Последний император - Пу И

Лин Шэн — сын Гуй Фу, который в конце Цинской династии являлся монгольским дутуном (военным губернатором Внутренней Монголии). Раньше он был советником в штабе Чжан Цзолиня по обеспечению безопасности трех восточных провинций и советником при канцелярии губернатора Внутренней Монголии. Он был одним из делегатов, по собственному желанию посетивших меня в Люйшуне и по этой причине включенный в число "заслуженных чиновников". Затем он занимал пост губернатора маньчжоугоской провинции Синань. Весной 1936 года он был внезапно арестован Квантунской армией. Причиной ареста, по объяснению представителя Квантунской армии Ёсиоки — "атташе при императорском дворе", — было то, что он якобы выступал против Маньчжоу-Го и оказывал сопротивление японцам. По сведениям же, полученным Тун Цзисюнем, Лин Шэн на последнем объединенном заседании губернаторов выразил недовольство тем, что слова Квантунской армии расходятся с делами, ибо в Люйшуне он собственными ушами слышал от Итагаки, что Япония признает Маньчжоу-Го как независимое государство. Теперь же фактически во все вмешивается Квантунская армия. У себя в провинции Синань он не имеет никакой власти, все решают японцы. Когда после этого совещания Лин Шэн вернулся в Синань, его сразу же арестовали. Узнав об этом, я очень разволновался, тем более что только полгода назад мы стали родственниками. Моя четвертая сестра была помолвлена с его сыном. Некоторое время я колебался, не просить ли мне за него перед Квантунской армией. В это время ко мне пришел новый командующий Квантунской армией Уэда Кинкичи, который исполнял также обязанности четвертого по счету японского посла в Маньчжоу-Го. Он сказал:

— Совсем недавно раскрыто одно преступление. Ваше величество знает преступника. Это губернатор Синаньской провинции Лин Шэн. Он был в сговоре с иностранными державами, замышлял измену, выступал против Японии. Военный суд уже расследовал его действия, направленные против Маньчжоу-Го и Японии, и приговорил его к смертной казни.

— К смертной казни? — испуганно спросил я.

— Да. К смертной казни. — Он кивнул переводчику, чтобы тот еще раз повторил его слова и чтобы я точно понял их смысл. Затем продолжал, обращаясь ко мне: — Нужно казнить одного, чтобы припугнуть остальных!

После его ухода Ёсиока сказал мне, что надо сразу же расторгнуть брачный договор его сына с моей сестрой. Я выполнил это требование.

Лин Шэн был обезглавлен, а вместе с ним казнили еще нескольких его родственников. Он был первым из крупных чиновников, казненных яронцами, который был мне лично знаком и к тому же совсем недавно стал моим родственником. Судя по его поведению во время помолвки, Лин Шэн преклонялся передо мной и был самым преданным мне человеком. Квантунская армия, однако, судила о человеке только по его отношению к Японии. Безусловно, точно такой же меркой они мерили и меня. Я почувствовал страх, ибо понял коварный смысл слов Уэды: "Казнить одного, чтобы припугнуть остальных".

Эти события напомнили мне недавний эпизод. В конце 1935 года некоторые сторонники реставрации, в том числе Жэнь Цзуань (последователь Кан Ювэя), мой бывший секретарь У Тяньпэй и другие, часто ездили по делам реставрации из Центрального Китая на Северо-Восток и обратно, и это вызвало подозрение у японцев. В связи с этим Квантунская армия устроила проверку и мне. События с Лин Шэном напомнили, что с японцами нужно держать ухо востро.

Что им нравится? Я невольно вспомнил о человеке, судьба которого так резко отличалась от судьбы Лин Шэна. Этим человеком был Чжан Цзинхуэй. То, что он заслужил одобрение японцев и сменил Чжэн Сяосюя, произошло не случайно. Почему поведение этого премьер-министра, бывшего разбойника, одобряла Япония, можно понять по его высказываниям, неоднократно использовавшимся японцами. Однажды на заседании Государственного совета начальник главной канцелярии говорил, что японцы и маньчжуры единодушны в своих мнениях о том, что японцы выкачивают из Северо-Востока материальные ресурсы. В конце своего выступления он попросил сказать несколько слов премьер-министра Чжан Цзинхуэя. Тот заявил:

— Я человек неграмотный и могу сказать попросту: Япония и Маньчжурия — это две стрекозы, связанные одной бечевкой.

Затем "эти две стрекозы, связанные одной бечевкой", получили одобрение японцев и стали угрозой для других маньчжоугоских чиновников. В то время, когда японцы на Северо-Востоке осуществляли политику "перемещения населения" и на Государственном совете надо было принять новый проект закона, по которому устанавливалось, что в виде компенсации за землю будет выплачиваться 1/4 или 1/5 ее стоимости, то сначала некоторые министры, являющиеся крупными землевладельцами, как, например, Хань Юньцзе, высказались против, не желая нести убытки и боясь народного бунта. В это время опять заговорил Чжан Цзинхуэй:

— Маньчжоу-Го имеет бесчисленное множество земель. Жители Маньчжурии люди грубые, невежественные. Пусть японцы поднимут целину и научат нас обращаться с новой техникой. Обеим сторонам будет выгодно.

Эти слова японцы тоже стали повторять. Так, во время взимания "продовольственного налога" зерном у крестьян каждый год реквизировалось все зерно без остатка. Некоторые министры из-за очень низких закупочных цен, что непосредственно наносило ущерб их интересам, потребовали на Государственном совете под тем предлогом, что крестьяне голодают, повысить закупочные цены на зерно. Японцы, конечно, не могли на это согласиться. Лопять выступил Чжан Цзинхуэй:

— Японцы в Квантунской армии жертвуют своей жизнью; так неужели мы, жители Маньчжурии, не можем отдать зерно? Голод не так уж страшен, пусть голодающие потуже затянут ремни.

Слова "затянуть потуже ремень" стали любимым выражением японцев. Конечно, этот совет к ним самим не относился. Командующий Квантунской армией все время расхваливал мне Чжан Цзинхуэя за то, что тот "хороший канцлер" и "образец японо-маньчжоугоской дружбы". В то время я не задумывался над тем, какое это имеет отношение ко мне. Теперь же, сравнив поведение Лин Шэна и Чжан Цзинхуэя, я все понял.

Пожалуй, больше, чем "дело Лин Шэна", меня взволновало то, что произошло после моей встречи с Дэ Ваном.

Дэ Ван, или князь Дэ, он же Демцуклор, который по указке Японии создал Автономное военное правительство Внутренней Монголии, был монгольским князем. Когда я жил в Тяньцзине, он часто приносил мне деньги, подарил Пу Цзе породистого монгольского скакуна и всячески старался выразить мне свою преданность. На этот раз он приехал в Квантунскую армию по делам и, воспользовавшись случаем, получил разрешение от Квантунской армии приехать ко мне с визитом. Он рассказал о своих делах за прошедшие несколько лет и о том, как было образовано Автономное военное правительство, и при этом невольно высказал свое недовольство тем, что японцы во Внутренней Монголии его не уважают. Дэ Ван говорил, что Квантунская армия сначала много ему обещала, а теперь не выполняет своего обещания. Особенно он был недоволен тем, что не может быть хозяином в каждом деле. Его слова растрогали меня, ведь мы были друзья по несчастью. Я успокоил его. На другой день советник Квантунской армии Ёсиока, атташе при императорском дворе, пришел ко мне с недовольным лицом и спросил:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});