Толкование сновидений. Введение в психоанализ - Зигмунд Фрейд

представляются нам крайне индифферентными, между тем как мысли, скрывающиеся за ним, связаны постоянно с глубоким и повышенным чувством.

Дать здесь полное теоретическое объяснение подавления аффектов со стороны сновидения я затрудняюсь:

оно поставило бы на очередь подробное рассмотрение теории аффектов и самого процесса подавления. Я выставлю лишь два положения. Проявление аффекта я вынужден – по другим соображениям – считать центростремительным процессом, направленным в глубь нашего тела по аналогии с моторным и секреторным процессом иннервации. Подобно тому как в состоянии сна отсутствует, по-видимому, посылка моторных импульсов во внешний мир, так и центростремительное вызывание аффектов может затрудняться бессознательным мышлением во время сна. Проявления аффектов во время хода мыслей, полагаемых в основу сновидения, в значительной мере сами по себе ослабляются; отсюда ясно, что не могут быть сильными и те из них, которые включаются в сновидение. Согласно этому в «подавления аффектов» повинна как будто не деятельность сновидения, а просто-напросто состояние сна. Быть может, это и так, но во всяком случае, это далеко еще не все. Мы должны подумать и о том, что каждое более или менее сложное сновидение оказывается результатом взаимодействия различных психических сил. С одной стороны, мыслям, образующим желание, приходится выдерживать сопротивление цензуры, с другой же – мы видели уже неоднократно, что даже в бессознательном мышлении каждая мысль связана с другой, ей противоречащей; так как все эти мысли способны вызывать аффекты, то в общем мы едва ли впадем в ошибку, если сочтем подавление аффектов результатом тормозящего воздействия, которое оказывают друг на друга противоречивые элементы и которое испытывают подавленные стремления со стороны цензуры. Таким образом, подавление аффектов есть второй результат воздействия цензуры в сновидении; первым результатом его было искажение.

Я приведу один пример, в котором индифферентный тон содержания сновидения может быть объяснен противоречивостью мыслей, скрывающихся за последним. Нижеследующее короткое сновидение должно, конечно, вызвать у каждого читателя чувство отвращения.

IV. «Возвышение; на нем нечто вроде отхожего места; длинная скамья, на одном конце большое отверстие. Весь задний край покрыт испражнениями различной величины и свежести. Позади скамейки кустарник. Я мочусь на скамейку; длинная струя мочи смывает всю грязь. Засохшие экскременты отделяются и падают в отверстие. Но на конце остается все-таки что-то еще».

Почему не испытал я никакого отвращения при этом сновидении? (А вот постель пришлось поменять;)

Как показывает анализ, только потому, что образованию этого сновидения способствовали самые приятные мысли. При анализе мне тотчас же приходят в голову авгиевы конюшни, очищенные Геркулесом. Этот Геркулес – я. Возвышение и кустарник относятся к местности в Аусзее, где живут сейчас мои дети. Я раскрыл этиологию детских неврозов и тем самым предохранил своих детей от заболевания. Скамейка, исключая, конечно, отверстия, в точности напоминает собою мебель, подаренную мне одной благодарной пациенткой. Она свидетельствует о том, что пациенты ценят меня. Даже собрание человеческих экскрементов допускает самое невинное толкование. Как это ни странно, но это лишь воспоминание о прекрасной Италии; там в маленьких городках ватерклозеты, как известно, устроены чрезвычайно примитивно. Струя мочи, смывающая все вокруг, несомненное указание на манию величия. Точно таким же способом Гулливер тушит пожар у лилипутов, этим, правда, он навлекает на себя немилость миниатюрной королевы. Но и Гаргантюа, сверхчеловек мэтра Рабле, мстит аналогичным образом парижанам; он садится верхом на Нотр-Дам и направляет на город струю мочи. Книгу Рабле с иллюстрациями Гарнъе я перелистывал как раз вчера вечером перед сном. И удивительно: снова доказательство того, что я сверхчеловек. Площадка на Нотр-Дам была летом излюбленным местопребыванием в Париже; каждый день я прогуливался там между причудливыми и страшными химерами. То, что все экскременты исчезают так быстро, относится к изречению: «affauit etdissipati sunt», которое я поставил когда-то эпиграфом к своему очерку по терапии истерии.

А вот и активный повод сновидения. В жаркий летний вечер я читал лекцию о связи истерии с извращениями; все, что я говорил, меня почему-то не удовлетворяло и казалось несущественным и неважным. Я был утомлен, не испытывал никакого удовольствия от работы и стремился прочь от этого копания в человеческой грязи к своим детям и к красотам Италии. В таком состоянии духа я отправился из аудитории в кафе, что бы посидеть немного на воздухе и чуть-чуть закусить; аппетита у меня, впрочем, не было. Но со мной пошел один из моих слушателей; он попросил разрешения посидеть со мной, пока я выпью кофе, и начал читать мне панегирик: сколькому он от меня научился, он смотрит теперь на все другими глазами, я очистил авгиевы конюшни заблуждений и предрассудков в учении о неврозах словом, я – великий человек. Мое настроение плохо подходило к этому панегирику, я не мог подавить отвращения, ушел поскорее домой, стараясь избавиться от него, перелистал перед сном книгу Рабле и прочел еще рассказ К. Мейера «Страдания одного мальчика».

Из этого материала и образовалось сновидение; новелла Мейера включила в него еще воспоминание детства (ср. сновидение о графе Туне, последнюю часть). Настроение, проникнутое чувством неудовлетворенности и отвращения, проявилось в сновидении лишь в том, что доставило почти весь материал его содержанию. Но ночью проявилось противоположное настроение и взяло верх над первым. Содержанию сновидения пришлось принять такой характер, который дал бы возможность в одном и том же материале выразить и желание умалить свои заслуги, и желание превознести себя. Из этого компромисса и образовалось двусмысленное содержание сновидения, а из толкований двух противоречий – его индифферентный тон.

По теории осуществления желаний сновидение это было бы невозможно, если бы с чувством отвращения не столкнулась противоположная, хотя и подавленная, но приятная мания величия. Неприятное не находит себе выражения в сновидении; неприятное в наших мыслях включается в сновидение лишь в том случае, когда оно уступает свое отражение осуществлению желания.

Но сновидение может производить с аффектами в мыслях, скрывающихся за ними, еще и другие операции, не только включать их в свое содержание или подавлять. Оно может обращать их в свою противоположность. Рассматривая правила толкования, мы говорили о том, что каждый элемент сновидения может означать в толковании как свою противоположность, так и самого себя. Заранее никогда нельзя сказать этого; решающее слово произносит здесь общая связь всего целого. Это обстоятельство было подмечено, по-видимому, и народной мудростью: народные сонники при толковании сновидений очень часто поступают по принципу контраста. Такое обращение в противоположность становится возможным благодаря внутреннему ассоциативному сцеплению, которое в нашем мышлении связывает представление о каком-либо предмете с представлением, ему противоположным. Как и всякое смещение, оно