Это всё ты (СИ) - Тодорова Елена

Неужели ошибалась? Неужели он мог обмануть?

Не верю. До последнего сопротивляюсь, даже когда мама называет имя и дает контакты девушки, которую Ян якобы изнасиловал. Она училась в параллельном классе. Ушла после выпускного в девятом, как и Нечаев.

– Напиши Диане. Спроси лично. Хочешь, даже по видео свяжемся? Она против не будет, – подначивает мама.

Я смотрю на нее, с трудом сдерживаясь, чтобы не спросить…

Ты, черт возьми, в своем уме?!

Молчу. Забываюсь в отрешении. Только так в тот момент могу выразить свой протест.

Со мной пытаются говорить разные специалисты.

Хоть бы одно их слово было достойно трех моих.

– Я делаю это для тебя.

Самая фальшивая фраза на земле. В ней нет ни капли искренности. Десятки людей повторяют ее для меня. Но это ведь неправда. Все, что они делают, они делают для себя. Вызывая все большее чувство вины, доводят меня до крайней степени безумия.

– Будешь упрямиться, не только похороны бабушки пропустишь, – срывается в какой-то момент мама. – Ты девятый день в больнице. Неужели хочешь провести здесь всю жизнь? К чему это молчание?

Может, к тому, что когда я говорю, меня все равно не слышат?

– Тебе нужно пообщаться с психологом. Убедить ее, что ты готова к выписке. Что в состоянии подписать нужные документы. Что этому подонку не удалось тебя сломать!

Никаких заявлений я, конечно, несмотря на давление, ни в здравом уме, ни в помутневшем сознании подписывать не собираюсь. Ничто на свете меня не заставит назвать Яна насильником.

Пусть я разочаровала родных, сказав, что отдалась добровольно... Пусть ранила каждого... Пусть разрушила жизнь… Пусть сама провалилась в ад… Ложь, к которой меня подталкивают, абсолютно недопустима. Она хуже всего, что я уже натворила.

Я язык себе отрежу… Я руки переломаю… Я лишу себя жизни… Но никогда-никогда не соглашусь с тем, что они требуют.

Я жду. Просто жду Яна. И даже двенадцать дней спустя надежда не тает. Она разбивается вдрызг.

– Ну как ты? – улыбается возникшая в моей палате Милана Андреевна.

Теряюсь, потому как не сразу ее узнаю. Мама Яна… Вполовину меньше, чем я запомнила. Разве такое возможно? Мы ведь виделись каких-то две недели назад.

– Ян… – хриплю едва слышно. Голос после долгого молчания с трудом прорезается. Но я прочищаю горло, сглатываю и, несмотря на боль, повторяю попытку: – Он с вами? Скоро будет?

Милана Андреевна поджимает задрожавшие губы, смаргивает слезы и с выразительным сожалением качает головой.

– Ян не придет.

Не сразу могу понять… С этой фразой весь мир рушится? Или разрывает лишь меня?

«Я в тебя влюблен, Ю…. Вдребезги, Одуван…»

Нет… Нет… Это я вдребезги. Смертельная волна прошибает с головы до ног. Она не оставляет шансов. Разносит на ошметки. Секунды длится эта катастрофа, а кажется, что вечность.

Вдох. Грудь обжигает. Заливает кровью. Горло подпирает тошнота. Из глаз выкатываются слезы.

– Почему?

Нелепый вопрос. Не должна ведь мама Яна за него объясняться. Не обязана. Да и вряд ли знает всю правду.

Милана Андреевна протягивает зайца. Кладет большую плюшевую игрушку на левую половину моего тела. Безвольно принимаю, придерживая онемевшими конечностями.

Смотрю на этот подарок… Явно прощальный… И последние струны в сердце рвутся.

Не в силах сдерживаться, громко всхлипываю и разражаюсь горькими рыданиями. Будь рядом мама, она бы явно этот приступ приняла за истерику и вызвала врачей. Но Милана Андреевна действует иначе – присев рядом, без слов обнимает.

 – Он уехал? – осознаю, что легче мне от этой информации не станет, но не спросить не могу. Едва в легких задерживается кислород, рвано долблю. – Уехал???

– Пока нет, – выдыхает Милана Андреевна неохотно. – Но скоро… Скоро уедет.

– Почему он… – начинаю заикаться, захлебываться, издавать ряд непонятных звуков. – П-почему… П-почему он с-сам не при-ишел? Р-разве… Разве я не зас-служиваю объяс-снения?

Милана Андреевна кривится. Борется со слезами. Мне плевать, что так проявляется жалость ко мне. Я принимаю эту боль как своеобразное утешение.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Если бы он мог, Ю… Если бы он только мог… – шепчет отрывисто. – Полз бы к тебе без рук, без ног… Не будь таким гордым… Полз бы…

Эти слова звучат странно. Мой воспаленный мозг не способен сложить их и осмыслить.

– Что в-вы такое говорите?.. О чем?..

– Есть дороги, которые нужно пройти в одиночку.

Эта фраза вышибает из моей головы все. Заполняет все пространство. Намеревается застрять там навсегда.

– Пообещай мне, что восстановишься, Ю. Выйдешь из больницы. Будешь жить… – задохнувшись, Милана Андреевна берет вынужденную паузу. Но тут же смягчает этот срыв улыбкой. Со слезами на глазах. – Будешь жить чудесной полноценной жизнью, – заканчивает, требуя нереального. – Пообещай.

Если до этого еще оставалась какая-то глупая надежда, то после этих слов она трескается и рассыпается в дым.

И снова такая боль накатывает. Плачу и скулю, мотая в отрицании головой.

Не хочу… Больше ничего не хочу.

Но мама Яна говорит и говорит, о том, что должна. Проникает этот голос в душу. Знакомыми интонациями отыскивает там что-то важное. Залечивает то, что ни моя собственная мать, ни врачи не смогли. Заполняет пустоту и холод, которых собралось за эти дни столько, что я вдохнуть уже не могла. Полноценно не могла. Да и не хотела. А тут… Должна.

– Никто не рождается, чтобы быть несчастным. Каждому разные испытания даются. Некоторым людям – очень тяжелые. Но не для того, чтобы сломить. Все, что уготовано, для чего-то да нужно. И ничего… Слышишь меня? Ничего непосильного нет. Ни-че-го. Результат зависит от твоих действий. Встань и иди, зайчон. Просто иди. Крошечными шагами, через боль, через «не могу»… Двигайся! Будет много людей, которые попытаются ранить словом или действием. Они сами – заблудшие души, не ведающие, что творят. Ты не останавливайся, Ю. Пусть разрушают свою жизнь. Не твою! Слушай себя, Ю. Слушай только себя. И продолжай, продолжай идти, зайчон. Постепенно твой путь будет проясняться. Тело станет крепче, и вес креста, который ты несешь, покажется легче. А в один момент ты и вовсе перестанешь замечать его, потому что будешь сильнее.

Вслушиваясь в шепот Миланы Андреевны, незаметно притихаю, успокаиваюсь и засыпаю.

А когда пробуждаюсь, ее уже нет.

Рядом мама сидит.

Мелькает мысль, что все случившееся происходило за гранью реальности. Но… Скользнув взглядом, я натыкаюсь на зайца.

– Милая какая девочка, – выдыхает мама. Впрочем, оглядывает игрушку и поправляет рюши на платье без какой-либо радости. – Кто принес?

– Валик, – первое, что я за все эти дни говорю.

Расплакавшись, по-новой поминаю свое разбитое сердце. Его самого нет в груди. Все, что есть – очаг воспаления. От него одуряющими дозами боль несется по всему остальному телу.

«Не надо… Не надо, Ян…»

Это что-то явно ненормальное, но я зачем-то вспоминаю абсолютно все, что случилось за последние четыре месяца. От дня, когда Нечаев вернулся в мою жизнь, и до той ночи, когда он лишил меня невинности. Калейдоскоп такой сумасшедший, что голова кругом.

Первая встреча глазами, первый обмен репликами, первая игра в футбол, первый физический контакт, первая ссора, первый взгляд без одежды, первый жгучий укус, первая поездка на мотоцикле, первое ощущение единства, первый разделенный чупа-чупс, первый полет на аттракционах, первое осознанное возбуждение, первая раздирающая ревность, первая совместная ночевка, первые переписки, первый полноценный поцелуй, первые признания, первый оргазм, первый раз… Все связанные с этими событиями эмоции. Столько драйва, столько нежности, столько страсти, столько огня, столько ласки, столько слов любви… А никакой любви не было. Ян получил свое и уехал. Точнее, вот-вот уедет, оставив в моей груди пожизненную кровоточащую дыру.

Как я могу с этим жить?

«Встань и иди, зайчон…»