Королевский долг - Пол Баррел

В последнюю неделю ноября меня вызвал к себе доктор Пёркис. Все в его чистом светлом кабинете со стенами, обшитыми деревянными панелями, говорило о его профессионализме. На его столе все бумаги были в идеальном порядке. Над его головой висела фотография принцессы, которую сделал Марио Тестино для диска, в который вошли песни, посвященные принцессе Диане.

Доктор Пёркис, невысокий, нервный, сразу же перешел к делу. Он посоветовал мне начать подыскивать новое место работы, потому что они решили закрыть отдел сбора средств и организации мероприятий.

— В дальнейшем в нашем Фонде у вас будет очень мало возможностей для деятельности и карьерного роста, — сказал он.

Но я его не слушал. Он что-то объяснял, а я глядел на портрет принцессы. «Ничего он о тебе не знает», — мысленно говорил я ей.

— Вы хотите сказать, — перебил я его, — что увольняете меня? Но я не согласен. Я знаю свою работу, и лучше меня никто не сможет с ней справиться. Вам придется насильно выгонять меня из Фонда, и тогда я пойду, прихватив с собой ваше грязное белье…

— Пол, мне не нравятся такие метафоры. Я всего лишь хотел сказать, что считаю: тебе пора заняться чем-то другим.

Да как он смеет?

— Вам легко так говорить, — сказал я. — Вы не настолько на виду у прессы, как я. Если вы меня выгоните, это скажется на всем Фонде.

Доктор Пёркис не слушал.

Несколько дней спустя мне позвонила леди Сара Маккоркодейл.

— С тобой все в порядке, Пол?

— Нет. Честно говоря, нет, — ответил я.

— Тогда давай вместе пообедаем в следующий вторник. У меня как раз назначена встреча в «Мишкон де Рейя», вот там и поговорим.

Я согласился. Я думал, что мы с ней поговорим один на один в неофициальной обстановке. Поэтому во вторник 8 декабря, приняв очередной чек от организаторов дня благотворительности, я отправился на встречу в баре возле Саутгемптон-роу. За столиком в углу я увидел леди Сару и адвоката Энтони Джулиуса, одно время стоявшего во главе Фонда и являющегося членом правления.

— Не знал, что будут такие серьезные люди, — пошутил я, пытаясь разрядить обстановку. Но по каменному лицу Энтони Джулиуса было видно, что он не намерен шутить. Принцесса многое мне о нем рассказывала, так что я знал больше, чем он мог себе представить. По крайней мере, одно у нас с ним было общее: мы были единственными людьми, которые занимались бумагами, касающимися развода принцессы.

Он начал с того, что объявил: ему и леди Саре поручено объяснить мне сложившуюся ситуацию. И пока он произносил фразы, с которыми люди обычно пинком вышвыривают тебя с работы, я думал о том, как забавно получается, что леди Сара, с которой я договаривался встретиться, молчит, а Энтони Джулиус, которого я вообще не ожидал увидеть, говорит без умолку.

— У тебя есть два варианта, Пол, — говорил он. — Либо ты уходишь, хлопнув дверью, и тогда нанесешь вред себе, своей семье и Фонду так, что сам об этом пожалеешь, когда оглянешься в прошлое несколько лет спустя. Либо ты пожмешь дружескую руку, которую тебе протягивают, и тогда Фонд использует все свои огромные возможности, чтобы найти тебе подходящую работу.

«Дружескую руку» — вот, значит, как это называется. Холодная аристократичность леди Сары и надменное могущество Энтони Джулиуса, казалось, физически душили меня.

Я сказал им, что не успел сделать все, что нужно. Тут наконец в разговор вступила леди Сара.

— Но чего ты добиваешься? — сердито спросила она. Твоя работа никому не нужна!

И снова вступил Энтони Джулиус

— Подумай, Пол, когда в Кенсингтонский дворец стали присылать деньги, мы с леди Сарой и Майклом Гиббинсом учредили Фонд. Если бы не мы, вопрос о твоей работе в Фонде вообще бы не стоял, потому что не было бы никакого Фонда.

Видимо, он хотел, чтобы я проникся благодарностью.

— Осторожно. «Если» — слишком опасное слово. Ведь если бы принцесса не умерла, мне бы тоже не пришлось работать в Фонде, — заметил я.

— Да, Пол, — раздраженно вмешалась леди Сара, — «если» — опасное слово. И очень полезное, — тут она решила успокоиться и попробовать подобраться ко мне с другой стороны. — Разве Мария и мальчики счастливы, что ты все время в Лондоне и они совсем тебя не видят?

Почему, когда у людей заканчиваются аргументы, они начинают давить на совесть?

— Моя семья всегда поддержит меня, чем бы я ни занимался, — ответил я, закусив губу, зная, что Спенсеры в грош не ставят семейную близость.

— Пол, мы всего лишь пытаемся помочь тебе принять решение, — сказал Энтони Джулиус.

Я спросил его, записывается этот разговор или нет.

— Записывается, но если не хочешь, выключим, — ответил он. — Члены правления знают о нашей встрече и хотят получить полный отчет.

Леди Сара копалась вилкой в салате. Я даже не притронулся к рыбе, которую заказал. Я почувствовал, что вот-вот выйду из себя, попытался сдержаться, но не получилось.

— Я не узнаю вас, люди! У меня больше нет сил все это слушать, — голос у меня дрогнул. — Надеюсь, вы меня простите, но я пойду.

Я встал, взял свое пальто со спинки стула и пошел к двери.

— Значит, еще увидимся, Пол? — донесся до меня голос леди Сары. Ее сестра никогда бы так со мной не поступила. При этой мысли я заплакал и бросился к выходу.

Я поймал такси, вскочил на заднее сиденье. Тут я не выдержал и взвыл от досады.

— Эй, ты там как, ничего? — спросил меня водитель, глядя в зеркало заднего вида.

— Да, сейчас приду в себя. Просто только что узнал одну печальную новость. Можете отвезти меня к Кенсингтонскому дворцу?

Больше мне некуда было идти. Конечно, теперь я не мог пройти внутрь, но у меня всегда оставалась возможность побродить в парке. Там я собрался с духом, после чего оправился в кафе «Доум», где встретился с репортером «Дейли Мейл» Ричардом Кеем: он был один из тех, кто знал принцессу лучше, чем кто-либо в Фонде. Он был способен понять, как все это несправедливо и неправильно. В «Дейли Мейл» не появилось ни строчки о нашей встрече. Но к пятнице в «Ньюс оф зе Уорлд» Клайв Гудмен написал о моем скором увольнении.

А в понедельник доктор Пёркис вызвал меня в свой кабинет. У него на столе были вырезки из газет за прошедшие выходные. Он сказал мне, что из достоверных источников ему стало известно, что я встречался с журналистами и «обсуждал дела Фонда». Мне уже было все равно. Мы в очередной раз поспорили, на прощанье он сказал:

— Ладно. Я позвоню тебе и скажу о своем решении.

Чтобы замять возмущение, которое вызвало мое увольнение, хотя бы среди своих, доктор Пёркис объявил сотрудникам Фонда: «Этот случай всего лишь буря в стакане воды. А бульварная пресса подняла шумиху из ничего».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});