Иван-царевич и C. Волк.Похищение Елены - Светлана Багдерина

Как и описала Змиулания, дорога из замка в горы была одна, зато извилистая и колдобистая, а чтобы раскиснуть, ей и в лучшие-то времена не требовался дождь – было достаточно его предвкушения.

Весь день тридцати умрунам находилась работа – толкать телегу, тянуть карету, тянуть телегу, толкать карету, нести на руках телегу, нести на руках карету, нести на закорках сержантов и полковника, тащить лошадей, от усталости позабывших свое отвращение и недоверие к «беспокойникам» Костея, и иногда у Серафимы создавалось впечатление, что запряги они изначально в карету не четверку лошадей, а четверку умрунов, к вечеру они бы продвинулись гораздо дальше.

В трудах и заботах вечер подкрался незаметно, и оказалось, что справа от них стена, покрытая редким лесом, слева – обрыв, и что если кто-то хочет разбивать лагерь прямо сейчас, пока не наступил и вовсе непроницаемый мрак, то это придется делать прямо посреди камней и грязи.

-начало сноски-

– После внезапной опалы и падения Кукуя откуда ни возьмись появился слух, что старый генерал пал жертвой бешеной страсти к Елене Прекрасной, ослепительной красоте которой противостоять не может ни один смертный. Атас же иммунизированным против женского пола себя никогда не считал, но и завершить военную карьеру в рядах своей гвардии отнюдь не стремился. Эх, напиться бы по этому поводу…

-конец сноски-

Поваренок Саёк развел костер и стал готовить ужин для своей повелительницы, ее горничной и господ офицеров, четверо умрунов заняли посты по четырем углам кареты (к облегчению царевны, наружным), а Серафима и Находка смогли, наконец, отдохнуть и прийти в себя после дневной тряски и качки – ходить в ногу по осенней распутице не получалось даже у не знающих усталости гвардейцев.

– Ничего, ваше царственное величество, потерпите еще денек, – приговаривала Находка, расстилая белую салфетку на откидном столике на стенке кареты. – Послезавтра, батюшка-Октябрь поможет, начнется спуск, дорога будет поровнее да посуше.

– А ты откуда знаешь? – устало удивилась царевна, зажигая светильник.

– Так ведь наши-то края начнутся, октябрьские, – в первый раз за несколько дней улыбнулась служанка.

– Да нет, я не о краях. Я о том, что сухо там будет. Ты ж там уж сколько лет, как не была? Откуда тебе знать, был там дождь, или не было?

– Так там уж ручьи да речушки начнутся – притоки Октября, а уж где его вода, там наш Октябрь-батюшка хозяин, – блаженно улыбаясь, заговорила Находка, и глаза ее впервые за долгое время по-настоящему ожили. – А он осенью спать собирается, лишнюю воду не любит, вот тучи дождевые от своих-то притоков и отводит. Сухая у

нас осень бывает. Зато зимы снежные. Потому что по весне он как просыпается, как потягивается – все низиночки позаливает, все овражки позатапливает! А уж как вода сойдет, травы расти начинают – ох, благодать!..

В крышу кареты деликатно постучали первые капли зарождающегося дождя.

– Благодать, благодать, только суха не видать, – пробурчала Серафима и тайком, пока Находка не видит, достала из коробочки кольцо с кошкой.

Наступила пора проверить расположение диспозиции на предмет необъективного оставления объекта, как, наверное, выразился бы по этому поводу генерал Кирдык.

Через десять минут Серафима под причитания Находки вернулась в карету слегка

промокшая, изрядно грязная и серьезно сердитая. Диспозиция к оставлению объекта, увы, не располагала: ни вскарабкаться наверх, ни спуститься вниз по склону, не сломав себе при этом в лучшем случае шею, было невозможно.

В худшем случае сломано могло быть все, кроме шеи.

К тому же, четверка умрунов, неотступно, на расстоянии пяти шагов следующая за ней как нитка за иголкой, к таким упражнениям отнеслась бы, что-то подсказывало царевне, не очень положительно.

Если завтра в пейзаже ничего не изменится, то о побеге нечего и думать.

И она, скрипя зубами, смирилась и стала ждать послезавтра.

На обещанное послезавтра к обеду, к удивлению всех, кроме Находки, дорога пошла вниз более полого, грязь на ней незаметно превратилась в серую пыль и камни, а тучи, несмотря на порывистый попутный ветер, остались недовольно, но покорно висеть за спиной, как воспитанные дворовые псы, не решаясь пересечь некую невидимую границу, за которой начинаются хозяйские хоромы.

У первой же речушки, торопливо лавирующего между разнокалиберных валунов чтобы как можно скорее попасть вниз, в свою реку, Серафима, демонстративно игнорируя

постную физиономию штандарт-полковника, только сегодня утром получившего строгое внушение от царя за слишком медленный темп продвижения, дала команду остановиться на обед.

Атас отослал умрунов в воду стирать и отмываться одновременно, и те, похожие более на терракотовое воинство вамаяссьского мандарина, чем на людей, хотя и бывших, угрюмым чумазым строем зашли в стремительный поток, мгновенно замутив прозрачную ледяную воду.

Первых купальщиков в мундирах, достигших стремнины, вода подхватила и понесла, мочаля, как старательная прачка – грязное белье обо все встречные камни. И пока сержанты спохватились и стали выкрикивать команды, перебивая и противореча друг другу, бедолаг успело отнести на несколько сотен метров вниз по течению, как невесомые бумажные кораблики, и спустить вверх тормашками по водопаду.

Подгоняемые проклятиями командиров, оставшиеся гвардейцы выскочили на берег и понеслись вниз вылавливать товарищей.

Пока военные были таким образом заняты, Серафима снова жадным взором окинула окрестности – не пора ли делать ноги, и снова раздраженно пришла к выводу, что не пора. Склон вокруг был хоть и пологий, но почти идеально ровный, как на зло, без единой горки, а единственное углубление было уже занято – горной речкой. Ни спрятаться, ни скрыться.

«Ну, что ж. Еще полдня пропало даром», – вздохнула она и, оглядев коротко своих придворных – Сайка и Находку – сделала широкий царский жест над расстеленной у самой воды скатертью и провозгласила:

– Приятного аппетита, что ли…

– Нет, постойте! – горничная быстро накрыла руками тарелку с хлебом, к которой

потянулись одновременно ее хозяйка и поваренок, и умоляюще взглянула на Серафиму:

– Простите, пожалуйста, за дерзость дуру деревенскую, ваше царственное величество, не велите казнить, велите слово молвить!..

Царевна удивленно повела плечом:

– Валяй, – и поспешно исправилась: – То есть, говори, дитя мое, не бойся, я имела в виду.

– Ваше царственное величество, – Находка сложила руки на груди и неуклюже опустилась на колени. – Послушайте меня, сделайте милость великую, не браните, не гоните…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});