Графиня де Монсоро. Том 2 - Александр Дюма

Шико, присутствовавший при вызове, вернее, при соглашении, заключенном восемь дней тому назад, тут же на поле будущего сражения показал королю, как разместятся противники, и объяснил условия боя.

Получив эти сведения, Генрих тотчас же принялся измерять площадь. Он прикинул расстояние между деревьями, рассчитал, как будет падать солнечный свет, и сказал:

– У Келюса позиция очень опасная. Солнце будет у него справа: как раз со стороны уцелевшего глаза25, а вот Можирон – весь в тени. Келюсу надо было бы поменяться с Можироном местами, ведь у того зрение прекрасное. Да, пока распределение не очень-то хорошее. Что до Шомберга, у которого слабые колени, то у него здесь дерево, и он может, в случае необходимости, укрыться за ним. Поэтому за него я спокоен. Но Келюс, бедный Келюс!

Он грустно покачал головой.

– Ты огорчаешь меня, мой король, – сказал Шико. – Ну же, ну, не страдай так! Какого черта! Каждый получит не более того, что получит.

Король воздел глаза к небу и вздохнул.

– Вы слышите, господь мой, как он богохульствует? – прошептал он. – Но вы знаете – он безумен. Шико пожал плечами.

– А д'Эпернон? – вспомнил король. – По чести, я несправедлив, я позабыл о нем. Д'Эпернону грозит такая опасность, он будет иметь дело с Бюсси! Посмотри-ка на его участок, мой добрый Шико: слева – загородка, справа – дерево, позади – яма. Д'Эпернону надо будет все время отскакивать назад, потому что Бюсси – это тигр, лев, змея. Бюсси – это живая шпага, которая прыгает, делает выпады, отступает.

– Ба! – сказал Шико. – За д'Эпернона я спокоен.

– Ты не прав, его убьют.

– Его? Он не так глуп и, наверное, принял меры, уж поверь мне!

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что он не будет драться, клянусь смертью Христовой!

– Полно тебе! Разве ты не слышал, как он только что разговаривал?

– Вот именно, что слышал.

– Ну?

– Как раз поэтому я и повторяю: он не будет драться.

– Ты никому не веришь и всех презираешь.

– Я знаю этого гасконца, Генрих. Но, если хочешь меня послушаться, дорогой государь, возвратимся в Лувр, уже рассвело.

– Неужели ты думаешь, что я останусь в Лувре во время поединка?

– Клянусь святым чревом! Ты там останешься. Если тебя увидят здесь, то, стоит твоим друзьям одержать победу, каждый скажет, что это ты ее им наколдовал, а коли они потерпят поражение, все обвинят тебя в сглазе.

– Что мне до сплетен и толков? Я буду любить своих друзей до конца.

– Мне нравится, что ты такой вольнодумец, Генрих; хвалю тебя и за то, что ты так любишь своих друзей, у королей это редкая добродетель, но я не хочу, чтобы ты оставлял герцога Анжуйского одного в Лувре.

– Разве там нет Крийона?

– Э! Крийон всего лишь буйвол, носорог, кабан – любое храброе и неукротимое животное по твоему выбору. А брат твой – это гадюка, гремучая змея – любая тварь, могущество которой не в ее силе, а в ее яде.

– Ты прав, надо было бросить его в Бастилию.

– Я же говорил тебе, что ты делаешь ошибку, встречаясь с ним.

– Да, я был побежден его самоуверенностью, спокойствием, разговорами о какой-то услуге, которую он якобы мне оказал.

– Тем более надо его остерегаться. Вернемся, сын мой, послушайся меня.

Генрих последовал совету Шико и, бросив последний взгляд на поле будущей битвы, отправился в Лувр.

Когда король и Шико вошли во дворец, там все были уже на ногах.

Молодые люди проснулись самыми первыми и оделись с помощью своих слуг.

Король спросил, чем они занимаются.

Шомберг делал приседания, Келюс промывал глаза туалетным уксусом, Можирон пил из бокала испанское вино, д'Эпернон острил свою шпагу на камне.

Последнее можно было видеть и не спрашивая, потому что д'Эпернон распорядился принести точильный камень к дверям спальни.

– И, по-твоему, этот человек не Баярд? – воскликнул Генрих, с любовью глядя на д'Эпернона.

– По-моему – это точильщик, вот и все, – ответил Шико.

Д'Эпернон заметил их и крикнул:

– Король!

Тогда, вопреки решению, которое он принял и которое он был бы не в силах исполнить, даже не будь этого восклицания, Генрих вошел в комнату фаворитов.

Мы уже говорили, что он умел принимать величественный вид и мог в совершенстве владеть собой. Его спокойное, почти улыбающееся лицо не выдало ни одного из чувств, таившихся в сердце.

– Здравствуйте, господа, – сказал он, – вы, я вижу, в хорошем настроении.

– Благодарение богу, да, государь, – ответил Келюс.

– А у вас, Можирон, вид невеселый.

– Государь, как известно вашему величеству, я очень суеверен, а мне приснился дурной сон, вот я и стараюсь поднять себе настроение глотком испанского вина.

– Друг мой, – сказал король, – не надо забывать, так утверждает Мирон, а он – великий лекарь, не надо забывать, повторяю, что сны зависят от предшествующих им впечатлений, но не имеют никакого влияния на последующие события, разве что на то будет воля божья.

– Поэтому вы и видите меня готовым к бою, государь, – сказал д'Эпернон. – Мне тоже приснился этой ночью дурной сон, но, несмотря на сон, рука у меня крепкая и глаз зоркий.

И он атаковал стену и сделал на ней зарубку своей только что наточенной шпагой.

– Да, – сказал Шико, – ему приснилось, что у вас сапоги в крови. Это неплохой сон он означает, что в один прекрасный день вы станете победителем, вроде Александра или Цезаря.

– Мои смельчаки, – сказал Генрих, – вы знаете, что речь идет о чести вашего государя, ибо в каком-то смысле вы защищаете именно ее, но – только честь, помните хорошенько, не тревожьтесь о безопасности моей особы. Сегодня ночью я укрепил мой трон так, что, по крайней мере еще некоторое время, никакие удары ему не страшны. Поэтому сражайтесь за мою честь.

– Государь, не беспокойтесь. Быть может, мы расстанемся с жизнью, – сказал Келюс, – но во всех случаях честь будет спасена.

– Господа, – продолжал король, – я вас нежно люблю, по также и ценю. Позвольте мне дать вам совет: не надо ненужной бравады. Не своей смертью докажете вы мою правоту, а смертью ваших противников.

– О, что касается меня, – сказал д'Эпернон, – то я не пощажу своей жизни!

– Я не буду ничего обещать, – сказал Келюс, – сделаю все, что смогу, вот и все.

– А я, – сказал Можирон, – я отвечу его величеству, что если я и умру, то уж обязательно убью и своего противника: око за око.

– Вы деретесь только на шпагах?

– На шпагах и на кинжалах, – сказал Шомберг.