Стихотворения. Прощание. Трижды содрогнувшаяся земля - Иоганнес Бехер

Ведь было время, когда мы все это уже знали. Туман, водопад… И — забыли.

Левенштейн говорил как будто для одного Гартингера. Гартингер молчал. Сегодня вечером это было естественно. Но присутствие Гартингера было необходимо. Оно сообщало стойкость.

— И я думал о многом, — сказал я, но лишь в этот вечер, оттого что Гартингер был тут, я по-настоящему задумался.

— Все, что мещанин утверждает, я отрицаю, и наоборот. Но теперь такая позиция кажется мне глубоко неправильной, она лишь приводит нас к новой зависимости, к зависимости с обратным знаком. Когда двое говорят одно и то же, это еще далеко не одно и то же. «Да» и «нет» могут вытекать из различных предпосылок и предусматривать различные цели. Многое из того, что утверждает или отрицает мещанин, утверждаем или отрицаем и мы, но мы исходим совсем из других соображений. Надо искать истину и провозглашать правду независимо от того, кто и как об этом думает.

В эту. минуту мне казалось, что, если бы я снова встретил Рихарда Демеля, я бы внимательно слушал его, не развлекаясь игрой собственного остроумия. Он сказал мне тогда много хорошего, а что до его предостережений, то пусть нас рассудит будущее…

— Ну, друзья, пора и честь знать! Набили брюхо как следует? А теперь пошли! — Зак встал.

Доктор Гох между тем вышел на балкон.

Мопс брезгливо отошел от Крейбиха, который кричал ему вдогонку:

— В чувстве любви нет ничего духовного, клянусь вам. Ровно ничего! Честное слово! Я был дважды женат. Первый раз на солидном текущем счете, второй — на толстых ляжках.

— Довольно языком трепать! Пошли! Пошли! — сердито торопил Зак.

— Какие вы все страшные! — Спасаясь от Крейбиха, Мопс жался к Гартингеру. — Что вы думаете о боге?

— Человечество настолько шагнуло вперед… — начал было Левенштейн, но его прервал хохот Крейбиха:

— Человечество шагнуло вперед!.. Человечество шагнуло вперед!..

А Зак подхватил, заикаясь:

— Ни на пять пфеннигов не шагнуло! Ни на пять пфеннигов! Пошли! Пошли! Пошли!

Крейбих выступил на середину комнаты.

— Слушайте меня! Я говорю вам: мы — пороховая бочка. Что мы намерены взрывать? Не важно. Мы ненавидим всякий смысл! А пожарик запалим на диво — огонь запляшет в жилах!

Зак приставал к Магде.

— Я хочу короновать тебя!

Магда вырвалась от него.

— Не стыдно тебе? Сумасшедший! Зюзя!

— Знаешь, — отвел я Гартингера в сторону, — есть приятная новость: я избавился от того. От Фека.

— Отпетая скотина! — крикнул Левенштейн и сплюнул Крейбиху под ноги.

— Как ты думаешь, будет война? — обратился я к Гартингеру, но тут все наше внимание привлекло то, что происходило на балконе.

Доктор Гох, уже знакомой мне невероятно замедленной поступью, то выпрямляясь, то приседая, размеренно двигался по балкону, ритмически балансируя в воздухе руками. Он монотонно декламировал, неестественно растягивая, скандируя каждый слог:

Всю ночь я жду друзей, весь день с утра.Ко мне, о новые друзья! Пора! Пора!

Все, кто был в комнате, подхватили хором:

Пора! Пора!

И наступило молчание.

— Кто со мной? — встрепенулась Магда, вспугнув тишину. — Без десяти двенадцать. Мне сегодня еще выступать в «Осе».

— Пошли всей ватагой, — скомандовал Крейбих.

* * *

В «Осе» было шумно и людно. С трудом мы нашли себе места в разных концах зала. Потом один столик освободился, и Гартингер, Левенштейн, Мопс и я уселись за него. Доктор Гох и Крейбих встретили знакомых и расположились отдельно. Зак рыскал глазами по залу, присаживался то к одному столику, то к другому. Проходя мимо нас, он наклонился ко мне и шепнул:

— Ни на грош не верю я в прочный мир… Ни на грош…

Последним номером программы выступала Магда.

Магда пела песенку о «Верзиле Франце», когда хозяйку позвали к телефону.

С Францем в танце ты пройдешь,Всю тебя бросает в дрожь,С головы до пят, бывает,Вся я изнываю…

Телефонная трубка повисла на длинном шнуре, что-то потрескивало и шумело в ней, точно важная весть нетерпеливо рвалась к чьему-то уху. Хозяйка, вытирая руки о передник, подошла к телефонному аппарату и, раньше чем взять трубку, посмотрела на часы над вешалкой: половина третьего… Сердито взяла трубку. Едва она приложила трубку к уху, как на лице ее появилось выражение досады и нетерпения. «Что вам нужно от меня в такой поздний час?» — казалось, было написано на нем. Она закрыла глаза, чтобы лучше слышать, и склонила голову набок, словно для того, чтобы начальственный голос по ту сторону провода глубже проник ей в ухо. Вдруг она выпрямилась. Вислощекая глыба с двойным подбородком как будто получила приказ.

С головы до пят, бывает,Вся я изнываю… —

хором подпевала публика…

— Господа! — Хозяйка остановилась посреди зала. — Господа! — Она проглотила слюну и, сделав несколько шагов, оперлась о спинку стула. — Мне только что сообщили…

— Внимание! — загремел кто-то. — Слово имеет достопочтенная хозяйка, собственной персоной!

С Францем в танце ты пройдешь,Всю тебя бросает в дрожь.

Аккомпаниатор яростно захлопнул крышку пианино, Магда продолжала стоять на эстраде, вытянув губы, подняв руки, оцепенев.

— Это просто черт знает что! — ругался аккомпаниатор.

— Господа, — хозяйка всхлипнула, — эрцгерцог Франц-Фердинанд и его супруга…

— Ага, Францик…

— Фердюнчик… Францик…

— Внимание! К нам жалуют высокие гости! — крикнул кто-то под всеобщий хохот.

— Однако, господа, я вас не понимаю, выслушайте же меня, дайте договорить!

— Тише! Тише!

За столиками стучали ложечками о стаканы.

— …пали от руки убийцы…

— Браво! — прорычал чей-то голос из угла.

— Вот так номер! — раздался еще чей-то благодушный голос, но несколько других голосов раздраженно крикнули:

— Прекратить безобразие! Кто крикнул «браво»? — И за одним из столиков громко затянули: «Германия, Германия превыше всего…»

— Эй вы, банда, встать! — скомандовали сидевшие за этим столиком, но тут появился полицейский.

— Господа, по случаю убийства австрийского престолонаследника и его супруги предписано немедленно закрыть все увеселительные заведения.

Хозяйка всхлипывала, прикрываясь носовым платком.

Крейбих встал из-за стола, за которым пели «Германия, Германия», и подошел к полицейскому.

— Арестуйте негодяя, крикнувшего «браво».

Публика ринулась к выходу, только Магда все еще стояла на эстраде. Наклонив голову и подавшись вперед, она словно напряженно вслушивалась в неведомое, пока занавес, медленно и беззвучно сдвигаясь, не скрыл ее.

— Пойдем, пойдем, — потянул меня Гартингер за руку.

Крейбих и на улице не отставал от полицейского, а тот все повторял:

— Кого вы подозреваете? Не могу же я ни с того ни с сего арестовать человека.

Мимо нас, прижимаясь к стенам домов, прошмыгнули, словно спасаясь от погони, доктор Гох и Зак. На угловом доме уже висел экстренный выпуск «Мюнхенских новостей». Названо было имя убийцы: Принсип.

— Да здравствует Принсип! — крикнул я.

Несколько человек, стоявших поблизости, в ужасе разбежались.

Мопс отпрянул.

— И ты еще смеешь называть себя немцем! Стыдись!

Интернат святого Иоанна… Охотничий домик… Как часто Мопс, бывало, говорил мне: «Стыдись!»

И я улыбнулся ему.

Но Гартингер вцепился мне в руку:

— Однако хватит этих сумасшедших выходок! Пошли!

XLVIII

С жадностью слушал я Гартингера, рассказывавшего об антивоенных выступлениях рабочих во всех странах.

— На этот раз военная гроза прошла мимо, — уверенно сказал Гартингер, и я снял с полки путеводитель Бедекера: мы собирались наметить план интересной летней поездки. Теперь нам хотелось поехать на озеро Гарда. Гартингер водил пальцем по маршруту: Инсбрук, потом вдоль Форарльбергской железной дороги до Линдека, оттуда в Эцталь, Боцен, Меран, Риволи, или: Инсбрук-Бреннер-Триент. Палец Гартингера остановился на озере Гарда, а я прочитал вслух из Бедекера: «Вода в озере большей частью темно-голубого цвета».

— Слышали? — крикнул нам с улицы в окно Мопс. — Перед казармой на Тюркенштрассе толпятся солдаты в походной форме защитного цвета.

— Защитного? — так и подскочил Гартингер.

— Защитного! Ну, наконец-то! — вырвалось у меня.

— Я хочу записаться добровольцем! — снова крикнул Мопс, дожидавшийся нас внизу.

«Вода в нем большей частью темно-голубого цвета»… На столе все еще лежал раскрытый Бедекер…