Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг. - Виктор Петелин

– Откуда же я знал?

– Ты секретарь райкома. Хозяином должен быть, знать все, что на земле и на воде делается!

И еще один вспомнился случай. Проехал Шолохов по соседней Волгоградской области, увидел парней-механизаторов в аккуратных спецовках, девчат на сборе овощей в ситцевых платьях и красных косынках.

– А у нас почему того нет?

Ответить бы было мне, что сделаем. А я вместо этого сказал:

– Уборка – не праздник, пот, пыль.

Михаил Александрович нахмурился:

– Уборка всегда венчала труд хлебопашца и встречалась как праздник. Не надо на нее, как на свадьбу, наряжаться, но и выходить в обносках негоже. На уборке у молодежи уважение, гордость за плоды своего труда надо воспитывать…

Михаил Александрович Шолохов был великим писателем-классиком, членом ЦК КПСС, депутатом Верховного Совета СССР, академиком. А мы его знали очень простым, земным. Он называл нас районщиками, и мы считали его таким же своим, думая, что не умаляли этим всех его литературных заслуг и званий. Мы горячо любили его, и он нам отвечал тем же. Он был нашим, вешенским Шолоховым. Таким мы его запомнили на всю жизнь.

Сергей Воронин1

Всегда рядом

О Шолохове писать очень трудно. Он так же глубок и многогранен, как и его «Тихий Дон». Поэтому я и не задаюсь целью говорить о нем широко, рисовать объемный портрет крупнейшего писателя нашего времени и ограничусь только тем, что расскажу историю знакомства с Михаилом Александровичем и еще о том, как мне довелось несколько раз повстречаться с ним.

Хотя фатальное и не в чести в наше время, но что-то было подобное в том, как я впервые встретил имя Шолохова и впервые увидал его.

Жил я в юности нельзя сказать чтобы бедно, но покупать книги (а до них был охоч) в семье не было заведено, я брал их в библиотеках. Но вот однажды, как-то летом, уезжая после занятий в фабзавуче на дачу к материной сестре в пригородном поезде, я и сам не знаю почему купил у книгоноши роман-газету. До этого дня я никогда ни одной книги не покупал, не считая учебников, а тут почему-то купил – и не книгу, а роман-газету, неудобную по своему формату и не блистающую оформлением, – купил на последние деньжонки, словно кто-то толкнул меня, сказал: «Купи!» И тут же стал читать. Поезд до Дудергофа шел час. Я и не заметил, как он пролетел.

Словно живые, ходили передо мной донские казаки, метался, горяча коня, Григорий Мелехов, кинулась мне в сердце отчаянно красивая Аксинья, и я, никогда не видавший Дона, увидал его, и степь раскинулась во все края, и небо, и станица вошла в жизнь, незнакомая мне, неведомая, но такая соседская, что, думается, протяни руку – и достанешь ее.

Это была первая книга «Тихого Дона», на ее обложке стояла совершенно незнакомая для меня фамилия автора – Михаил Шолохов.

В то время я, конечно, не то чтобы не мечтал, но даже и не думал когда-либо повидать Шолохова. Мне было вполне достаточно того, что у меня есть его книга, которую я читал, гордясь тем, что она моя собственная.

Шли годы. Началась война. В разгаре было лето 1942 года. Я тогда работал на строительстве железнодорожной линии оборонного значения Казань – Сталинград. Время было тревожное: бои шли на Донце, под Клетской, бомбили Сталинград, ежедневно по три раза совершал налеты фашистский бомбардировщик и на Камышин, где находился штаб строительства дороги.

На Камышинской пристани всегда было людно, а особенно в этот день: изыскатели и строители отправляли свои семьи в глубокий тыл. Уезжала и моя семья. Мы сидели на вещах в ожидании парохода. И вдруг, как это получилось, трудно сказать, все стали смотреть в одну сторону. Там шла группа военных, среди них выделялись могучим сложением начальник строительства генерал Гвоздевский и идущий с ним рядом, небольшого роста, но как-то очень ладно, по-военному скроенный человек.

– Шолохов! – кто-то произнес неподалеку от меня.

Он прошел совсем близко. Я даже привстал, не веря, что вижу того, чье имя в писательском мире стало для меня одним из самых дорогих. К этому времени я уже и сам стал писать, и как раз накануне только что закончил небольшой рассказ «В тылу», и еще находился в том радостно-взбудораженном состоянии, когда жизнь кажется прекраснее, чем она есть на самом деле, и то, что происходит в ней, как бы происходит для тебя.

Шолохов прошел к берегу, сел с Гвоздевским в моторную лодку, и через минуту они были уже на середине Волги, переправляясь на ту сторону, где, как потом, много позднее, я узнал от Михаила Александровича, находилась его семья.

Он появился совершенно неожиданно, и опять, я бы сказал, фатально для меня, и именно в тот момент, когда я начинал пробовать свои писательские силы, и тревожно мне стало и радостно, и долго я находился под впечатлением этой краткой встречи с Шолоховым.

Уже давно кончилась война. Большие события всколыхнули страну. В городах, областях появились новые журналы и альманахи. Появился новый журнал и в Ленинграде – «Нева». Его первым редактором был писатель Александр Иванович Черненко, человек кипящей инициативы, недюжинный организатор, хорошо разбирающийся в литературных процессах, автор широко известной книги «Расстрелянные годы». В одном из первых номеров «Невы» появился очерк о станице Вешенской, о том, как работает Михаил Шолохов.

К сожалению, А.И. Черненко успел только наметить пути сближения редакции журнала с Михаилом Александровичем: смерть Черненко была внезапной, и все, что он задумал, все планы, все это он унес с собой. Мне же, человеку совсем не искушенному в журналистской практике, пришлось – для себя – все начинать с азов. Мне очень хотелось пригласить М.А. Шолохова к сотрудничеству в «Неве» – в то время довольно часто появлялись в «Правде» отрывки из второй книги его романа «Поднятая целина», и все упорнее ходили слухи о том, что он закончил ее, – но я не смел обращаться к нему, сознавая, что у меня, как у редактора, на это еще нет внутреннего права. Не знаю, сколько бы продлилось мое «инкубационное» состояние и когда бы я дерзнул, но Шолохов пришел сам.

Он приехал в Ленинград, чтобы поближе узнать людей, которые делают журнал, – судьба «Невы» ему была небезразлична.

Мы – Е.П. Серебровская, А.И. Хватов и я – были заранее уведомлены о его приезде и пришли встречать на Московский вокзал. Конечно, волновались, обсуждали, какими словами я должен был его приветствовать, вырабатывали какой-то план приема…

Бесшумно подошла «Красная стрела». Стоим, всматриваемся в лица проходящих пассажиров… Шолохов! Он одет в черное пальто с воротником белого каракуля, в русских сапогах, идет, твердо ставя ноги, подтянутый, зорко посматривающий.

– Здравствуйте, Михаил Александрович! – подошел я к нему. – Мы рады приветствовать вас в нашем городе… – Надо сказать, что я никогда не отличался умением произносить спичи, тосты, речи, экспромты, особенно это свое неумение я почувствовал тут. Но, слава богу, ненужность парадности почувствовал и Шолохов. У него в глазах мелькнула мудро-озорная искорка, он улыбнулся и сказал:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});