Штурм Брестской крепости - Ростислав Алиев

Однако 24 июня захват вершины внутреннего вала представлялся захватом всего Восточного форта, в скорейшей капитуляции которого никто не сомневался, благодаря чему в 21.10 и ушло соответствующее донесение на КП дивизии. Да кроме того — ни численность гарнизона, ни объем помещений в тот день еще не были известны, поэтому немцы, захватив верхнюю часть валов, искренне посчитали, что с Восточным фортом покончено.

Наконец, нужно сказать и о том, на основании чего захват вершины внутреннего вала Восточного форта можно датировать 24 июня, подтверждая выводы А. Суворова[1071]. Во-первых — в «Отчете о взятии Брест-Литовска» идея об агитации защитников метанием листовок в «ров» (т. е. в пространство между внутренним и внешним валами), с «верхней кромки» (с вершин внутреннего и внешнего валов) — датируется 26 июня, т. е. к тому времени она уже была захвачена. Второе — после 24 июня ни о каких захватах на территории Восточного форта речи не идет (впрочем, и захват вершины внутреннего вала упоминается лишь в вышеупомянутом донесении). А ведь в любом случае столь существенный успех был бы хоть как-то отражен. В связи с этим есть все основания предполагать, что захват вершины внутреннего вала, ошибочно принятый за падение всего Восточного форта, произошел 24 июня, после полудня (как пишет и А. Суворов), на гребне общего воодушевления, охватившего немцев и, напротив, уныния — красноармейцев.

Как произошел захват вершины внутреннего вала? По-видимому, основой успеха стало действие артогня, особенно тяжелой артиллерии. Его защитники либо ушли, сдавшись в плен, либо были убиты и ранены артогнем, либо — спустились в казематы, переждать артогонь, а обратно подняться уже не успели[1072].

Есть некое упоминание о захвате немцами позиций у Восточного форта в воспоминаниях С. М. Сухолуцкого: «Немцы забрались в трансформаторную будку, которая находилась с правой стороны наших ворот, и сильным огнем отрезали возможность выхода из ворот и через левый вал подковы»[1073]. Но захват трансформаторной будки вряд ли мог обеспечить штурм внутреннего вала — для этого в любом случае пришлось бы пересечь пространство, прикрываемое огнем из казематов внутреннего или внешнего. Да и вскарабкаться на вал — тут тоже за секунду не управиться.

«Этот комиссар НКВД (бывшее ГПУ) перед его пленением сорвал петлицы и знаки различия на рукавах, думая, что так лучше всего остаться неопознанным. Но он был сразу обнаружен и взят под охрану»

Возможно, солдаты Кене проявили храбрость, возможно, что-то не заладилось у бойцов майора Гаврилова — предположений можно строить сколько угодно, пока это — одна из многочисленных загадок в истории Бреста 1941 г.

Положение Восточного форта усложнилось — с одной стороны, надежды на подход Красной Армии практически не осталось (как и надежды продержаться достаточно долгое время). С другой — прорыв стал необходим, и с третьей — после захвата внутреннего вала он стал почти невозможен.

Однако Гаврилов все же решился — «вечером будем выходить». Прорыв начнется тремя группами: лейтенант Домиенко — поведет своих к Восточным воротам, Коломиец — в город, к железнодорожному вокзалу, где, судя по стрельбе, идет бой. Основную группу, где пойдет сам Гаврилов и его начштаба Касаткин, поведет комиссар Восточного форта Скрипник — к Северным, а оттуда — в Беловежскую пущу. В группе Скрипника — примерно 40 раненых, женщины и дети. Их повезут на нескольких сбереженных лошадях[1074].

Прорыв был труден, ибо из-за немцев на вершине внутреннего вала было трудно незаметно сосредоточиться. Выбегать пришлось бы из дверей конюшни — это очень сильно замедляло атаку. Они же с внутреннего вала могли вести огонь и в спину прорывающихся — бойцам Гаврилова негде было укрыться. Поддержка прорыва своим огнем тоже исключалась — пулеметные точки немцев из казармы внутреннего вала, где продолжала стоять ЗПУ (счетверенный пулемет «Максим»), не простреливались. Не было известно ни сил противника, ни его расположения — как уже говорилось, разведка провалилась, а вести наблюдение было невозможно.

Относительно возможностей прорыва Гаврилов находился в наиболее худшем положении из всех групп крепости.

Тем временем Фрайтаг уже занял Инженерное управление и Белый дворец: «24-го во второй половине дня здание Белого дворца было занято немцами; в окне над входом болтался их флаг со свастикой… [Теперь] наибольшее внимание было обращено на здание Белого дворца, от 3-го входа в нашу казарму до входа во дворец было около десятка метров»[1075].

Сразу же к Белому дворцу подкатывают свои орудия «панцирягеры». И вот уже и по окнам, и амбразурам 33-го инженерного — ожесточенный огонь из пехотного оружия. Гулко бухают противотанковые орудия Вацека. Они бьют с позиций «на расстоянии 300 м (от 3-этажного здания с восточной части крепости, во дворе)»[1076]. Их выстрелы раз за разом выбивают бойцов — секут осколками лишь вздрагивающих молчаливых мертвых и вопящих от боли живых.

«Убит Фомин?!» Нет, пока ранен — в руку. Зубачев — в голову. Одним снарядом Вацеку удалось задеть все командование обороны.

Наскоро обмотав руку, Фомин спускается в подвал. Там среди воплей молча сидит на табурете, ожидая своей очереди.

…Но пока цель атаки Фрайтага — не казарма 33-го инженерного, а разгром защитников в секторе 44 и 455 сп.

К этому моменту в секторе 44 сп осталось не так много бойцов (потери при двух попытках прорыва были весьма ощутимыми). Многие ранее перешли на другие участки — например, в подвал 333 сп[1077]. Многие — были ранены. И, наконец, у защитников 44 сп практически закончились патроны. Рядовой С. Т. Демин, шофер санитарной машины 44 сп: «К этому времени у нас совсем не было патронов. Даже к пистолету ТТ их не хватало; у Бытко, вооруженного револьвером „Наган“, оставалось два патрона»[1078].

Последние события резко изменили характер Бытко — он стал угрюм, нелюдим. Уходили силы и надежды… Мрачный и ко всему безучастный, он целыми часами сидел, прислонившись к стене, уставившись невидящим взглядом в одну точку. Лишь услышав о подходе немцев — оживлялся, но потом вновь впадал в апатию. Демин вспоминает, что в последний день обороны Бытко хотел уединиться. Решив, что тот хочет застрелиться, Демин сказал об этом Семененко — вдвоем они решили следить за Бытко, не давая возможности покончить с собой — это могло бы окончательно подорвать дух бойцов.

И когда Бытко (направившись на склад зерна) под каким-то предлогом хотел покинуть подвал, где к этому времени собрались последние защитники сектора 44 сп, многие поняли, зачем он хочет уйти — обступив Василия Ивановича, бойцы стали отговаривать его от самоубийства: он обязан разделить со своими людьми ту судьбу, что их ожидает[1079].

Последние минуты обороны 44 сп вспоминает и А. Н. Бессонов: «В общем, подходил конец… Мы понимали положение и чувствовали это, но что нас ждет дальше, мы не знали. Конечно, прорваться мы не могли. Ст. лейтенант Семененко[1080] последнее слово мне сказал: „Ну и все, больше я ничего не могу предпринять“. Ордена на груди уже не было, и не было полевой сумки, знаки различия сняты. Он к чему-то готовился. Я спросил его про орден и полевую сумку, ибо в сумке были приказы и личные его записи, он сказал, что сумка и орден спрятаны. После этого я уже его не видел».

…Так рухнула оборона северо-западного угла кольцевой казармы — не останавливаясь, Фрайтаг атакует и дальше. Однако бой за сектор 455 сп, ключевой, прикрывающий подступ к Трехарочным воротам, неожиданно затянулся — атака Фрайтага со стороны 44 сп постепенно превращается в вялотекущую перестрелку. Сейчас, когда крепость вот-вот падет, никакого смысла в атаках, подобных тем, что проводились 22 июня, уже нет.

14.40. Тересполь, КП 45-й дивизии.

По телефону передается дневное донесение от Масуха. Саперы продолжают строительство временного моста. Сейчас, после ночного артналета, повторенного и в первой половине дня, мост свободен от вражеского обстрела. Параллельно со строительством продолжается и демонтаж переправочных средств и понтонного парка.

Группы 1 и 2-й рот приданы небольшими отрядами I.R.133 и I.R.135 для обысков, зачистки, и подготовки к взрывным работам в центре крепости и на Северном[1081].

В этот день в связи с неясностью в порядке подчиненности разгорелся и небольшой скандал — сверхэнергичный Йон отдал полувзводу 4/Btl.818[1082], действующему в качестве группы приемки военнопленных на островах цитадели, команду сменить I.R.135 в несении активной службы охраны. Ясно, что под этим понятием могло скрываться все, что угодно, — вплоть до приемки пленных путем атаки… Привлечение полувзвода к операциям «сто тридцать пятого» вызвало резко негативную реакцию коменданта Frontstalag 307, в чьем непосредственном командовании, вероятно, он и находился. Именно туда и поступали пленные из Брест-Литовска — действия Йона вполне могли лишить их конвоя. Поэтому, скорее всего, комендант в тот же день высказал все устно, а впоследствии, 28 июня, отправив майору Деттмеру официальное письмо: «…Несомненно, что и для солдат охраны тыла сражаться, как рядовые солдаты, — честь, но, я все же прошу препятствовать их дальнейшему привлечению к боевой службе. Я имею категорический приказ от моего верховного руководства, что солдаты охраны тыла не привлекаются к боевым действиям, так как к этому они абсолютно не приспособлены»[1083].