Гоголь в жизни - В Вересаев

А. О. Смирнова. Воспоминание о Гоголе. Записки, 332, и Кулиш, II, 3. Сводный текст.

Будучи в Риме, уже в 1843 году, Гоголь опять, как в 1837 г. в Париже, начал что-то рассказывать об Испании. Я заметила, что Гоголь мастер очень серьезно солгать. На это он сказал: "Так если ж вы хотите знать правду, я никогда не был в Испании, но зато я был в Константинополе, а вы этого не знаете". Тут он начал описывать во всех подробностях Константинополь: называл улицы, рисовал местности, рассказывал о собаках, упоминая даже, какого они цвета, и о том, как там подают кофе в маленьких чашках с гущею... Речь его была наполнена множеством мелочей, которые мог знать только очевидец, и заняла всех слушателей на целые полчаса или около того."Вот сейчас и видно,- сказала я ему тогда,- что вы были в Константинополе". А он ответил: - "Видите, как легко вас обмануть. Вот же я не был в Константинополе, а в Испании и Португалии был". В Испании он точно был, но проездом, потому что в самом деле оставаться долго было неприятно после Италии: ни климат, ни природа, ни художества, ни картины, ни народ не могли произвести на него особенного впечатления. Испанская школа сливалась для него с Болонскою в отношении красок и в особенности рисунка; Болонскую он совсем не любил. Очень понятно, что такой художник, как Гоголь, раз взглянувши на Микельанджело и Рафаэля в Риме, не мог слишком увлекаться другими живописцами. Вообще у него была известного рода трезвость в оценке искусства; лишь в том случае, если он всеми струнами души своей признавал произведение прекрасным, тогда оно получало от него наименование прекрасного. "Стройность во всем, вот что прекрасно",- говорил он.

А. О. Смирнова. Кулиш, I, 208. Записки, 313.

О болезни или о лечении моем вовсе не думаю. Болезнь моя так мне была доселе нужна, как рассмотрю поглубже все время страдания моего, что не дает духа просить бога о выздоровлении. Молю только его о том, да ниспошлет несколько свежих минут и надлежащих душевных расположений, {356} нужных для изложения на бумагу всего того, что приуготовляла во мне болезнь страданьями и многими, многими искушеньями и сокрушеньями всех родов, за которые недостает слов и слез благодарить его всеминутно и ежечасно. О сих свежих минутах молю и не сомневаюсь в его святой милости, где ни будут они мне даны,- в дороге ли, на почтовой станции, в тряском экипаже, или в покойной комнате, или даже в холодной ванне у Присница,- все равно; но слышит мое сердце, что они будут мне даны и отверзутся мои уста возвестить хвалу ему.

Гоголь - В. А. Жуковскому, 10 мая 1843 г., из Флоренции. Письма, II, 295.

Я остановился на несколько дней в Гастейне отдохнуть от дороги и погостить у Языкова. После этого отправляюсь в Дюссельдорф, где пробуду, может быть, долго.

Гоголь - С. П. Шевыреву, 17 мая 1843 г., из Гастейна. Письма, II, 301.

Я живу еще в Эмсе для компании Жуковскому, который здесь по причине лечения жены.

Гоголь - А. О. Россету, 18 июня 1843 г., из Эмса. Письма, II, 315.

У меня нет теперь никаких впечатлений, и мне все равно, в Италии ли я, или в дрянном немецком городке, или хоть в Лапландии. Я бы от души рад восхищаться свежим запахом весны, видом нового места, да нет на это у меня теперь чутья. Зато я живу весь в себе, в своих воспоминаниях, в своем народе и земле, которые носятся неразлучно со мною, и все, что там ни есть и ни заключено, ближе и ближе становится ежеминутно душе моей. Зато взамен природы и всего вокруг меня мне ближе люди: те, которых я едва знал, стали близки душе моей, а что же мне те, которые и без того были близки душе моей?

Гоголь - А. С. Данилевскому, 20 июня 1843 Эмса. Письма, II.

В июле А. О. Смирнова узнала, что Гоголь в Эмсе у Жуковского, к которому она намеревалась ехать. Приехав туда, она узнала, что Гоголь выехал в Баден к ней навстречу, и скоро получила от него шутливое письмо, которое начиналось так: "Кашу без масла все-таки можно как-нибудь есть, хоть на голодные зубы, а Баден без вас просто нейдет в горло". Проведя в Эмсе три дня, Смирнова выехала в Баден и нашла там Гоголя.

Он почти всякий день у нее обедал, исключая тех дней, когда он говорил: - "Пойду полюбоваться, что там русские делают за табльдотом". Он ходил в гостиницы и другие публичные места, как ходят в кунсткамеру. Не будучи почти ни с кем знаком, Гоголь знал почти все отношения между приезжими и угадывал многое очень верно. Всякий день после обеда он читал Смирновой "Илиаду" в переводе Гнедича, и, когда она говорила, что эта книга ей надоедает, он оскорблялся, сердился и писал Жуковскому, что А. О. "и на Илиаду топает ногами".

А. О. Смирнова по записи Кулиша. Кулиш, II, 4. {357}

Гоголь обедал у меня и говорил: - "Я ходил в Hotel dAngleterre 12, где лучший стол, но мне надоели немцы, которые с грациями поедают всякую жвачку". Он таскался на террасе и в рулетке. С террасы он принес целый короб новостей: кто прячется за кустами, кто жмурится без зазрения совести, кто проиграл, кто выиграл. "Гаже всех ведут себя наши соотечественники и соотечественницы". Вел. княгиня Елена Павловна вздумала выдать свою дочь Марью Михайловну за будущего герцога Баденского. Все представлялись ей. Я спросила Николая Васильевича: - "Когда же вы подколете ваш сюртук и пойдете к ней?" - "Нет, пусть прежде представится Балинский, а потом уж я, и какая у него аристократическая фамилия!" Балинский был мой курьер, родом из Курляндии.

А. О. Смирнова. Автобиография, 287, 289.

Ничего почти не сделано мною во всю зиму, выключая немногих умственных материалов, забранных в голову. Дела, о которых я писал вам и которые я просил вам взять на себя, слишком у меня отняли времени. Вы уже могли чувствовать по отчаянному выражению той просьбы, какою наполнено было письмо мое к вам, как много значило для меня в те минуты попечение о многом житейском. Но так было, верно, нужно, чтоб время было употреблено на другое... Может быть, и болезненное мое расположение во всю зиму, и мерзейшее время, которое стояло в Риме во все время моего прерывания там, нарочно отдаляло от меня труд для того, чтоб я взглянул на дело свое с дальнего расстояния и почти чужими глазами.

Гоголь - С. Т. Аксакову, 24 июля 1843 г., из Бадена. Письма, II, 330.

Решительно не знаю, какие житейские дела могли отнимать у Гоголя время и могли мешать ему писать. Книжными делами заведывали Прокопович и Шевырев; в деньгах он был обеспечен, из дома его ничто не беспокоило. Мне кажется, эта помеха была в его воображении. Я думаю, что Гоголю начинало мешать его нравственно-наставительное, так сказать, направление. Гоголь, погруженный беспрестанно в нравственные размышления, начинал думать, что он может и должен поучать других и что поучения его будут полезнее его юмористических сочинений. Во всех его письмах тогдашнего времен и, к кому бы они ни были написаны, уже начинал звучать этот противный мне тон наставника.

С. Т. Аксаков. История знакомства, 114.

Гоголь из Бадена поехал в Карлсруэ к Мицкевичу. Вернувшись, он мне сказал, что Мицкевич постарел, вспоминает свое пребывание в Петербурге с чувством благодарности к Пушкину, Вяземскому и всей литературной братии.

А. О. Смирнова. Автобиография, 288.

В это время Гоголь был уже очень известен русской заграничной публике по своим сочинениям, и князь Д. просил А. О. Смирнову показать ему автора "Мертвых душ". Гоголь уже простился тогда с нею и должен был через минуту проехать мимо в дилижансе. Но сколько она ни звала его, чтоб обернулся к ней, Гоголь, заметивши, видно, с нею князя, сделал вид, что ничего не слышит, и таким образом проехал мимо нее и уехал во {358} Франкфурт (в Дюссельдорф) к Жуковскому. Она не условилась с ним, где им увидеться в будущую зиму, и просила его письменно приехать в Ниццу. Он отвечал, что он чувствует, что он слишком привязывается к семейству графа Соллогуб и к ней, а ему не следует этого делать, чтоб не связывать своих действий никакими узами.

А. О. Смирнова по записи Кулиша. Записки о жизни Гоголя, II, 4-5.

Спешу к Жуковскому, который уехал отсюда накануне моего приезда и увез к себе и Гоголя.

А. И. Тургенев - кн. П. А. Вяземскому, 17/29 авг. 1843 г., из Баден-Бадена. Остаф. Арх., IV, 258.

Гоголь уехал во Франкфурт (в Дюссельдорф). В Кобленце с ним был странный случай. Вечером он выставил сапоги, потому что рано утром пароход выходил в шесть часов. Проснувшись, Гоголь слышит, что все кричат: - "Это вы сделали!" - решается высунуть свой длинный нос. Тут все немцы хором закричали: - "Он, он это сделал!" Вот что случилось. Один господин сунул ногу в сапог, но, ужас, до половины был полон золотой размазней, он закричал. Один за другим все любопытные высунули свои носы, и он всех огулом обвинял в неожиданной катастрофе. На пароходе вместо дружеских отношений все друг на друга косились.

А. О. Смирнова. Воспом. о Гоголе. Автобиография 290.

Денег я не получаю ниоткуда; вырученные за "Мертвые души" пошли все почти на уплату долгов моих. За сочинения мои тоже я не получил еще ни гроша, потому что все платилось в эту гадкую типографию, взявшую страшно дорого за напечатание; и притом продажа книги идет, как видно, тупо. И потому, что можно сделать,- сделайте. В теперешних моих обстоятельствах мне бы помогло отчасти вспомоществование в виде подарков от двора за представленные экземпляры. Я, как вы знаете, не получил ни за "Мертвые души", ни за сочинения. Прежде, признаюсь, я не хотел бы даже этого, но теперь, опираясь на стесненное положение моих обстоятельств, я думаю, можно прибегнуть к этому. Если вы найдете это возможным, то надобно, чтобы эта помощь была или от государыни, или от наследника; от государя мне ни в коем случае не следует ничего. Это бы было даже бесстыдно с моей стороны просить. Он подал мне помощь в самую трудную минуту моей жизни... Важность всего этого тем более значительна, что не скоро придется мне выдать что-нибудь в свет. Чем более торопишь себя, тем менее подвигаешь дело. Да и трудно это сделать, когда уже внутри тебя заключился твой неумолимый судья, строго требующий отчета во всем и поворачивающий всякий раз назад при необдуманном стремлении вперед. Теперь мне всякую минуту становится понятней, отчего может умереть с голода художник, тогда как кажется, что он может большие набрать деньги... Я знаю, что после буду творить полней и даже быстрее, но до этого еще не скоро мне достигнуть. Сочинения мои так тесно связаны с духовным образованием меня самого и такое мне нужно до того времени вынести внутреннее, сильное воспитание ду-{359}шевное, глубокое воспитание, что нельзя и надеяться на скорое появление моих новых сочинений.