Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том I (ЛП) - авторов Коллектив

Они простёрли руки. Неописуемые ужасы скопились вокруг их соединённых пальцев.

Не обращая внимания на других братьев и бегущих мальчиков, Готрек умолк. Балансируя на носках, размахивая топором, он выглядел куда более ужасающе, чем раньше: больше не танцуя в экстазе кровавой ярости, но подобравшийся, сосредоточенный, сверкающий глазами от бешеного гнева… Трясясь от головы до пят, Хенкин понял, на что он смотрел — истребителя на грани убеждённости, что пришло время, когда его поискам может прийти конец.

Как бы в подтверждение этого, гном начал петь — не орать свой боевой клич, не угрожать, не проклинать, но петь на гномьем. «Конечно же, — подумал Хенкин в изумлении. — Это была баллада о деяниях его семьи, той семьи, что должна быть мертва, иначе он не ступил бы на свою уединённую дорогу».

Презрительно усмехаясь, настоятель Альберих и его спутники собрали всю свою магическую силу, приготовившись сотворить заклинание…

И именно в это мгновение, когда у них уже не было власти, дабы удержать то, что было втянуто в их заклинание, Готрек метнул топор.

Сила броска была так велика, что гнома потянуло за ним, ибо он крепко вцепился в топорище. Был ли это бросок или прыжок? Или и то и другое? Потрясённый, Хенкин не мог решить. Всё, что он мог сказать с определённостью — такова была его сила, что летящее лезвие скосило Альбериха и его товарищей, словно стебли кукурузы косой жнеца. Гном, что, крутясь, пронёсся сквозь них, приземлился перед идолом. Запыхавшийся, но по-прежнему певший свою песнь, он вновь поднял топор, на этот раз угрожая самой статуе.

Куда же ушла сила заклинания? В топор, внезапно осознал Хенкин. Конечно же! А теперь то, что он принял за руки, поддерживающие крышу храма — то, что оказалось наполовину рогами, а наполовину — щупальцами — теперь оно опустилось, отвратительные клыкастые пасти, напоминающие расплывчатую плоть миног, сомкнулись на коренастом теле Готрека. Его пение, теперь, когда крики мальчиков стихли, оказалось не единственным шумом, который можно было услышать. Внезапно появились грозные скрипы и скрежет, когда, лишившись своей поддержки, здание начало прогибаться и раскачиваться…

— Беги, глупец! — проорал Феликс, хватая Хенкина за руку и утаскивая его прочь, на дрожащую землю, под музыку щёлкающих брёвен, опрокидывающихся камней и потрескивающего пламени, посреди обречённого на падение Шраммельского монастыря.

Неожиданно стало очень холодно, а они были очень слабы, а время, казалось, остановило своё движение.

Хенкин пожелал, чтобы двигающаяся земля последовала его примеру.

Светало. Насквозь мокрый от росы, Хенкин заставил себя открыть глаза и осмотреть окружающее в лучах возвращающегося солнца. Он увидел курганы из щебня, линию рухнувшей стены, дым, стелющийся от того, что некогда было храмом, а теперь больше напоминало навес, державшийся на сломанных столбах, — но ни единого движения, кроме падальщиков, что осторожно подбирались к развалинам в поисках добычи. А также какого-то шевеления среди тлеющих обломков, как будто след Хаоса всё ещё таился там, двигаясь и извиваясь.

И ни единого признака братьев или воспитанников.

И, если уж на то пошло, Готрека.

Закутанный в красный шерстяной плащ, Феликс задумчиво сидел на соседнем камне. Без какого-либо предисловия, Хенкин потребовал: — Где гном? Он спас мне жизнь!

Феликс угрюмо пожал плечами.

— Похоже, он обрёл то, чего жаждал. Храм рухнул, когда он был внутри. Я успел лишь вытянуть вас… Ну, с другой стороны, это именно то, чего он всегда и хотел. И, я полагаю, что должен бы радоваться, что, наконец, избавился от своего обещания.

— Но как же это всё случилось? — Хенкин осторожно приподнялся. — Может быть пыль искривляющего камня? В воздухе, пище, самой нашей крови?

— Это или иное в этом роде. Какая бы ни была тому причина, этот монастырь служил орудием для…

— Тзинча! — выпалил Хенкин. Это было тем словом, которое его так соблазняли произнести, имя, сила которого, как опасался их семейный священник, уже держала Хенкина в своих руках. И имя бога Порядка и Закона также вернулось к нему.

Посерьёзневший Феликс кивнул.

— Верно. Какой ещё способ, чтобы скрыть свою работу, может быть лучше для приспешников Изменяющего Пути, чем прикидываться, будто они служат Солкану? Должно быть, это дорого им стоило — сохранять такой неизменный облик, но в долгосрочной перспективе, я думаю, затраченные усилия с лихвой компенсировались — поместить столь много обращённых в уравновешенные респектабельные семьи.

— Если бы только мой отец и наш семейный священник могли знать о судьбе, на которую обрекают меня! — поднявшись на ноги, с горечью сказал Хенкин. — Я хотел пойти по стопам своего отца, клянусь! Я хотел создать своё дело, сделать его самым успешным в Мариенбурге, а вместо этого, вся моя жизнь пошла наперекосяк! Я вступаю в свои зрелые годы без жены, без карьеры, без всего того, что моя семья надеялась, что я буду иметь! А всё потому, что мой отец был обманут, послав меня сюда, потому что я был настолько непослушным, и потому что монастырь назывался «Местом Тихого Собрания»!

— Тихим оно не было, — проревел в отдалении голос. — Не прошлой ночью, во всяком случае!

Феликс и Хенкин в испуге обернулись. Готрек выбрался из-под развалин храма, держа топор на плече. «Это он, должно быть, — подумал Хенкин, — был причиной того, что я принял за простое проседание».

И гном ни в малейшей степени не выглядел довольным.

Хенкин едва-едва разобрал тихий шёпот Феликса: — О, нет…

Но было кое-что ещё, что он хотел узнать. Поэтому он поспешно задал крутившийся на языке вопрос.

— Как вы узнали? И почему пришли за мной? Вы ведь тоже могли попасть в ловушку!

Покорно вздохнув, Феликс объяснил.

— За обедом мы порасспросили о монастыре — о «Монстере», как они его называли. Услышав это, — он вздохнул, — мы и думать забыли о еде.

— Вы имеете в виду, что хозяин мог бы и предупредить меня? — задохнувшись от ярости, спросил Хенкин.

— Ну конечно он мог! Но он смотрел в будущее и уже примеривался к вашей поклаже.

Отряхнув пыль с гребня и бровей, гном сел рядом с Феликсом и осмотрел топор, бурча себе под нос ругательства.

— Зачем…

— Поберегите своё дыхание, — отрезал Феликс. — Готрек ему кое-что пообещал. Он знает, что с ним станет, когда мы вернёмся, если он хоть пальцем тронул ваши вещи.

— Когда…? — Хенкин с трудом сглотнул. — Но, герр гном, вы думали вернуться?

Феликс со свистом выдохнул, словно бы в тревоге.

Последовало долгое молчание. В конце концов, Готрек пожал плечами. Голосом, настолько сильно отличавшимся от вчерашнего, что было невозможно поверить, что это был тот же самый гном, который травил «анекдоты» в экипаже, Готрек хрипло ответил:

— Прошлая ночь не окупилась, но это был один из наиболее высоких шансов завершить мой путь. Ради этого я бы простил любого, даже того, у кого напрочь отсутствует чувство юмора! Если бы я не забрал такой заряд магии… В итоге, впрочем, — сердито закончил он, — всё это привело к ещё одной строчке для поэмы Феликса и очередной обманувшей меня гибели! — он поднял топор, словно чтобы ударить Хенкина изо всех сил.

Хенкин колебался. В нём, теперь он знал, хозяйничал Тзинч Изменяющий Пути, однако он до сих пор не смог подчинить его себе. Отлично! Если приспешники Тзинча могли контролировать свою природу достаточно долго, чтобы заставить весь мир поверить, будто они служили суровому Солкану, мог ли он потерять контроль над собой пусть и на один краткий миг, делать и говорить правильные и необходимые вещи? Он один из немногих, кто хоть немного знает об истребителях…

Приняв решение, он выпрямился в полный рост.

— Готрек, — сказал он отважно. — Я слышал, как ты пел перед тем, как атаковать их!

Костяшки могучих кулаков побелели, крепко сжав топорище, мышцы плеч напряглись, свечение усилилось.

— Херр гном! Я знаю, насколько это редкая привилегия! И я буду дорожить этим!

Могучие руки расслабились, слегка.

— Конечно, до конца дней своих я никогда не расскажу об этом другой живой душе! Только когда ваш спутник завершит свою поэму — великую работу, которая увековечит ваши дела.

Уголком глаза Хенкин заметил, как Феликс, явно удивлённый, кивнул.

— Жаль только, герр гном, что моя недостойная личность не смогла, в конце концов, стать средством достижения ваших чаяний!

Что, если он зашёл слишком далеко? Он уже почти тараторил.

— Если вы проводите меня обратно на постоялый двор — пусть мы и пропустили утреннюю почтовую карету — то я обещаю вам, что мы весьма приятно проведём время до следующей, с обилием еды и эля за мой счёт, и вы сможете рассказать мне все шутки, которые захотите, а я поаплодирую стихам Феликса, сложенным о ваших сегодняшних подвигах!