Скитальцы - Марина и Сергей Дяченко

Растерянный, слепой, ведомый и подталкиваемый, изнывающий от привычного, как застарелая зубная боль, страха, Солль, наконец, получил распоряжение остановиться; с глаз его сдёрнули повязку. Эгерт оказался перед стеной тяжёлого чёрного бархата, источавшего слабый, горьковатый, незнакомый Соллю аромат.

— Вам позволено присутствовать, — прошелестел под ухом Фагирра, и капюшон его жёсткой складкой коснулся Соллевой щеки. — Присутствовать и молчать, не сходить с места, не поворачивать головы…

Эгерт проглотил вязкую влагу, переполнявшую рот; Фагирра явно ждал от него ответа, и Солль через силу кивнул.

К горькому запаху бархата примешался другой, нежный, сладковатый, напоминающий о курящихся благовониях. Глядя в чёрную стену перед собой, Эгерт с необыкновенной остротой слышал множество звуков, далёких и близких, приглушённых, шелестящих — будто полчища стрекоз вились внутри огромной стеклянной банки, задевая крыльями прозрачные стенки.

Полное шорохов безмолвие вдруг сменилось глухой, ватной тишиной; Эгерт успел медленно сосчитать до пяти, когда чёрная бархатная стена дрогнула, и длинный, протяжный, ни на что не похожий звук заставил Солля мгновенно покрыться потом — это был тоскливый вопль древнего чудовища. Тот далёкий отзвук, который слышали люди на площади и который так долго тревожил воображение Солля, был в сравнении с ним всего лишь слабой тенью.

Бархат заколебался — и вдруг тяжело рухнул, в одночасье превратившись из глухой стены в чёрную равнину, ибо перед глазами изумлённого Солля открылся небывалых размеров зал.

Необъяснимо, как внутри Башни могло угнездиться столь грандиозное помещение; в первую минуту Солль растерялся, но, присмотревшись, разглядел окружающий залу строй высоких зеркал. Многократно повторяемый в их светлой глубине, на бархатное, испещрённое глубокими складками пространство торжественно вышел длинноволосый карлик в огненно-алом, обжигающем глаза одеянии. Двумя руками поднеся ко рту широкую трубку, он с некоторым трудом извлёк из неё тот самый, поражающий воображение протяжный звук; из раструба, обращённого вверх, клубами повалил плотный синий дым.

Зашелестела ткань опускаемых капюшонов; огненно-алое пятно карликового одеяния скрылось среди множества серых плащей, и в оба уха Соллю ударил шелестящий шёпот: «Лаш… аш… ашша…» Далеко-далеко, тонко-тонко зазвучала пронзительная, вводящая в оцепенение песня, и снова длинный звук широкой трубы, и над склонёнными серыми капюшонами — призрачные фигуры, слепившиеся из клубов дыма.

Солль затрепетал — дым обладал необыкновенно сильным, приятным и одновременно мучительным запахом. «Лашш… аша… шаш…» — звук то приближался, то удалялся, и Эгерту привиделся прибой на берегу серого, покрытого капюшонами моря.

Окутанные плащами фигуры двигались то плавно и размеренно, то вдруг одновременно содрогались, как от внезапной догадки; постепенно пространство посреди зала опустело, и на чёрном бархате пола обнаружился распластанный старец. Седая грива его разметалась, и маленькое сморщенное лицо казалось обрамлённым белыми, как луна, лучами; серые плащи сошлись вновь, и Солль увидел сверкающую сединой голову, поднявшуюся, как клочок пены, над серым морем капюшонов…

Обряд, завораживающий и непонятный, красивый и несколько однообразный, длился минуту либо целый час — Солль утратил чувство времени. Когда, наконец, в лицо ему ударила струя свежего вечернего воздуха и он понял, что стоит у зарешечённого окна, вцепившись в толстые прутья, и внизу перед ним лежит знакомая, но впервые увиденная с такой точки зрения площадь — тогда вездесущий Фагирра, положив ладонь на Соллево плечо, прошептал ему в самое ухо:

— Я знаю добрый десяток самых богатых и знатных людей этого города, которые лишились бы правой руки за одно только счастье присутствовать в Башне во время обряда…

Обернувшись к площади, Фагирра подставил лицо ветру; широкие рукава плаща соскользнули, обнажая запястья, и Эгерт машинально задержался взглядом на зеленоватой татуировке — профессиональной отметине привилегированного цеха, цеха учителей фехтования.

Фагирра улыбнулся, перехватив этот взгляд:

— Пути, приводящие людей под сень Лаш, сложны и покрыты тайной… Идёмте же, Эгерт; честь, оказанная вам, безгранична, так как сам Магистр ждёт вас.

Волосы магистра вблизи показались Эгерту ещё белее — как сверкающий на солнце снег, как облака в полдень, как тончайшей выделки полотно. Вдыхая новый запах — в кабинете магистра густо и терпко пахло дымом иных благовоний — Эгерт, ни жив ни мёртв, отвечал на вопросы. Да, он вольнослушатель в университете; да, декан Луаян, без сомнения, великий маг и достойный человек… Нет, Эгерт пока что не преуспел в науках, но надеется, что со временем…

Путаный рассказ Эгерта об этих надеждах был мягко прерван:

— Вы, без сомнения, несчастны, Солль?

Эгерт осёкся и замолк. Глаза его не отрывались от малинового, ворсистого ковра, укрывавшего кабинет от стены до стены.

— Не смущайтесь… Любой мало-мальски проницательный человек поймёт это с первого взгляда. Вы, вероятно, пережили беду?

Встретившись глазами с мудрым, всё понимающим взглядом престарелого магистра, Эгерт испытал сильнейшее желание тут же и рассказать о заклятии и о Скитальце. Он уже набрал в грудь воздуха — но смолчал, причём потому только, что первое произнесённое им слово оказалось очень уж неблагозвучным и жалким:

— Я…а…

Устыдившись своей слабости, Эгерт затих. Выждав минуту, магистр мягко улыбнулся:

— Человек, к сожалению, очень часто оказывается несчастным… Слабым, нерешительным, уязвимым… Да, Эгерт?

Соллю показалось, что из глаз седовласого старца на него смотрит сама надежда. Подавшись вперёд, он поспешно кивнул:

— Да…

— Человек уязвим, когда он в одиночестве, — раздумчиво продолжал магистр. — Робость — удел одиноких… Да, Эгерт?

Солль проглотил слюну — он не понял, куда на этот раз клонит Магистр, но на всякий случай снова подтвердил:

— Да…

Магистр встал — величественно качнулась седая грива:

— Эгерт, перед вами трудный путь… Но в конце его вас встретит могущество. Не принято говорить с неофитами о глубоких таинствах Лаш — знайте только, что священное привидение слышит сейчас каждое моё слово… Итак, я не могу сразу открыть вам тайны, к которой, несомненно, стремится ваша душа, но приглашаю вас на правах брата войти в наш орден. Вы станете воином Лаш — есть ли на земле служба почётнее?! Многие таинства откроются вам только с годами — но уже сейчас за вашей спиной встанет священное привидение и легионы служителей его. Обида, нанесённая вам, станет обидой для ордена, и даже косой взгляд, брошенный вам вслед, наказан будет скоро и неотвратимо; поступок же, совершённый вами, будет оправдан, и будь это даже кровавое преступление — мы поймём вас, если в глазах Лаш ваше деяние будет справедливо… Посмотрите, как боятся и уважают братьев из ордена Лаш простые смертные; один вид человека в сером плаще вызывает священный трепет, а завтра, — магистр воздел руку, — завтра трепет этот перерастёт в поклонение… Сила и могущество вместо одиночества и вечного страха — слышите, Эгерт?!