Земля Жар-птицы. Краса былой России - Сюзанна Масси

Другое яйцо, выполненное в 1908 году из прозрачного горного хрусталя и предназначенное для императрицы Марии Федоровны, скрывало внутри золотое деревце с цветами из эмали и крошечных, драгоценных камней. На деревце сидел золотой павлин, богато украшенный эмалью. Когда павлина заводили, он начинал важно расхаживать, время от времени распуская свой хвост. В других яйцах прятались крошечная коронационная карета, корзинка с весенними цветами, миниатюрные портреты членов царской семьи или маленькие экраны на подставках с изображениями различных сценок на перламутре. В яйце 1892 года была спрятана крошечная золотая модель крейсера Память Азова, точно воспроизводящая каждую деталь оснастки, пушки, цепи и якоря. На этом корабле Николай II, еще в бытность свою цесаревичем, совершил путешествие на Восток. В 1900 году яйцо было посвящено Великому Сибирскому железнодорожному пути. В нем была изящная, выполненная в масштабе точная модель поезда, курсировавшего по недавно построенной транссибирской магистрали. Фрагмент железнодорожного полотна имел в ширину 1,25 сантиметра и в длину 25 сантиметров. Миниатюрный паровоз с фонарем, сделанным из рубина, тянул состав; каждый вагон был тщательно воспроизведен с высоким мастерством, вагон-церковь даже имел крест и колокола на крыше.

Пасхальные яйца изготавливались ювелиром Михаилом Перхиным до 1903 года, года смерти этого мастера. Он приехал в столицу из Петрозаводска и, пожалуй, был самым талантливым из всех ювелиров фирмы Фаберже. Выходец из крестьянской семьи, Перхин был отдан учеником в ювелирную мастерскую, а в 1886 году открыл собственное дело. С того момента он работал исключительно для Фаберже. После смерти Перхина мастерскую возглавил его помощник и главный специалист Хенрик Вигстрем, финляндский швед, работавший со знаменитым ювелиром с самого начала. Очень часто удивительные сюрпризы, в том числе и миниатюрная яхта, и поезд, которые прежде всего были блестящими ювелирными изделиями, выполнялись в мастерской Августа Хольмстрема, еще одного шведа из Гельсингфорса, который получил навыки ювелирного мастерства в Санкт-Петербурге. Его в то время считали в Европе лучшим мастером. Великолепные изделия из эмали, сверкающие, как драгоценные камни, были произведениями талантливых русских ювелиров, в том числе Александра Петрова и его сына Николая, которые вместе со своими помощниками делали в Доме Фаберже все работы, связанные с эмалью.

В мастерских Фаберже были изготовлены тысячи более мелких яиц. Мужчины каждый год дарили крошечные покрытые эмалью яички своим женам, матерям и дочерям, чтобы те надевали их вместе с ожерельями, когда на Пасху шли в церковь. Изготавливались также искусно выполненные крупные пасхальные яйца. Но яйца из коллекции Императора поражали воображение своим великолепием. Самое дорогое из них в дни изготовления оценивалось примерно в 15 000 долларов, а теперь они просто бесценны. Эти роскошные произведения искусства стали символом своей эпохи.

В 1918 году большевики национализировали Дом Фаберже и забрали все, что там хранилось. Петер-Карл Фаберже попросил дать ему только десять минут, чтобы надеть шляпу и уйти. Последние месяцы жизни знаменитый ювелир провел в Лозанне. Одинокий и печальный старик вновь и вновь повторял: «Это не жизнь». Там в 1920 году он умер в возрасте семидесяти четырех лет.

Навсегда закрыв за собой дверь дома на Большой Морской, 24, Фаберже оставил за ней около восьмидесяти лет, прожитых его семьей в Петербурге и отданных работе. И в то же время, он оставил много больше. Мастерские Фаберже накопили пятисотлетний опыт и умения, которые передавались из поколения в поколение. К моменту отъезда старого ювелира успехи мастерской достигли своей вершины. Не существовало в мире специалистов прикладнога искусства более высокого уровня, чем мастера, собравшиеся в Доме Фаберже. Они были лучшими, а сам Фаберже — последним великим ювелиром, работавшим в традициях Бенвенуто Челлини.

С его уходом забылось кропотливое искусство обработки золота и камня, был утрачен секрет изготовления изделий из рубиновой, лиловой, зеленой и голубой русской эмали, перестали создаваться удивительные образцы пасхальных яиц.

* * *

Веселье Масленицы и суровое воздержание Великого поста были лишь прологом к самому значительному и радостному празднику года. Почти тысячу лет Пасха являлась главным торжественным днем русского календаря. «Когда праведники восстанут из мертвых, раскроется добро, скрытое в их душах», — гласит старинное изречение.

В Петербурге период цветения и буйства листвы очень короток, что таит в себе особую остроту. Переход от снега к распускающимся цветам свершается чуть ли не за одну ночь. Весна в России — словно водопад, уж если она приходит, то у нее нет времени, чтобы медленно распускать почки. Внезапно, только освободившись от снега, земля вдруг оказывается в цвету — верба, фиалки, ветреница и яблони — все оживает вместе. В российских лесах не растут примулы и нарциссы, но весной их застилают цветущие ковры из подснежников, колокольчиков и благоухающих ландышей, которые крестьяне охапками привозят в города вместе с первоцветом и душистыми фиалками. Пиком весны становится время цветения сирени, буйно растущей повсюду; ее аромат разносится по улицам и наполняет благоуханьем ясные июньские «белые ночи». Но истинная королева цветущих растений — черемуха в облаке нежных белых цветков. Когда ее лепестки застилают петербургские каналы, несутся вдоль московских улиц, русские поэтично замечают: «идет летний снег».

Пасха знаменовала собой приход этого радостного времени, подлинный зачин года, ведь православная Пасха наступает позже католической и обычно выпадает на конец апреля. День, на который она приходится, отсчитывается от даты еврейской Пасхи. Согласно Новому Завету, Иисус вошел в Иерусалим в первый день еврейской Пасхи. Русская Пасха всегда празднуется на одну неделю позже еврейской.

В жизни дореволюционной России этот праздник — пик года, к которому все устремлялось и от которого все проистекало. В домах выскребали добела и перекрашивали все снизу доверху, наводили полный порядок, чинили мебель. Тщательно продумывали пасхальную трапезу и готовили подарки. Все свершавшееся в те дни было настолько важным, что его просто называли одним словом — Праздник.

В Страстную пятницу в храмах царил полумрак. В церкви ставили саркофаг, накрытый плащаницей с вышитым на ней изображением тела Спасителя. Двери церквей оставались постоянно открытыми, и люди торжественно входили в храм, чтобы поцеловать раны Христа, изображенного на плащанице. Многие прихожане в страстную неделю ежедневно посещали церковь. Постились все; особо набожные люди вообще не ели в среду, а затем с пятницы до окончания всенощной службы. Напряженное ожидание витало в воздухе. Царила тишина. К этому моменту все чувствовали утомление от длительного поста и долгих часов, проведенных в молитвах. В течение всей субботы люди посещали храмы. Священники появлялись лишь незадолго до полуночи, поэтому, по обычаю, Священное Писание читал кто-нибудь из прихожан. В каждой церкви для этой цели ставили высокую подставку для Библии — аналой; человек любого сословия, умевший читать на церковно-славянском, мог выйти вперед с зажженной свечой в руке и читать выдержки из Библии для всех, кто хотел его слушать. Коль описывает, как в 1837 году посещал церкви. В одной из них он увидел ветерана-инвалида в длиннополой серой шинели, стоявшего у аналоя. Вокруг него собралась толпа ребятишек, внимательно слушавших священные тексты. В другой церкви старик с длинной бородой слабым голосом читал повествование о страданиях Иисуса, окруженный сосредоточенной толпой из молодых и пожилых женщин, юношей и мужчин. Все эти люди внимательно слушали, в то время, как другие прихожане подходили и целовали изображение тела Христа. «Я без устали наблюдал за этими сценами, отмечая про себя, что во всех церквах они с одинаковой силой волнуют душу», — писал Коль.

Ближе к полуночи в каждом городе в церкви стекалось все больше народа, пока они не оказывались переполненными. В Москве люди собирались в соборе Василия Блаженного и в сотнях других церквей. В Санкт-Петербурге — в огромном Исаакиевском, в Казанском и других соборах. Во всех городах и селах, в любой деревушке жители сходились вместе и ждали наступления праздничной службы внутри или снаружи храма.

Нарядно одетые придворные собирались в церкви Зимнего дворца. Губернаторы провинций появлялись в своих церквах в расшитых золотом мундирах. Государственные служащие, члены правления университетов вместе с профессорами и учащимися — все были в храмах в канун праздника Пасхи.

Когда наступал час, священник медленно и печально начинал службу, а прихожане стояли с незажженными свечами. По мере приближения полуночи, находившиеся в церкви один за другим зажигали свои свечи, поднося их к огоньку горящей свечи соседа, и, наконец, храм освещался сотнями мерцающих язычков пламени — живыми символами Святого Духа. А затем, в полночь, как взрыв всеобщей радости, приходил праздник Пасхи во всем его величии. Царские златые врата иконостаса распахивались, саркофаг и крест убирались. Священник выводил прихожан из церкви, где к процессии присоединялись собравшиеся снаружи, и все с пением трижды обходили вокруг храма, как бы в поисках воскресшего Христа. Когда крестный ход в третий раз подходил ко входу в церковь, священник радостно провозглашал три раза всем собравшимся: «Христос воскресе!» и двери храма распахивались. На слова священника отзывались восклицанием «Воистину воскресе!» Все заходили в храм под великолепное пение хора, прерываемое периодически счастливым возгласом: «Христос воскресе» и вновь звучавшим на него радостным ответом. В момент, когда в храмах начинали петь «Христос воскресе» и зажигались тысячи тонких восковых свечей, вспыхивали огни и снаружи церквей. После семи недель молчания начинали радостно звонить колокола по всей России, от огромного шестидесятипятитонного колокола на колокольне Ивана Великого, который подавал свой голос всего три раза в год, и до каждого из церковных колоколов Москвы, Санкт-Петербурга, любого города и села. Звон колоколов сливался в единый гимн, звучавший по всей стране, он продолжал нестись над землей и весь следующий день, а затем — с некоторыми перерывами — всю неделю.