Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела

сразу же застрелили.

Когда наша машина остановилась, прямо к моему окну со стороны пассажира подошел высокий стройный мужчина со строгим выражением лица. Он был небрит и, похоже, уже довольно долго не спал. Я сразу же предположил, что он выслеживал нас несколько дней подряд. Спокойным голосом он представился как сержант Форстер из полиции Питермарицбурга и предъявил ордер на арест. Когда он попросил меня представиться, я ответил, что меня зовут Дэвид Моцамайи. Он кивнул, а затем очень корректно задал мне ряд вопросов о том, где я находился и куда направляюсь. Я ответил предельно лаконично, не предоставив ему слишком много информации. Он, слегка рассердившись на это, сказал: «Ты Нельсон Мандела, а рядом с тобой Сесил Уильямс, и вы оба арестованы!»

Сержант Форстер сообщил нам, что нас в полицейской машине отвезут обратно в Питермарицбург. В те дни полиция еще не была достаточно бдительной, и сержант не стал утруждать себя обыском нашей машины. У меня был с собой заряженный револьвер, и я снова на какое-то мгновенье подумал о побеге, но полицейских было слишком много. Я тайком положил револьвер вместе со своим блокнотом в обивку между моим сиденьем и сиденьем Сесила. Полиция так и не нашла ни пистолета, ни моей записной книжки – к счастью для многих других людей, которых могли бы арестовать.

В полицейском участке меня провели в кабинет сержанта Форстера, где я увидел несколько других полицейских, один из которых был уорент-офицером Трутером, который давал показания на процессе по делу о государственной измене. Трутер тогда произвел благоприятное впечатление на обвиняемых, потому что он дал верную оценку политике АНК, не преувеличивал и не лгал. Мы дружески поздоровались друг с другом.

Я до сих пор не признался ни в чем, кроме того, что меня зовут Дэвид Моцамайи, поэтому Трутер сказал мне: «Нельсон, зачем ты продолжаешь этот фарс? Ты же знаешь, что мне известно совершенно точно, кто ты. Мы все знаем, кто ты». Я ответил ему, что, когда меня попросили, я назвал свое имя, и теперь я настаиваю на том, что это и есть мое имя. Я попросил адвоката и получил категоричный отказ. В качестве ответной меры я отказался давать какую-либо дополнительную информацию.

Меня с Сесилом заперли в разных камерах. Теперь у меня появилось время обдумать свое положение. Я всегда теоретически допускал возможность своего ареста, но даже борцы за свободу порой склонны закрывать глаза на реальность, и в ту ночь в своей камере я понял, что фактически не был готов к своему задержанию. Я был расстроен и выбит из колеи. Мой арест означал, что кто-то сообщил полиции о моем местонахождении, поскольку полиция знала, что я находился в Дурбане и был намерен вернуться в Йоханнесбург. Весьма характерным моментом являлась уверенность властей за несколько недель до моего возвращения в том, что я уже вернулся в страну. В июне, когда я еще был в Аддис-Абебе, заголовки газет кричали: «Возвращение Черного Пимпернеля!» Может быть, это был блеф?

Власти следили за Винни в надежде, что она будет располагать информацией о моем возвращении. Я знал, что они следили за ней и несколько раз обыскивали наш дом. Я догадывался, что они рассчитывали на мой визит к Альберту Лутули сразу же после своего возвращения, и они оказались правы. Но я также подозревал о том, что они получили конкретные сведения о моем пребывании в Дурбане. В движении были полицейские информаторы, и даже надежные активисты АНК порой не отличались должной молчаливостью. Да и я тоже зачастую был небрежен. Слишком много людей знало о том, что я находился в Дурбане. Я даже позволил себе организовать вечеринку перед своим отъездом, и теперь мне оставалось лишь корить себя за то, что я ослабил бдительность. Я попробовал перебрать в уме все возможные варианты. Был ли этот информатор в Дурбане? Или это кто-то из структур АНК в Йоханнесбурге? Это активист освободительного движения или же друг семьи? Я не смог прийти к какому-либо конкретному выводу, и в результате умственной и физической усталости вскоре крепко заснул. По крайней мере, в эту ночь, 5 августа 1962 года, мне уже не нужно было беспокоиться о том, найдет ли меня полиция. Она уже сделала это.

Утром я почувствовал себя отдохнувшим и приготовился к новым испытаниям, которые мне предстояли. Мои похитители ни при каких обстоятельствах не должны были видеть меня отчаявшимся или даже расстроенным. В 8:30 я предстал перед местным магистратом и был официально заключен под стражу для отправки в Йоханнесбург. Все прошло без лишнего шума, и магистрат, казалось, был обеспокоен всей этой процедурой не больше, чем если бы он занимался оформлением мне штрафа за нарушение правил дорожного движения. Полиция даже не приняла должных мер предосторожности для конвоирования меня в Йоханнесбург, и я просто сидел на заднем сиденье полицейского «седана», без наручников, а два полицейских находились впереди меня. О моем аресте узнали мои друзья, и Фатима Меер принесла мне в тюрьму немного еды, которой я поделился с двумя полицейскими в машине. Мы были квиты. По пути мы сделали остановку в Фольксрусте, небольшом городке, и мне разрешили совершить короткую прогулку, чтобы размять ноги. Я не думал о побеге, поскольку ко мне были добры, и я не хотел обманывать доверие, которое мне оказывали.

Однако, когда мы подъехали к Йоханнесбургу, ситуация кардинально изменилась. Я услышал информацию по полицейскому радио о моем аресте и приказ о снятии блокпостов, выставленных на автомагистралях в провинции Наталь. На закате на окраине Йоханнесбурга нас встретил внушительный полицейский эскорт. На меня внезапно надели наручники, вытащили из обычного полицейского «седана» и поместили в глухой полицейский фургон с маленькими непрозрачными оконцами с проволочной сеткой. После этого наш кортеж поехал кружным и незнакомым мне маршрутом к тюрьме «Маршалл-сквер», словно полицейские опасались, что мы можем попасть в засаду.

Меня заперли в одиночной камере. На следующий день, когда я в тюремной тиши планировал свою стратегию, я услышал кашель в соседней камере. Я не мог знать, кто из заключенных там находился, но этот кашель показался мне знакомым. Я неожиданно для самого себя узнал его, сел и окликнул своего соседа: «Уолтер?»

«Нельсон, это ты?» – отозвался он, и мы оба рассмеялись. В этом смехе была невообразимая смесь удивления, облегчения, разочарования и счастья. Как я узнал, Уолтера арестовали вскоре после моего задержания. Мы считали, что наши аресты были связаны между собой. Хотя тюрьма – это не самое благоприятное место для организации совещания Национального рабочего комитета АНК, в таком