Наваждение - Пола Волски

Знакомое раздражение захлестнуло Уисса.

- Они радостно возбуждены, даже горят энтузиазмом, ты согласен? настойчиво спросил он. - Ты согласен?

Хорл вздрогнул от этого резкого вопроса, как от удара.

- Возможно. Ты приложил немало усилий, чтобы пробудить в них самые низменные стороны их натуры, - ответил он устало.

- Низменные? Я стремился взрастить в них патриотизм и, думаю, небезуспешно.

- Да, ты немало потрудился. Несколько недель ты бомбардировал население страны брошюрками и плакатами. Ты наставляешь Конгресс, вербуешь экспроприационистов, завоевываешь расположение Авангарда и Вонарской гвардии, собираешь вокруг себя преданных людей. Каждая написанная тобою фраза, каждое произнесенное слово рассчитаны на то, чтобы раздуть тлеющую классовую ненависть в жаркое пламя. Ты хорошо и честно потрудился, и об успехе твоих начинаний свидетельствуют лица людей - там, внизу.

- Недурная речь, отец. Мелодраматическая, неточная, иррациональная в твоем обычном духе. Я, как всегда, высоко ценю твою преданность, понимание и поддержку. - На этот раз Уиссу не стоило труда сохранить кислую улыбку и самообладание. Как ни парадоксально, но эти предельно точные замечания отца смягчили его раздражение, ибо подтверждали существенную и радостную истину: шерринская толпа, как всегда, оказалась его верным другом и покорным рабом.

Хорл тяжело вздохнул и отвернулся. Уисс проследил за его взглядом. Там, внизу, отворилась дверь тюрьмы. Приговоренные и их тюремщики вышли во двор. Толпа всколыхнулась, вздохнула и попробовала нажать на решетку ворот. Послышалось шиканье, затем наступила тяжелая глубокая тишина.

Возвышенные, лишенные одежды, весьма напоминали своих слуг из простонародья. И в самом деле, в них не было ничего такого, что отличало бы их от простых смертных. Двенадцать человек - двое из титулованной знати - дрожали, вероятно, от холодного осеннего воздуха, касавшегося их голых тел, а вовсе не от страха. С неподвижными, лишенными выражения лицами они держались прямо и, видимо, с отвагой. Как-никак Возвышенные.

Когда заключенные приблизились к Кокотте, она непонятным образом распознала свою добычу. Крошечные молнии начали проскакивать между ее рогами, и сильные вибрации предвкушения пробежали по внутренним шипам. Даже Бирс Валёр, стоявший рядом и нашептывавший ласковые слова, в этот момент не осмелился к ней прикоснуться.

На этот раз Главный смотритель "Гробницы" Эгюр не читал обвинительного заключения: он охрип бы, прежде чем добрался до конца. Поэтому он лишь сжато изложил вердикт и приговор Трибунала, а потом прочел список имен и титулов пленников. После этого Бирс мог продолжать свои беседы с Кокоттой.

Она обнаружила невероятный аппетит, проглотив все двенадцать тел в течение получаса. Дружки и подружки, претендующие на особое проникновение в ее суть, решительно утверждали, что их божество, как никогда, осталось довольно своим изысканным пиршеством. Но Уиссу Валёру было ясно, что Кокотта не различает Возвышенных и плебеев и заглатывает всех подряд с равным удовольствием - весьма поучительное зрелище, раз и навсегда разоблачившее миф о превосходстве Возвышенных. Только что увиденное послужило наглядным доказательством их уязвимости. Сверкание, свидетельствовавшее о кончине барона во Бен в'Або, последнего из казненных, вызвало оглушительный рев толпы, а затем началось ликование столь победное и долгое, что его заметил даже Бирс Валёр, который сначала с подозрением нахмурился, но потом пожал плечами и коротко кивнул в знак одобрения.

Уисс Валёр, несмотря на погоду, чувствовал, как по его телу разливается тепло. Отец рядом с ним издал горловой звук, словно его тошнило, и отвернулся от окна. Уисс почти не обратил на это внимания, его хорошее расположение духа не изменилось, и по весьма веским причинам. Шерринская публика, которую он так тщательно в последнее время воспитывал, повела себя, как медведь, танцующий по знаку хозяина. Энтузиазм народа знаменовал его победу. Толпа поддерживала его, как всегда. Народный Авангард был ему предан, Вонарская гвардия на его стороне. В ореоле популярности, имея почти неограниченную власть и возможности, он мог добиваться своих целей, не боясь оппозиции. А цели Уисса становились все яснее день ото дня. Его путь был прямым и верным, предначертанным - в этом он не сомневался - самой Судьбой.

С тех пор аресты и казни Возвышенных стали привычными. Аресты обычно проводились по ночам, когда народогвардейцы без предупреждения врывались в намеченные жилища. Их обитателей, включая слуг, запихивали в закрытые кареты, все более приобретавшие дурную славу, и перевозили в "Гробницу" под покровом темноты. С восходом солнца можно было увидеть еще одну городскую резиденцию Возвышенных со свежевыведенным черным кругом и алым ромбом внутри - эмблемой Комитета Народного Благоденствия и символом конфискации по решению Конгресса. Ежедневный рацион Кокотты во дворе "Гробницы" теперь обычно включал постоянную квоту Возвышенных, и публика уже привыкла к виду обреченных владетелей. Требовалось нечто большее, чем просто статус Возвышенных, чтобы взбодрить снижавшуюся восприимчивость шерринцев. Первая публичная казнь женщины - некоей мадам Иру, особы незначительной, но пособничавшей врагам государства, - вызвала повышенный интерес и ее посетило множество горожан, жаждавших оценить телосложение жертвы. За ней последовали другие женщины, и ощущение новизны вскоре тоже притупилось. Его не возродила и первая казнь женщины из числа Возвышенных - несчастной вдовствующей графини во Проск, известной заговорщицы против Комитета Народного Благоденствия. Интерес населения к подобным зрелищам постепенно утратил первоначальный накал, но не угас совсем, и казнь признанной красавицы всегда собирала толпу зрителей. Не менее популярными жертвами были люди очень молодые или совсем старые, чрезмерно тучные или очень костлявые, больные и дряхлые, и прежде всего увечные и обезображенные.

Число казней Возвышенных все увеличивалось, и даже самые гордые и отважные среди прежде привилегированной касты не могли не считаться с этим. Растущая тревога выразилась во множестве попыток уехать, предпринятых с дерзким пренебрежением к постановлению, ограничивающему переезды Возвышенных. Несколько самых высокомерных (или, может быть, попросту недальновидных) из желающих эмигрировать двигались по улицам в своих каретах с гербами, видимо, не веря, что кто-нибудь решится помешать им. Неминуемые аресты у городских ворот доказали их ошибку. Камеры "Гробницы" заполнялись такими людьми день ото дня, затем следовал скорый суд и немедленная казнь. Теперь эмиграция стала преступлением, и если раньше за нее наказывали конфискацией имущества, то ныне она влекла за собой смертный приговор.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});