Серый коршун. Диомед, сын Тидея - Андрей Валентинов

– Не дядя, Тидид, хотя мой дядя, говорят, очень любил тебя. А вот твоя мать меня не любит. Боюсь, это взаимно.

А в глазах... Словно кто-то другой на меня смотрит.

Страшно даже!

– Моя мать...

– Я не имею в виду Аргею, дочь Адраста. Прощай, Диомед. Если буду тебе нужен, приезжай в Филаку.

Вновь дрогнул губами, поклонился. А я с трудом сумел собственную челюсть поймать – руками. Отвалилась челюсть.

Любимчик меня по плечу своей лапищей хлопает, смеется, головой рыжей качает.

– Видел, как я их всех? Видел? Пошли выпьем, а? По чаше, не больше!

– Пошли, – вздыхаю я, а сам о Протесилае Филакском думаю. Ничего себе, намеки! Да кто он такой, Протесилай этот?

А Одиссей меня к поварне дворцовой тащит, не отпускает. Ну, лапищи у парня!

– Сделал я их, сделал! И Тевкра сделал, и Оилида! Эх, жалко, сестра твоя не видела!

Чуть не спросил «какая?», да вовремя язык прикусил.

– И угораздило ее замуж так рано выйти! Такая девушка, я тебе скажу, куда там Елене! Прямо здесь бы и женился, Афиной клянусь! Как у нее кожа пахнет! А губы!.. Эй, ты чего, Диомед? Ты не падай!

Упадешь тут!..

* * *

– Человек о богах

Должен говорить только доброе,

И на нем не будет вины.

Пелопс, сын Тантала!

Я скажу о тебе иное, чем предки...

Впервые вижу толстого аэда! Щеки лепешками свисают, а брюхо такое, что лиру ставить можно. Зато голос и вправду – всем голосам голос!

– Я скажу, что некогда твой отец,

Созывая богов на милый Сипил,

Благозаконно

Воздавал им пиром за пир...

Впрочем, голос голосом, а слушать его, кажется, никто и не собирается. И то, песен про Пелопса нам не пели, что ли? Сидят у нас всех эти Пелопиды костью в горле!

«У нас» – потому, что все мы здесь, у дворцового портика. Всех собрал Тиндарей. Слева от меня Эврипил, сын Эвемона (козопас – и борода козлиная!), справа Асклепиады – Подалирий и Махаон, Капанид с Амфилохом – чуть сзади, Атриды же, как водится, впереди – носы копьями выставили.

– И когда-то сверкающий трезубцем бог

Схватил тебя и унес,

Ибо страсть придавила его сердце.

На золотых конях

Он вознес тебя к Зевсу

В небесный широкославный чертог...

Ревет аэд, Пелопса прославляя. А мы меж собою тихо так: «Шу-шу-шу! Шу-шу-шу!» Знаем, не зря собрали! Неужто сегодня скажут? Пора вроде!

Напировались!

Неужели все-таки Агамемнон? Не разорвали бы его прямо здесь, на месте! За эти дни точно решили: «Кто угодно – но не он!»

– Ты исчез,

И люди искали, но не нашли тебя для матери;

А завистник-сосед

Стал, таясь, рассказывал людям,

Как в воду, кипящую на огне,

Острым изрубленное ножом

Падало тело твое...

Елены нет, Атрея нет (ни разу его не видел!), а Тиндарей сидит на троне, глаза закрыл – то ли спит, то ли аэду внимает.

– Эй, богоравные, а ведь не зря нам про Пелопса поют!

(Кто-то сзади. Кажется, белобрысый Пенелей Гиппалкид.)

– Пусть поют! Мы этого носатого... как Пелопса. В воду, кипящую на огне! (Слева! Аякс Теламонид!)

– Нет!

Я не смею назвать людоедами богов!

Слишком часто кара настигала богохульников...

А богоравные уже – в полный голос:

– Если Агамемнон – все встанем! Не позволим!

– Не позволим, не позволим, не позволим...

Катится по рядам камнепадом, ширится. А мне не по себе почему-то. Вроде для того и ехал сюда, для того и коней торопил...

– А когда расцвели его годы,

Когда первый пух отметил его щеки,

Он задумался о брачной добыче,

О славной Гипподамии, дочери писейского отца.

Выйдя к берегу серого моря,

Он один в ночи

Воззвал к богу, носителю трезубца-а-а-а!..

Старается аэд, не горлом уже поет – брюхом. Да что нам эти Пелопсовы страдания! Не о Гипподамии сейчас речь идет...

– Пилос, Алиба, Мизы, Итома, Феры! Вместе, вместе, вместе!

– Дулихий, Саламин, Гиестия! Вместе!

– Аргос! Аргос! Аргос!

– Да чего мы молчим, богоравные? Встанем, скажем...

Эй, а чего это?

А действительно, чего? Смолк аэд, про свадьбу Пелопсову не допев, Тиндарей с места вскочил... и другие вскочили!

– Кто это?

– Где?

...Высокий, худой, долговязый, в простом черном плаще, с мечом у пояса, с золотым венцом на голове. Идет, на нас не смотрит. На Тиндарея смотрит. Подошел... поклонился... сел...

– Это же Менестей! Менестей Афинский! Эврисфей Эврисфей убит! Эврисфей убит, богоравные! Слышали, Эврисфей, ванакт Микенский, убит! Уби-и-ит!

А я не на Менестея смотрел – на Агамемнона. Вернее, на то место, где он только что сидел. Сгинул Атрид, словно и не было его!

* * *

– Слышали? Слышали? Слышали? Ведь как было? Афиняне их у Элевсина встретили, а Эврисфей приказал колесницы развернуть. Вот я и говорю, какие там колесницы на Элевсине? Поле неровное, кустарник, а Менестей велел там еще и ям нарыть – с кольями. Ну, и привет Танталу, ясное дело! Эврисфея, говорят, родичи Геракла в плен взяли, взяли – а до Афин не довели. И еще болтают, будто Алкмена, Гераклова матушка, ему, Эврисфею, глаза спицами выколола. Вот я и говорю, какая Алкмена? Ее и в живых уже, рассказывают, нет. Да самое интересное не это. Гадес с ним, с Эврисфеем, а вот Атрей! Мы-то думали, он здесь, в Спарте, изгнанник, у алтаря Геры Волоокой о заступничестве молит, а он давно в Микенах! Ну, хитрец! А сейчас и Агамемнона к себе вызвал. Ясное дело, Атрей – ванакт, а носатый – наследник законный. Так что не до Елены им, власть брать надо. Как задумано, а? Мы тут, они – в Микенах, никто Пелопидам этим и помешать не сможет, за Эврисфеевых детишек не вступится! Во дела какие!

Но что с Еленой-то будет, богоравные ? Если не Агамемнон, то кто ? Может быть, я? А почему бы и не я ? У меня, между прочим, сам Поседайон Черногривый в родичах! Не-е-ет, теперь я своего не упущу!

В темном покое – неровный огонек светильника. Дрожит, колеблется, вот-вот погаснет. Душно. Ночь.

– Теламонид кричит, что каждого убьет...

– Подалирий с охраной ходит, с хеттийцами...

– Да все мы с охраной ходим! Дожили!..

– Идоменей, говорят, своих пиратов уже кликнул. Он ведь Атрею свояк...

– Тиндарей со мной говорил. Трясется, весь белый. Что делать, спрашивает. А что делать? Завтра возьмут его за грудки, он назовет зятя – вот тут и начнется!

– Да чего там начнется! Уже началось!

– Так что Тиндарею сказать?

Пятеро нас: Патрокл Менетид – он вроде как старший, мы с Капанидом, Антилох Несторид из Пилоса. И Любимчик – в углу спрятался, в тени черной.

Думаем. Да только думается плохо.

Только что Патрокл был у Тиндарея. Надеялись, сообразит что-нибудь старик, а выходит, он сам от нас помощи ждет!

– А если... это, ну... сказать, что Елена заболела? – Капанид, баском. – Чтобы, мол, через месяц приезжали?

– Богиня-то заболела? – Антилох Пилосский головой качает. – Да и не поможет. Разнесут тут все!

– А может, уедем? Прямо сейчас? Ну их всех!

Это Любимчик – из угла. Переглядываемся. Плечами пожимаем.

– Поздно, – решает Патрокл. – Поздно... ...Да, поздно. Игра Атрея в разгаре. Понял, хитрец, что встанет против него вся Эллада! Понял, подождал, пока страсти разгорятся, и... (Хотел бы я знать, как это с Менестеем Афинским так удачно вышло? И колесницы микенские не на том месте , развернулись, и приехал афинянин миг в миг, лучше и не придумать. Ах, Атрей, Атрей!.. А теперь вокруг – звери. Волки! Вот-вот в горло друг

Другу вцепятся. Только уже не друг другу – враг врагу! Угадала мама – потеряли гончие дичь. И теперь в Микенах смеяться будут, хохотать, глядя, как их недруги резню начнут. А там и колесницы выкатить можно!

Да и только ли в Микенах? Как и задумано – все вместе, всех сразу. Вот она, Гекатомба!

Умирает светильник. Дернулось пламя, мигнуло. Погасло. Тьма!

– Мы на шаг от войны. От всеахейской войны! Всеэллинской, понимаете? Каждый – за себя, один Зевс за всех!

Тихо звучит голос Патрокла. Мы не спорим, хотя мне есть что сказать. Не ЗА всех, Менетид. ПРОТИВ всех!

...И брани быть, и городам гореть,И женщины вина, а не богов,Что сгинут и герои, и вожди...

И ты не прав, пьяница-аэд!

– Если... Если мы сейчас, прямо сейчас, что-нибудь не придумаем...

– А я придумал. Войны не будет.

Кто это сказал? Неужели опять Любимчик?

– Сбежать, что ли? – хмыкает Сфенел. – Слышали уже!

– Нет, не сбежать! – смеется Лаэртид. – Я лучше придумал! Каждый за себя, значит? Вот и славно! Как думаете, Тиндарей не спит еще?

– Да какое там спит! – откликается из черной тьмы Антилох. – Небось подвал ищет, какой поглубже. С засовами из кипрской бронзы. Да только не поможет это...

– И не надо! – хохочет Одиссей. – Вот увидите, все будет хорошо... Ну, я побежал?