Полководцы Первой Мировой. Русская армия в лицах - Валентин Рунов

Со второй половины лета обстановка в полосе Западного фронта стабилизировалась. Редкие и непродолжительные бои на различных его участках лучше всего свидетельствовали об усталости войск обеих сторон, об истощении их материальных запасов. Последнее больше всего беспокоило Алексея Ермолаевича. Не особенно рассчитывая на помощь правительства и Верховного командования, он заблаговременно отдал войскам приказ готовиться к зиме. На позициях оборудовались землянки, в тылу утеплялись лазареты, сооружались бани. Интенданты командировались в тыл для заготовки теплого обмундирования, обуви, закупки скота и фуража. Все эти мероприятия находились под постоянным контролем командующего и его штаба. Специальные комиссии время от времени направлялись в войска, проверяли положение дел на местах, строго спрашивая с нерадивых командиров и начальников. Только благодаря заблаговременно предпринятым мерам, распорядительности и настойчивости Эверта и его ближайших помощников войска Западного фронта к надвигавшейся зиме оказались подготовленными намного лучше, чем на других фронтах.

Об этом периоде жизни А. Е. Эверта можно найти несколько страниц в мемуарах бывшего помощника генерал-квартирмейстера штаба Западного фронта А. А. Самойло. Он пишет, что штаб фронта размещался в центре Минска, в здании гимназии. Ежедневно весь состав штаба собирался к обеду в офицерском собрании, куда приходил и сам Эверт. Проходя по большому залу мимо присутствующих чинов штаба, он благосклонно подавал руку генералам. Садясь за стол, делал знак протоиерею фронта, который благословлял трапезу. При этом сам Алексей Ермолаевич истово крестился, подавая пример всем остальным. Многие знавшие его считали, однако, что набожность командующего больше показная, чем действительная. И в другом разные люди пытались увидеть двойственность натуры этого человека. Тот же Самойло отметил, что однажды, собираясь ехать кататься верхом за город с генерал-квартирмейстером штаба фронта П. П. Лебедевым, он предложил сопутствовать им, как хорошей наезднице, родственнице одного из работников штаба, служившей сестрой милосердия в минском госпитале. За городом всадников встретил проезжавший на автомобиле Эверт и погрозил им пальцем. На следующий день за обедом в Офицерском собрании он заметил: «В военное время нельзя обращать внимание на женщин». Но через два дня после этих событий автор мемуаров был свидетелем того, как при встрече с красивой женщиной Алексей Ермолаевич не только пристально на нее посмотрел, но даже обернулся ей вслед. Встретившись при этом взглядом со случайно оказавшимся позади него подчиненным, он смутился, но все же изрек: «Как хороша!»

Тем временем войска фронта готовились к боям. Мнение командующего фронтом о их состоянии было, как свидетельствовали очевидцы, невысоким. Он считал, что действуют войска вяло и нерешительно, особенно по сравнению с немцами, энергичными до дерзости. По его мнению, соединения фронта утратили возможность к свободному маневрированию, приобрели склонность ведения боя плечом к плечу, постоянно опасаясь за свои фланги и тыл. Удары наносились разрозненно и разновременно, резервы использовались неумело, достигнутые успехи не развивались, а артиллерийская стрельба велась не по конкретным целям в интересах пехоты, а по площадям. Все это и приводило к тому, что успехи были незначительными, а потери огромны. «У многих, слышавших его высказывания, – подчеркивал А. Самойло, – закрадывалась мысль о том, что говорил Эверт о своих войсках как посторонний наблюдатель или как человек, потерявший надежду что-либо изменить к лучшему».

Без особого интереса воспринял Алексей Ермолаевич приезд на Западный фронт в январе 1917 года румынского наследного принца, который стремился таким образом отблагодарить Россию за военную поддержку его страны. Вместе с ним приехал и представитель сербского правительства, который хорошо был известен в войсках как большой любитель русской водки. Ориентируясь на наследного, Эверт организовал встречу таким образом, чтобы она включала не столько смотры войск, сколько посещение обедов и ужинов в Офицерских собраниях. Такой прием гостям очень понравился. В память о визите Эверту остались сербский орден Карагеоргиевской Звезды с мечами 2-й степени и румынский орден Звезды Большого Креста. Это были последние награды Алексея Ермолаевича в его длинной военной жизни.

Как истинный монархист, Февральскую революцию генерал от инфантерии А. Е. Эверт воспринял болезненно. Однако видя полную неспособность Николая II управлять страной и армией, он совместно с другими командующими фронтами высказался за его отречение. Вслед за этим, 10 марта 1917 года, он подал на имя военного министра Временного правительства А. И. Гучкова прошение об увольнении со службы по состоянию здоровья. Вскоре был получен положительный ответ.

В конце марта, передав командование фронтом генералу от кавалерии В. И. Ромейко-Гурко, Алексей Ермолаевич выехал в Москву, где проживали его жена и две дочери: девятнадцатилетняя Валентина и шестнадцатилетняя Вера. Сыновья продолжали находиться в действующей армии и их судьбы очень беспокоили родителей. В столь тревожной атмосфере Эверт встретил октябрьские события, плохо понимая происходящее и не принимая в нем никакого участия. Но в том, что страна вступает в тяжелое смутное время, он не сомневался. И стремясь держаться подальше от центров политической борьбы, Алексей Ермолаевич настоял на переезде семьи весной 1918 года сперва в Смоленск, затем в небольшой подмосковный городок Верея.

С началом «красного террора», опасаясь стать его жертвой, Эверт приехал в Москву и обратился за помощью к своему сослуживцу по Западному фронту П. П. Лебедеву, в то время возглавлявшему Мобилизационный отдел Всероглавштаба, а затем ставшему начальником Полевого штаба РВС Республики. Тому удалось добиться для Эверта и его семьи «охранной грамоты» за подписью Народного комиссара по военным делам Н. И. Подвойского. От Алексея Ермолаевича была взята расписка, что он не только не будет сотрудничать, но и вступать в переговоры с «контрреволюционными элементами».

А. Е. Эверт держал данное слово, ведя тихую жизнь провинциального обывателя. Но ее размеренный ритм впервые был нарушен осенью 1922 года. Алексей Ермолаевич был арестован, но после трех месяцев сидения в Бутырской тюрьме освобожден. Вернулся домой изнеможенный и морально надломленный. Через год его без всякой на то причины арестовали снова и снова отпустили. Третий арест последовал осенью 1925 года. На этот раз из тюрьмы А. Е. Эверт вышел только в марте следующего года совершенно больным.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});