировали лицо…

Судебно-медицинская экспертиза дала совершенно неожиданный результат. После того как реставраторам удалось восстановить первоначальные черты лица погибшего, выяснилось, что этот человек не имеет с Ярцевым ничего общего… Ярцеву было 60 лет, погибшему – не более 30. Ярцев был ростом около 1 метра 70 сантиметров, это хорошо помнили и Миронов, и Смирнов, и все соседи, а погибший имел 1 метр 85 сантиметров . Наконец, черты лица на фотографии в паспорте, в личном альбоме Ярцева и черты лица погибшего не сходились совершенно. В погибшем никто Ярцева не опознал. Зато когда труп был предъявлен оперативным работникам, в свое время проводившим осмотр поездов, тем самым, которые встретили переодетых бандитов, – все трое легко опознали в погибшем одного из преступников, а именно «старшего лейтенанта». Труп был дактилоскопирован, и первый спецотдел МВД тут же выдал справку: отпечатки пальцев принадлежат Елисееву Вениамину Андреевичу, осужденному за кражу и освобожденному по амнистии в связи с победой над фашистской Германией. Родственники Елисеева тоже его опознали и сообщили, что Елисеев дома бывал крайне редко, с остальными членами банды, в том числе и с Ярцевым, не встречался.

Итоги были малоутешительные. На свободе оставались Штихель и «Санько». В том, что Штихель и Ярцев – одно и то же лицо, никто из опергруппы уже не сомневался. Можно было предположить, что и ценности, изъятые у Жаркова, к сожалению, только незначительная часть тех сокровищ, которые успели скопить бандиты.

– Размножим фотографии Ярцева, кто-нибудь из участковых его непременно узнает! – предложил Смирнов. – Он наверняка живет в Москве, только под другой фамилией, я убежден!

– Сколько времени пройдет, – присвистнул Олег. – Вот если бы мы могли показать его фото населению, скажем, в газете опубликовать!

– Ну да, – Миронов усмехнулся. – Ты еще скажи – по радио объявить. Такой позор на всеобщее обозрение.

– А Рудаков прав, – сказал Коля. – Никакого позора в этом нет. Придет время, и те, кто будет работать после нас, так и станут делать. Эх, ребята, ребята. Подрастете, поймете: не замазывать надо такое зло, как преступность, а бороться с ним всеми мерами и средствами, лишь бы закон не преступать, ясно вам? А если какой-нибудь болван стремится скрыть, что и при социализме иногда крадут и убивают, – так с болвана какой спрос? Он на то и болван. А теперь давайте о деле. Честно сказать, Миронов, надеялся я на твою гравюру.

– И я надеялся, товарищ комиссар, – вздохнул Миронов. – Ищу, с кем потолковать. Обещали с одним коллекционером познакомить. Да они все, как огня, милиции боятся.

– Почему?

– Да кто их знает, – махнул рукой Миронов. – Коллекция – она ведь как собирается? Купил, продал, обменял… Другой раз и в спекуляции обвинить могут…

– Ты вот что сделай, – Коли хитро прищурился. – Ты к этому деду приди с гравюрой Кранаха и предложи поменяться, Язык у тебя по части искусства подвешен. Может, старик что-нибудь и скажет?

…«Дед» оказался совсем еще молодым – лет сорока, крепким, спортивного вида человеком с пристальным взглядом.

– Вы Николай Семенович? – улыбнулся Миронов.

– Я Николай Семенович. Кто вас прислал?

– Матвей Исаевич, из Ленинской библиотеки, эксперт. Он сказал, что вы собираете Кранаха…

– У вас есть Кранах? – Глаза Николая Семеновича расширились. – Покажите.

– Прямо здесь?

– Пройдите. – Николай Семенович нехотя отошел от дверей.

Вся его комната была сплошь увешана гравюрами XVI и XVII веков. Здесь были Дюрер, Гольбейн, Лука Лейденский, остальных Миронов не знал.

– Богато, – похвалил он. – Долго собирали?

– Бабка собирала, – буркнул Николай Семенович. – У меня на это денег нет. Одна гравюра стоит две тысячи, а то и больше. Показывайте.

Миронов развернул Кранаха. Николай Семенович жадно схватил гравюру, поднес к самому лицу, потом положил на стол, включил лампу и вытащил увеличительное стекло в толстой медной оправе.

– Старинное, – завистливо протянул Миронов.

– Бабкино, – снова буркнул Николай Семенович, не отрываясь от гравюры.

– Так что же? – нетерпеливо спросил Миронов.

– Это не Кранах… – Николай Семенович посмотрел на Миронова в упор.

– А кто же? – притворно изумился Миронов. – Серяков, что ли?

– Серяков – это Россия прошлого века. – А здесь – Россия наших дней. Это работа Заньковского, и не морочьте мне голову, коллега. Я не идиот, я истратил на эти подделки целое состояние!

– Бабка истратила? – невинно поправил его Миронов.

– Бабка истратила на подлинники, – мрачно сказал Николай Семенович. – Если бы не Матвей Исаевич, я бы вас в мусоропровод спустил вместе с мерзавцем Заньковским!

– Впервые слышу, – Миронов лихорадочно заворачивал гравюру в газету. – Выводит, меня самого надули! Но где мне искать этого Заньковского? Я набью ему морду!