Космическая шкатулка Ирис - Лариса Кольцова

выкапывал овощи примитивным орудием труда. Чтобы заработать тебе на то, чего тебе так хотелось иногда купить в столице. Помнишь, мы гуляли с тобою там? А как ездили по скоростной дороге?

– Нет, – ответила Ива, – я ничего такого не помню. Где это было? В другой жизни?

– Я не хотел, чтобы часть твоей памяти погрузили в глубокую заморозку. Но я также не хотел, чтобы ты страдала. Давай договоримся с тобою. Я буду приходить к тебе в твоих снах. Ты этого хочешь?

– Хочу. Не понимаю, почему так, но чувствую тебя родным и близким. Как будто знала тебя…

– А «Пересвета» ты не помнишь?

– Кто это такой?

– Мой звёздный корабль. Хочешь, пойдём его навестим. Ведь сейчас мы властны не только над настоящим, но и над прошлым. Правда, над будущим власти нам не дано, пока оно не впустит в своё уже проявленное пространство. Но тогда оно уже будет настоящим, а не будущим.

Они вошли под своды леса. Вошли в узкую просеку, как в полутёмный, наполненный шелестом и равномерным гулом ветра в вершинах деревьев, коридор. Его конец просматривался где-то впереди, откуда шёл неяркий свет почти опустившегося за горизонт солнышка. Оттуда оно продолжало испускать своё слабое свечение, окрашивая нижнюю часть неба в оранжевый цвет яичного желтка, окутанного прозрачным белком, сквозь который уже проступала темень близкой ночи. Фиолет взял её на руки. Взял с лёгкостью, как куклу, сшитую из одних тряпочек. Она прижалась к нему, вдыхая серебристый запах, действительно, с металлическим оттенком чего-то, чему она не могла бы дать определение. И тем ни менее, он был родной и по-человечески мягкий.

– Помнишь, как мы ходили к «Пересвету»? – спросил он.

– Нет, – ответила она.

– Помнишь, как ты уставала, ножка болела, а я нёс тебя на руках, как и теперь? – спросил он.

– Нет, – ответила она.

– Это хорошо. А всё же мне плохо. Неужели, ты начисто меня забыла? – спросил он.

– Мне тоже хорошо с тобой. Хотя я тебя и не знала никогда прежде, – ответила она.

– Что я творю? – спросил он у себя, а не у неё.

– Это же игра. Это же только мои видения, – ответила она себе, а не ему.

– Кук, если бы он узнал о моих экспериментах над твоей психикой, просто отвинтил бы мне голову. Но он никогда и не узнает. А я вынужден ему подчиняться, раз уж он командир здешнего экипажа землян на вашей планете.

– Какой ещё Кук? – отозвалась Ива, – и что такое планета?

– Планета – это земля, по которой мы с тобой и топаем в настоящий момент. Но вот насколько мы топаем по реальной земле, а не по вымышленной планете, того я сам не знаю.

Какое-то время, они молчали. Темнота была живой и обволакивающей, но нисколько не страшной.

– Каким образом Кук отвинтил бы тебе голову? Разве ты разборная игрушка? – спросила Ива.

– Хорошо, что ты не помнишь Кука, – сказал Фиолет, – И никто, понятно, мне голову не отвинтит. Это же метафора. А Ландыш ты помнишь? – спросил он, почти прошептал ей в ухо.

– Ландыш? – Ива освободилась из его рук, – Да! – удивилась она самой себе, – Я помню необычную девушку с очень длинными ногами, с очень светлыми глазами, которые были прозрачными и неуловимыми, как речная вода. Никогда не узнаешь, что таит речная вода в своей глубине, пока не достанешь до дна реки. Может, там мягкий песок. Может, там острые камни, а может, там кусачий гад таится в запутанных водорослях. Где я её видела? А! В столице. Она шла, и люди смеялись над тем, что не могли понять, кто она. Девушка в штанах, или мальчик, у которого не растёт борода? Она едва не плакала от обиды. Она считала себя очень красивой. Это читалось по её гордому лицу. Я села рядом с нею в столовой. Мы ели и разговаривали. Она жаловалась мне на то, что люди вокруг плохо воспитаны. Я соглашалась. Я ведь тоже чего только ни натерпелась, пока была хромой. Она рассказала мне, что живёт в большом доме, но скука вокруг больше, чем сам дом. Что муж не любит её, а вспоминает о ней только тогда, когда ему захочется. Она так сказала «захочется». Я спросила, а чего ему «захочется»? Она ответила: «Не притворяйся невинной дурочкой. Чего может хотеть мужик с выдохшейся душой, но здоровыми телесами, от привлекательной чистой девушки, которая всегда в его доступе, даже если он ничуть не любит её и не видит в ней равного себе человека»? Я спросила: «А зачем ты вошла в его большой дом, если он тебя не любит? Не лучше ли найти себе любимого, даже если он живёт в маленьком домишке»? Она ответила: «Да где мне было искать, если я была замурована в тесном космическом доме даже без надежды на то, что останусь жива в самое ближайшее время? А мне не хотелось стать околозвёздной пылью, так и не испытав любви». Я плохо её поняла. Я подумала, что она немного не в себе. Или напротив, много уже накопила в себе безумия, вот-вот готового вырваться наружу в виде какого-нибудь странного поступка. Я побыстрее проглотила, что ела, и похромала от неё подальше. Она ещё кричала мне вслед: «Что с твоей ногой? Что с твоей ногой? Подожди! Вдруг я смогу тебе помочь»? И вот что странно, я очень хорошо представила её космический дом, где никогда не была, но будто бы и была. Я словно бы вошла в образное пространство той девушки по имени Ландыш. Я даже увидела её красивого и печального по виду мужа. Она-то точно его любила, а он почему-то её не любил. От того её чувство было уже на грани исчезновения из её сердца. Так бывает, если ответа любви нет. Сначала появляется боль, а потом она проходит, но и любовь проходит. Мне хотелось, чтобы она поскорее избавилась от боли и от мужа, не отвечающего ей взаимностью, а только иногда о ней вспоминающем, когда ему «захочется», как она и сказала. Так что и красота, и здоровье, и даже наличие любви не всегда дают женщине необходимое счастье.

Воскрешение «Пересвета»

Пока они разговаривали, незаметно для Ивы они очутились у круглой поляны. Посередине стоял странный округлый дом не дом, но и на скалу не похожий загадочный объект. Он слабо светился сам по себе в окружающем его, почти уже и непроглядном лесу. Фиолет подошёл ближе, и в стене появился проход размером чуть больше человеческого роста, а по ширине