Вернадский - Геннадий Аксенов

Сумеет ли человек воспользоваться этой силой, направить ее на добро, а не на самоуничтожение?

Дорос ли он до умения использовать ту силу, которую неизбежно должна дать ему наука?

Ученые не должны закрывать глаза на возможные последствия их научной работы, научного прогресса. Они должны себя чувствовать ответственными за все последствия их открытий. Они должны связать свою работу с лучшей организацией всего человечества»5.

Почему он издавал свои старые статьи, почему посылал бутылочную почту в будущее? Надеялся, что они дойдут до живой души, разбудят свободную мысль, «сильнее которой ничего нет в мире». И без обиняков написал, что именно сейчас особенно необходимо утверждать первенство свободной человеческой личности, в пору ее унижения, в пору ликвидации всякой свободы.

Опасные фразы, возможно, и объясняют, почему власти проигнорировали его обращение. Во всяком случае, перед отъездом Вернадский узнал, что у издателей возникли неприятности в связи с «Очерками и речами».

Итак, денег на физические инструменты и на разъезды по научным центрам он не получил. Ехал практически как частное лицо — просто читать лекции. Академия отпускала его в командировку на пять месяцев. Но из-за волокиты, когда пришлось объяснять, почему они едут втроем, он не успевал к началу весеннего семестра и просил перенести свои лекции на осень. Ехали вместе с Ниной, что подразумевало некоторые планы учебы ее за границей. Первым пунктом остановки намечена Прага. Они уже знали, что там обосновался Георгий, и предупредили его о приезде.

Провожал их Ферсман. Глядя на два чемодана рукописей и книг, Александр Евгеньевич шутил, что с таким багажом на пять месяцев не едут. В чемоданах лежала рукопись о живом веществе: киевский и крымский тексты. Вернадский надеялся из них многое извлечь. И думал, вероятно, не о пяти месяцах. Жизнь покажет.

* * *

Пятого июня их встречали в Злата Праге Георгий с Нинеттой. Встречали как вырвавшихся из большевистского ада, что до некоторой степени верно.

Что же происходило с младшими Вернадскими после расставания с ними в ноябре 1920 года в Симферополе?

Супруги прошли весь тяжкий путь изгнанников. Сначала оказались в Константинополе без всяких средств к существованию. С большим трудом Нина устроилась кухаркой, и так они продержались три месяца. Затем в Афинах Георгий, знаток Византии и древних языков, нашел мало оплачиваемую, но все же работу по специальности. Он начал преподавать русский язык в школе и участвовал в создании словаря греческого языка.

За эти годы укрепилось его историческое мировоззрение, вырос авторитет в научном мире. Его пригласили в Чехословакию, где русская эмиграция пользовалась большой поддержкой, открывались русские институты. Перебравшись в Прагу, молодой Вернадский начал преподавать в университете. Труды его стали выходить в сборниках под руководством византиниста академика Н. П. Кондакова. Образовался кружок историков и философов, объединившихся под лозунгом «евразийства». Главный их тезис — Россия есть особая страна-континент: не Восток и не Запад и не их некая смесь. Она идет своим особым историческим путем. И характер народа, и государственное устройство определяются ее географией.

Вернадский знаком с евразийской историософией, с ее идейными корнями в русской мысли, восходящей по большей части к славянофильству. Как научную доктрину, позволяющую под определенным углом зрения изучать прошлое, он ее принимал, но очень осторожно относился к той идеологии, которую из нее извлекали.

Универсальность человеческого поведения, мышления, интересов, полагал он, играет более заметную роль в мире, чем особость, чем различия. То, что всех объединяет, — научное освоение окружающего мира, более мощно, чем то, что разъединяет. В дневнике 4 июля 1922 года записывает: «Вчера закончил статьи Трубецкого (Н. С., известный филолог, сын князя С. Н. Трубецкого. — Г. А.) и др. из сборника “Евразийцы”. Много интересного. Но, в общем, эти идеи мне кажутся одной стороной того общего, которое сейчас творится в человечестве. Главное и характерное — человечество единое. В этом смысле этот элемент единства (интернационала) имеет большое значение во всей истории человечества. Он в конце концов ведет к космичности сознательной жизни. <…> Затем идеи римской католической церкви и идеи таких великих религий, как христианство, буддизм, мусульманство: идея равенства человека. В Средние века идеи ученой среды — академии, Respublica litterarum, гуманисты и т. п. И, наконец, в XX веке, когда весь земной шар охвачен единым. Для меня это явление тесно связано с будущей автотрофностью человечества. <…>

Все такие национальные устремления, как евразийцы, захватывают одну часть целого — это идеи в пределах куска мозаики — но целое, составленное из этих кусков, исчезает…»6

За первый месяц в Праге Вернадский наладил старые связи с чешскими учеными, прочел лекцию в университете. Здесь же, на медицинском факультете, начала учиться Нина. Она оставалась, таким образом, с братом.

Далее Вернадский и Наталия Егоровна отправлялись одни.

* * *

Восьмого июля они вновь вступили на землю Парижа. На Восточном вокзале их радостно встречала старый друг Александра Васильевна Гольштейн и отвезла к себе в Пасси. Вернадский не был в Париже девять лет, Наталия Егоровна — тринадцать. Казалось, прошла целая вечность, столько великих и страшных событий в нее вместилось.

Через несколько дней они перебрались ближе к университету. Поселились в сердцевине Латинского квартала, рядом с Сорбонной на коротенькой улочке Тулье в доме 7. Сняли квартирку из двух комнат с кухней. Наталия Егоровна сама готовила еду на газе, а в остальное время, как и всегда, помогала мужу.

На факультете условились, что лекции состоятся в декабре-марте. А пока Лакруа предоставил ему возможность работать в лаборатории Музея естественной истории. Это давало небольшие средства, чтобы оплатить квартиру. Поскольку минералоги всех стран объединены, у Вернадского в каждой есть коллеги, с которыми легко возникают и деловые, а иногда более чем деловые, дружеские отношения. Такие, как с Лакруа. Он снова восстановил теплые связи с Гротом, с Замбонини, тем самым неаполитанцем, что назвал открытый им новый минерал вернадскитом. Теперь, узнав, что Вернадский в Париже, Замбонини прислал ему большую пачку книг, вышедших в Италии за военно-революционные годы.

Париж — знакомый незнакомец. И, конечно, первое, что бросилось в глаза: эмиграция из России. Драма русских изгнанников состояла не только в катастрофе на родине, но и в вековой французской ориентации всей культуры, из-за чего все знают только этот язык. Самая большая интеллигентная и военная колония — здесь. Русские на каждом шагу. Издаются русские газеты, журналы, собираются политические и иные съезды. Еще сохраняются партии, произносятся речи. Люди как бы не остыли от борьбы и мечтают о ее возобновлении. Однажды и он получил приглашение на заседание кадетской партии, но решительно отказался. Он сжег все мосты и не видит смысла возвращаться в политику. Социальная борьба — царство третьего и четвертого апостолов веры, где все самые лучшие и чистые стремления быстро покрываются грязью, опошляются и превращаются часто в свою противоположность, — теперь не для него. Разве не идеальные стремления социалистов к справедливости открыли клапаны дикого разгула и грабежа?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});