Миклухо-Маклай. Две жизни «белого папуаса» - Даниил Тумаркин

Правительство Нового Южного Уэльса предусмотрело в бюджете на 1879 год выделение 300 фунтов на строительство станции при условии, что такая же сумма будет собрана по подписке. Но в одном из местных банков лежало лишь около 100 фунтов, которые Николай Николаевич, как упоминалось выше, сумел добыть перед отправлением на «Сэди Ф. Коллер». Путешественник решил предпринять «ход конем» — использовать соперничество Сиднея и Мельбурна, главного города колонии Виктория. В конце марта он отправился в Мельбурн и с помощью знакомого ему ботаника Ф. Мюллера за несколько дней вошел в доверие к директору Национального музея и профессору местного университета Ф. Маккою, президенту Королевского общества Виктории Р. Эллери, издателю газеты «Аргус» и других выдающихся личностей города. 6 апреля на совместном заседании Королевского общества Виктории и трех других, маленьких научных обществ Миклухо-Маклай произнес зажигательную речь, добившись решения поддержать его проект, причем не только индивидуальной подпиской, но также скромными пожертвованиями из фондов обществ, представленных на заседании. Не желая отставать от своих мельбурнских «собратьев», Королевское общество Нового Южного Уэльса — карликовая организация, которая не ладила с Линнеевским обществом, возглавляемым У. Маклеем, приняла аналогичное решение. В результате требуемая сумма была собрана. Министерство финансов колонии, ознакомившись со списком жертвователей, выделило обещанные 300 фунтов из резервных сумм, и работа на стройке в Уостонс-Бей закипела[721].

Чтобы дать возможность барону Маклаю начать изыскания, не дожидаясь завершения строительства Морской биологической станции, Г. Парке распорядился предоставить в распоряжение путешественника небольшой павильон в Выставочном городке — на территории Международной выставки произведений промышленности и искусства, которая была открыта с 17 сентября 1879 года по 20 апреля 1880 года. После закрытия выставки в ее главном здании, помпезном Садовом дворце, и в окружающих его небольших павильонах были размещены архивы и коллекции разных ведомств, в том числе Линнеевского общества Нового Южного Уэльса. Николай Николаевич складировал в отведенном ему павильоне ящики с материалами своих последних экспедиций, использовал его для ночлега и даже пытался начать там сравнительно-анатомические исследования, но ему сильно мешал и досаждал шум с проходившей поблизости улицы, по которой с утра до вечера громыхали телеги с грузом, проносились коляски и омнибусы.

Через три месяца после начала постройки здание станции было подведено под крышу. 14 мая 1881 года газета «Сидней мейл» опубликовала большую статью «Биологическая лаборатория в Уостонс-Бей». Рассказав историю создания станции, газета напечатала чертежи ее переднего и заднего фасада и поэтажные планы. Деревянное двухэтажное здание возводилось на склоне, а потому его центральная часть и обращенный к бухте передний фасад опирались на массивные пилоны из кирпича. В доме предусматривались две спальни и пять рабочих комнат, одна из них — в цокольном этаже, где были запроектированы также склад и, говоря современным языком, совмещенный санузел. Водопровод и канализация, разумеется, отсутствовали. Вода подавалась по трубе из артезианского колодца, расположенного вне территории станции. Усыпанная гравием дорожка вела к песчаному пляжу.

В октябре Миклухо-Маклай поселился в еще не вполне оборудованном здании станции — первой морской биологической станции в Южном полушарии. Более того, четырьмя месяцами раньше он основал Австралазийскую биологическую ассоциацию, которая должна была не только способствовать открытию биологических станций в Австралии и Новой Зеландии, но и координировать биологические исследования в Южно-Тихоокеанском регионе. После отъезда Миклухо-Маклая в Россию ассоциация прекратила свое существование.

С созданием биологической станции в Уостонс-Бей, казалось, осуществилась idee fixe Миклухо-Маклая. Как же воспользовался он предоставившимися возможностями? В первые месяцы по возвращении в Сидней Николай Николаевич, как и в Брисбене, занимался изучением мозгов представителей различных человеческих рас, а обосновавшись на биологической станции, он, кроме того, возобновил сравнительно-анатомическое изучение австралийской фауны. Обращает на себя внимание многотемье его изысканий. За год ученый сделал восемь небольших сообщений на заседаниях местного Линнеевского общества, которые были затем опубликованы в «Трудах» этого общества и в сиднейских газетах. В этих выступлениях он рассказал о плавании на «Сэди Ф. Коллер» и пребывании в Квинсленде, о деформации голов у младенцев на островах Торресова пролива и юго-восточном побережье Новой Гвинеи, о некоторых «хирургических» операциях, производимых австралийскими аборигенами, об особенностях мозга дикой австралийской собаки динго и т. д.[722]

Занятый сбором средств на сооружение биологической станции, Миклухо-Маклай все же нашел время при посещении колонии Виктория съездить в городок Стоуэл, чтобы провести геотермические наблюдения в самой глубокой шахте Австралии. Учитывая, что ранее ученый изучал особенности изменения температуры в океанических глубинах, можно предполагать, как уверяют некоторые историки науки[723], что Николай Николаевич задумал приступить в будущем к решению более общих вопросов взаимодействия глубинного тепла моря и суши. Но несомненно одно: Миклухо-Маклаю не удалось написать в 1881 году ни одной обобщающей работы по материалам своих главных экспедиций. Правда, борьба в защиту папуасов и других островитян южных морей все чаще отвлекала его от углубленных занятий наукой.

Попытка разыграть «английскую карту»

Вернувшись из путешествия по островам Океании, Миклухо-Маклай обнаружил, что в Австралии все обстоятельства, связанные с «охотой на черных дроздов» и жестоким обращением с островитянами на квинслендских плантациях, зачастую замалчиваются или намеренно искажаются. Во время пребывания в Квинсленде он писал: «Очень немногие желают видеть настоящее положение дел, которое для них самих или друзей их выгодно, почему всякий протест против этой бессовестной эксплуатации темнокожих встречает здесь положительную непопулярность. Большинство не хочет знать правду, что не помешает, однако же, этому большинству, когда будет уже слишком поздно, притворяясь, уверять, что никогда и не подозревало истинного положения дел, и негодовать против торга человеческим мясом и варварского насилия»[724]. Еще меньше правдивой информации по этим вопросам появлялось в газетах Нового Южного Уэльса и Виктории. По словам Томассена, Миклухо-Маклай был поражен «весьма односторонними сообщениями о событиях на островах южных морей, публикуемыми в печати» и поставляемыми «капитанами судов, участвующих в торговле с островами, и другими лицами, от которых вследствие их занятий и интересов нельзя ожидать сколько-нибудь беспристрастных известий»[725]. Эта тенденциозная кампания в печати еще более укрепила решимость ученого выступить с протестом против совершающихся злодеяний.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});