Союз Сталина. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин

одна из главных наших современных болячек»[2185]. Карьеризм, в существовавших условиях, по сути, стал своеобразной формой коррупции, открывавшей дорогу к новым званиям, чинам, наградам, и всем благам с ними связанным. В конечном итоге, существовавшая система, приходит к выводу Ю. Емельянов, «не могла не привести к их (чекистов) профессиональной, а затем и моральной деградации, «выбивание показаний» стало правилом»[2186].

Применение пыток, за исключением особых случаев, будет запрещено в январе 1939 г.[2187], окончательный запрет последует 4 апреля 1953 г. — через месяц после смерти Сталина, приказом Берии: «О запрещении применения к арестованным каких-либо мер принуждения и физического воздействия»[2188].

На июньском 1937 г. Пленуме ЦК против продолжения террора, и предоставления Ежову чрезвычайных полномочий, выступил нарком здравоохранения Г. Каминский, который заявил, что «так мы перестреляем всю партию». Каминского поддержал заведующий административно-политическим отделом ЦК О. Пятницкий, который заявил, что в НКВД фабрикуются фальсифицированные дела и применяются незаконные методы следствия, поэтому необходима комплексная проверка деятельности этого наркомата[2189]. Однако этот протест закончился арестом и расстрелом всех его участников.

На октябрьском пленуме 1937 г. среди руководителей партийных комитетов, как отмечает Ю. Жуков, нашелся лишь один, кто отверг необходимость дальнейшего продолжения репрессивной политики, «охоты на ведьм». Им оказался первый секретарь Курского обкома партии Г. С. Пескарев:

«В связи с тем, — заявил он, — что в руководстве областной прокуратуры и облсуда долгое время орудовали мерзавцы, вредители, враги народа, так же, как и в других руководящих областных организациях, то оказалось, что они центр карательной политики перенесли на ни в чем не повинных людей, главным образом на колхозный и сельский актив. Так, за три года со дня организации области было осуждено у нас 87 тысяч человек… Судили по пустякам, судили незаконно, и когда мы, выявив это, поставили вопрос в Центральном комитете, товарищ Сталин и товарищ Молотов крепко нам помогли, направив для пересмотра всех этих дел бригаду из работников Верхсуда и прокуратуры. В результате за три недели работы этой бригады по шестнадцати районам отменено 56 % приговоров как незаконно вынесенных. Больше того, 45 % приговоров оказались без всякого состава преступления…»[2190].

Попытки приостановить «эпидемию репрессий» начались в январе 1938 г., когда на пленуме ЦК по поручению Сталина с докладом выступил Маленков, который в частности указывал, что «замаскированный враг — это злейший провокатор», который «обычно громче всех кричит о бдительности, спешит как можно больше «разоблачить» и все это делает с целью скрыть свои собственные преступления перед партией…»[2191]. 29 апреля 1938 г. был арестован тот, кто первым предложил начать массовые репрессии Р. Эйхе.

Председатель Верховного Совета РСФСР Жданов, сам подписывавший расстрельные списки, оправдывался размахом клеветнической деятельности в 1937–1938 гг. происками карьеристов и тайных врагов: «Враг изменил тактику, уцепился за бдительность и спекулировал на этом…, имея в виду посеять взаимное недоверие, и дезорганизовать наши ряды… Клевета на честных работников под флагом «бдительности» является в настоящее время наиболее распространенным способом прикрытия, маскировки враждебной деятельности. Неразоблаченные осиные гнезда врагов ищите прежде всего среди клеветников»[2192].

Большой террор был остановлен лишь 17 ноября 1938 г. с принятием постановления СНК СССР и ЦК «об арестах и, прокурорском надзоре и ведении следствия», подписанного Молотовым и Сталиным. Постановление открывалось положительной оценкой деятельности НКВД «по разгрому врагов народа», после чего указывалось на «главнейшие недостатки в работе»: «Работники НКВД совершенно забросили агентурно-осведомительную работу, предпочитая действовать более упрощенным способом, путем практики массовых арестов, не заботясь при этом о полноте и высоком качестве расследования…», «глубоко укоренившийся упрощенный порядок расследования, при котором, как правило, следователь ограничивается получением от обвиняемого признания своей вины и совершенно не заботится о подкреплении этого признания необходимыми документальными данными…». «Органы прокуратуры не только не устраняют этих нарушений революционной законности, но фактически узаконивают эти нарушения»[2193].

Первым же пунктом СНК и ЦК постановляло: «запретить органам НКВД и Прокуратуры производство каких-либо массовых операций по аресту и выселению». В соответствии со статьей 127 Конституции аресты проводить только по постановлению суда или с санкции прокурора». Пункт второй постановлял «ликвидировать судебные тройки».

По итогам Большого террора была проведена коренная чистка руководящих органов НКВД: был расстрелян, зачастую вместе с женами, почти весь высший состав НКВД Ежова (так же, как ранее и Ягоды) начиная с наркома, замов и начальников Главных управлений Госбезопасности. За время чистки с 09.1938 по 07.1939 доля руководящих сотрудников НКВД имевших только начальное образование сократилась в 2 раза с 43 до 19 %, а высшее — наоборот увеличилась с 10 до 38 %; доля вступивших в партию во время гражданской войны 1918–1920 гг. сократилась более чем в 3 раза с 49 до 14 %, а доля тех, кто вступил в партию в 1925–1932 гг. — наоборот выросла с 20 до 68 %[2194]. Всего за 1937–1939 гг. было репрессировано около 20 тыс. чекистов.

Свертывание Большого Террора в значительной степени произошло под давлением начавшегося экономического кризиса. «Первый грозный симптом глубокого неблагополучия в финансовой системе появился, — как отмечает Г. Ханин, — при составлении бюджета СССР на IV квартал 1937 года, когда его дефицит первоначально составил… 25 % на квартальном уровне, — колоссальная величина, свидетельствующая о глубочайших диспропорциях в экономике». В 1938 году «разрыв между ростом товарной и денежной массы принял чрезвычайно большие размеры…»[2195]. «Необходимо прекратить инфляцию, — писали в то время корреспонденты с мест, — и ввести золотое обращение»[2196].

Наступление кризиса отметил 25 января 1938 г. в своем дневнике В. Вернадский: «в Москве не хватает продовольствия, тревожное недоумение»[2197]. Еще хуже, отмечает Ханин, обеспечивался в этот период спрос на непродовольственные товары, «дефицит даже простейших из них… стал постоянным явлением и в Москве[2198]. «В 1938 году сводки НКВД и отчеты Наркомвнуторга, — подтверждает Е. Осокина, — сообщали о многотысячных очередях в крупных промышленных центрах, куда стекалось население со всего Советского Союза покупать ширпотреб»[2199].

Объективные причины кризиса были усугублены, как отмечают исследователи, дезорганизацией «вызванной массовыми репрессиями»[2200]. «Чистки» привели к тому, пояснялось в 1938 г. в письме М. Пахомова в ЦК на имя Сталина, что «атмосфера недоверия и излишняя подозрительность… суживают размах работы, тормозят инициативу и энергию работников и чрезвычайно вредно сказываются на всей работе…»[2201]

* * * * *

Репрессии явились объективной и неизбежной оборотной стороной ускоренной индустриализации в стране, которая оказалась зажатой в тисках: С одной стороны, своего прошлого — отсталой, нищей, разоренной и радикализованной мировой и гражданской войнами, полуграмотной, полуфеодальной страны, на которую