В открытое небо - Антонио Итурбе

что он не сможет быть суровым, если Консуэло позволит себе некую вольность, потому что первым адюльтер совершил он сам: он все еще думает о Лулу.

И идет искать аэродромного курьера; пока он моется и переодевается, тому поручено купить цветы в небольшой лавке на бульваре Ла-Гар.

– Какие вам цветы?

– Все! – И протягивает ему все деньги, что нашлись в карманах.

Консуэло обожает цветы. Она принимает их с тем же ликованием, с которым через секунду забывает на первой попавшейся горизонтальной поверхности.

И вот, с трудом удерживая огромный букет диких цветов, купленных по цене орхидей, он появляется. Цветы в Касабланке как икра. Его маленький сальвадорский вулкан ждет его в «У Зезе», слегка потрепанном ресторанчике недалеко от порта, где звучит музыка двух механических пианино, которая очень нравится Консуэло. Странно, но она приходит первой и в знак приветствия изящной ручкой поднимает бокал вина.

– Цветы! Огромное спасибо, Папуас. Какие красивые!

И кладет разноцветную охапку на стул.

– Как твой полет?

– Над Порт-Этьенном видели стаю фламинго. Ни одна эскадрилья ни в одной армии мира под командованием ни одного самого строгого командира не могла бы лететь в более строгом порядке.

– Мы ужинаем с четой Вимё.

– А, мне нравится этот доктор, он хорошо образован, и его супруга.

– Еще будут Воннеры и Дерози.

Тони морщит курносый нос.

– Не по душе мне эти чиновники, которые воображают, что раз уж они пьют чай с килограммами мяты из севрского фарфора, так представляют собой нечто особенное.

Она кокетливо заискивает:

– Они очень влиятельны! Будешь пай-мальчиком, станешь себя с ними вести хорошо?

Он смягчается. Для него отказать в чем-то Консуэло невозможно.

– Буду самым лучшим.

Появляется доктор с супругой и сразу же – влиятельные в Алжире чиновники французского правительства. По жемчужным колье дам и сшитым по мерке пиджакам и золотым запонкам месье виден их достаток.

Тони хочет рассказать им о стае фламинго. Но Воннеры и Дерози предпочитают разговор о финансовом состоянии «Аэропостали». До них дошел слух, что компания – банкрот.

– Ну я мало понимаю во всех этих вопросах банковских поручительств. Но чего я точно не могу понять, так это как правительство может безучастно, ничего не предпринимая, смотреть, как гибнет передовая компания, в то время как наши соперники в Италии, Германии или Великобритании довольно потирают руки. За правительство просто стыдно!

Консуэло пристально смотрит на него, пытаясь заставить его замолчать чем-то вроде гипноза. Она бы пнула его под столом, но ноги у нее слишком короткие. Кажется, он не вполне отдает себе отчет в том, что перед ним сидят государственные мужи. А если и отдает, то ему наплевать.

– Установленные рекорды, линии, открытые в самые отдаленные уголки мира, восторженная пресса, горы медалей и наград за гражданское мужество ничего не значат для министерства воздушного флота.

– А, понимаю! – с ледяной улыбкой отвечает ему Воннер. – Награды, пресса… содержание этой столь дорогостоящей линии – вопрос тщеславия!

– Вопрос тщеславия? – Он повышает голос. – Это, месье Дерози, вопрос уважения к памяти ста четырнадцати летчиков, погибших на «Линиях». Они отдавали свои жизни, доставляя авиапочту всем гражданам этой страны. Но вам этого не понять. Самое рискованное, что вы когда-либо предпринимали в своей жизни, это высунуться из ложи оперы.

– Да это оскорбление!

Консуэло пытается снять напряжение, переведя разговор на то, как здесь трудно найти прислугу, которая не исчезла бы внезапно или не наводнила бы своей родней дом. Как только с жареным барашком покончено, обе четы правительственных чиновников, не дожидаясь кофе или десерта, одновременно, словно исполняя танцевальное па, встают и сухо прощаются.

Оставшись вдвоем с женой, Тони засовывает свои ручищи в глубокие, как мешки, карманы пиджака и хмурится. Он не может выбросить из головы слухи о закрытии компании.

Консуэло ласково ерошит ему волосы.

– Пошли домой, Папуас…

Они медленно направляются к своей квартире, а когда приходят – в почтовом ящике лежит желтый конверт. Внутри записка от издателя Гастона Галлимара:

«Дорогой Антуан, критика покорена „Ночным полетом“. Жажду видеть вас в Париже, чтобы отпраздновать. Г. Г.».

К записке приложена вырезка из газеты «Лё-Матан» со статьей, в которой критик пишет: «Это даже не роман, а нечто большее: это – великая книга».

Он удивленно поднимает глаза, как будто речь идет не о нем.

– Ты и правда думаешь, что они таки поняли, что это история о ночи и о долге?

– Да какая разница! Самое главное то, что им понравилось, что роман превозносят до небес и теперь ты большой писатель.

Он на секунду задумывается.

– Значит, до сих пор я им не был?

– Конечно, нет, дорогой.

Он кивает, не будучи уверен, что понимает, как устроен этот мир. Ты важен только тогда, когда другие решают, что это так.

Глава 62. Аэродром в Монтодране (Тулуза), 1932 год

Закрытие сразу нескольких линий всего за пару-тройку недель привело к тому, что офисы в Монтодране лишились части нескончаемого движения администраторов, секретарш, механиков, пилотов и инспекторов. Монотонен звук пишущих машинок, в атмосфере повисла тоска стихнувших к концу