Волшебники - Майк Эшли

Маленький глиняный дракончик, устроившийся в ладонях, сложенных чашей, вытянул одну лапу и вонзился в плоть когтями сновидений.

«Так ты, значит, Райан. Грэм мне все про тебя рассказал».

Тонкий и смуглый, наделенный экзотической внешностью, в расцвете двадцатилетней красоты, возлюбленный дяди Грэма вытянул руку, в которой держал маленького глиняного дракона. Сквозь преграду призрачных пальцев Райан все же смог разглядеть фигурку в завихрениях рождественской метели.

Райан шлепнул последнюю пригоршню снега на бок дракона, пригладил ее, вместо зубов вставил зубчатые листья падуба, а вместо глаз — гроздья ярко-красных ягод. Рукавицы не очень спасали от холода; руки все равно вымокли и замерзли. На крыльце притопывала и зябко куталась в свитер мама: она звала сына домой. Рядом с ней, улыбаясь одиннадцатилетнему племяннику и его творению, стоял дядя Грэм.

— Знаешь, обычно дети лепят снеговиков.

Райан пожал плечами:

— А я люблю драконов.

На плечо Райана легла рука дяди, и он сказал:

— Осторожно, парень! Если так и дальше пойдет, тебе придется уехать из этого городка.

Райан усмехнулся. В одиннадцать лет он еще не был готов осознать, что может настать час — и ему захочется провести жизнь где-нибудь за пределами Клейборна.

Рождество в Клейборне. Это Рождество в городке, где все еще не повывелись аптеки на углу, действующие автоматы газированной воды, огромные осенние костры на берегу озера, пропагандистские митинги, благотворительные базары домашней выпечки при церкви, где каждому известен вкус шоколадных пирожных любой домохозяйки еще до того, как они попадут в рот. В старших классах все еще встречалась настоящая школьная любовь, и юноши приглашали возлюбленных на прогулку в особые романтические, уединенные, укромные уголки тенистых садов Пенсильвании, чтобы узнать, насколько далеко избранницы позволят им зайти.

Именно туда привез дядя Грэм своего нью-йоркского любовника. Даже если бы в городке никто не знал о них с дядей, Билл все равно притягивал бы людские взгляды. Рождественским утром он сидел рядышком с дядей Грэмом и, пристроив подбородок у него на плече, наблюдал, как разворачивали праздничные дары. При появлении каждого нового подарка он тихонько охал и ахал с притворным восхищением и завистью.

Райан зачарованно созерцал все это. Что бы мама ни говорила об образе жизни дяди, действительность оказалась гораздо удивительнее. Он сидел на полу, как дядя Грэм и Билл, и чувствовал себя так, словно сквозь заросли тропических лиан разглядывал причудливых существ, доселе неизвестных цивилизованному миру. От низкого, тихого смеха Билла по телу Райана пробегал странный холодок. Силой разума Райан словно бы возвел в комнате стеклянный купол и поместил в него друга дяди Грэма для наблюдений.

За окнами все утопало в снегу. Он покрылся настом, и каждую неровность дремлющей земли обнимали синеватые тени. Перед суровым величием ослепительной белизны меркли бриллиантовые россыпи солнечного света. Райан сидел у ног отца, порой поднимал голову вверх и видел стиснутые челюсти и пристальный отцовский взгляд, устремленный на дядю Грэма и Билла. В это утро папины руки не раз оказывались на плечах Райана — гораздо чаще, чем положено, если «положено» означает «как обычно». Солнечный свет гасили темные крылья, сотворенные отцом из чистого воздуха и раскинутые над сыном. «Мое! Вы не тронете его», — висело в воздухе наподобие крепостной стены, возведенной отцом, где он сам вышагивал на страже с этого момента и до дня отъезда дяди Грэма с другом.

Отец Райана не был невидим, а дядя Грэм не был слеп.

Зима подходила к концу, но от дяди больше не приходили письма. Не было ни звонков, ни других известий, словно Нью-Йорк — заоблачное королевство, где столько удивительных и заманчивых развлечений, что живущие там счастливчики теряют счет времени. Никто не упоминал о Грэме, даже когда на день рождения Райана не пришла поздравительная открытка от дяди.

А потом, в конце ноября, раздался звонок телефона. Райан снял трубку:

— Слушаю?

— Чесси? — Голос звонившего был надтреснутым, даже разбитым вдребезги, а вокруг разбитых черепков рыданием плавало ласковое имя, которым дядя Грэм всегда называл свою любимую сестру.

— Дядя Грэм? — Щеки Райана пылали: голос ломался, и всякий раз его ужасно оскорбляло, что по телефону его принимали за маму.

— Да, это я. Райан, ради бога, позови маму! — Слова звучали сквозь рыдания, дыхание со свистом вырывалось из груди.

— Что случилось?

— Позови же маму. Пожалуйста.

Райан сделал, как было велено. И когда мама оправилась от изумления, услышав голос брата после стольких месяцев разлуки, случилось худшее.

— Как ты? — спросила она, и тут: — О боже мой! Грэм, какое несчастье! Когда он?..

Разрушая чары, в руке Райана вздрогнул маленький дракон. Лицо матери застыло, затем осколками льда растворилось в пустоте, словно в черной воде. Смерть Билла овладела дядей Грэмом, мгновенно вырвала из привычного убежища дома и отправила брести, пошатываясь, сквозь череду ярких и темных, одинаково бессмысленных часов. Постепенно исчезая, рука Билла из призрачной субстанции превратилась в чистейший воздух: прохладное дуновение на горячей глине, пульсирующей, словно яйцо, готовое породить чудовищ, тайны… Веки Райана затрепетали, и когда он пошевелился на сиденье, то вместо жесткого чехла дешевого автобусного сиденья ощутил под джинсами поскрипывающую прекрасную кожу. Он сидел на зеленом диване в гостиной дяди Грэма.

Закончились похороны Билла, Райан запомнил из них совсем немногое. Самым ярким воспоминанием оказались горящие, злые глаза группы суровых незнакомцев, одетых во все черное. Они хмуро смотрели на него, на маму и дядю Грэма, которые, прижавшись друг к другу, стояли на другом конце еще не засыпанной могилы. Райан так никогда и не узнал, кто эти незнакомцы. Священник читал заупокойные молитвы, дядя Грэм плакал. Райан видел, как одна из них, этих странных людей с пылающими глазами, — пожилая женщина с ухоженными волосами голубоватого оттенка — скривилась, прижала к морщинистым губам кружевной платок и разрыдалась.

Мама отвезла дядю Грэма обратно в квартиру на Манхэттене. Она располагалась в мансарде здания, некогда бывшего фабрикой в деловой части города. Одна огромная комната являлась одновременно и спальней, и столовой, и гостиной. Только ванная и кухня были полностью изолированными помещениями. Еще в квартире была мастерская, где работал дядя Грэм: там стояла чертежная доска и мольберт, а пол был щедро заляпан краской. Кое-кто смог выбраться из Клейборна благодаря уму, другие уехали оттуда, поигрывая накачанными мускулами. Дядя Грэм воспарил над городком, мечтая о фантастических существах и воплощая их в реальность с помощью кисти и карандаша. Стены мансарды украшали картины, которые дяде заказывали в качестве иллюстраций для книг — удивительных, страшных, чарующих книг. Жители Клейборна называли их милыми и покупали (если вообще покупали) своим отпрыскам.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});