Жены и дочери - Элизабет Гаскелл

Со стороны девушки это было большим лукавством. Она намеревалась принять предложение и была совершенно уверена в том, что мать уже мысленно примеряет новый наряд ради такого случая. Что касается мистера Гибсона, который хоть и был хирургом, но так и не сподобился анатомировать женское сердце, то он принял все за чистую монету и изрядно рассердился как на Синтию, так и на ее мать. Он был настолько зол, что не отваживался заговорить, боясь, что голос выдаст его. Добрый доктор быстро направился к двери, намереваясь выйти из комнаты, но возглас супруги заставил его остановиться.

– Мой дорогой, так вы хотите, чтобы я поехала? – спросила она. – Если да, то я готова переступить через собственные чувства.

– Разумеется, хочу! – коротко и гневно бросил он, после чего вышел из комнаты.

– В таком случае я поеду! – сообщила миссис Гибсон таким тоном, словно решила принести себя в жертву.

Но супруг, которому предназначались эти слова, уже не слышал их.

– Мы закажем карету в «Георге» и приобретем ливрею для Томаса, о которой я уже давно мечтаю, – продолжала миссис Гибсон. – Правда, она не нравилась мистеру Гибсону, но ради такого он не станет возражать, я уверена. И Томас будет сидеть на облучке, и…

– Но, мама, у меня тоже есть свои чувства, – заметила Синтия.

– Вздор, дитя мое! Особенно когда все устраивается столь замечательным образом.

Итак, в назначенный день женщины дома Гибсонов отправились в гости. Мистер Гибсон, разумеется, был поставлен в известность о перемене планов – о том, что в конце концов они изъявили согласие нанести визит, – но его настолько раздосадовала манера, в которой его супруга приняла приглашение, что миссис Гибсон не услышала от него ни единого заинтересованного слова как в отношении самого визита, так и оказанного им приема. Мистер Гибсон, которому приглашение сквайра показалось куда любезнее того, чего он ожидал, поскольку знал и характер, и пожелания последнего относительно женитьбы собственных сыновей, был неприятно удивлен поведением супруги накануне. К тому же показное равнодушие Синтии относительно того, будет ли приглашение принято или отклонено, вызвало у него явное неудовольствие. Он не разбирался в тех уловках и приемах, которые она использовала в общении с матерью, и потому не понимал, что вышеупомянутое равнодушие по большей части объяснялось желанием девушки не дать миссис Гибсон прибегнуть к притворству и ложным сантиментам. Но, несмотря на свое крайнее недовольство, его чрезвычайно занимало, как прошел визит, и потому при первой же возможности на следующий день он устроил Молли настоящий допрос о том, как их приняли за ленчем в Хэмли-холле.

– Значит, в конце концов вчера вы все-таки ездили в Хэмли?

– Да. Я думала, что и ты поедешь с нами. Сквайр, как мне показалось, ожидал тебя.

– Поначалу я тоже собирался составить вам компанию, но потом передумал. Не понимаю, почему монополия на переменчивость должна принадлежать исключительно женщинам. Но оставим это! Итак, как все прошло? Полагаю, что все остались довольны, поскольку давеча вечером и твоя мать, и Синтия пребывали в приподнятом расположении духа.

– Да. Старый добряк сквайр принарядился и старался вести себя как можно лучше, выказывая максимум внимания Синтии, а та выглядела просто чудесно, разгуливая с ним по поместью и слушая его рассказы о ферме и саде. Мама чувствовала себя усталой и осталась внутри, и потому они чудесно поладили, проведя много времени вдвоем.

– А моя маленькая девочка следовала за ними по пятам?

– О да. Ты же знаешь, что там я всегда чувствую себя как дома и, кроме того… разумеется… – Молли залилась краской, оборвав себя на полуслове.

– Как ты полагаешь, она достойна его? – поинтересовался ее отец с таким видом, словно ничего не случилось, и она закончила свою мысль:

– Роджера, папа? Ах да, кого же еще?.. Но ведь она очень мила и очень, очень очаровательна.

– Пусть будет так, очаровательна, если тебе угодно, но иногда я не совсем понимаю ее. К чему ей вся эта таинственность? Почему она не хотела ехать, чтобы выказать уважение отцу Роджера? Она приняла это с такой холодностью, словно я предложил ей сходить в церковь!

– Не думаю, что она приняла твое приглашение с холодностью. Пожалуй, я и сама не до конца понимаю Синтию, но все равно очень люблю ее.

– Гм… Мне нравится разбираться в людях, но, думаю, к женщинам это не относится. Так ты действительно полагаешь, что она достойна его?

– Ох, папа, – начала было Молли и умолкла.

Ей хотелось благожелательно отозваться о Синтии, но почему-то лестные слова не шли у нее с языка. А отца, похоже, ничуть не заботило, дождется ли он ответа на свой повторный вопрос или нет, и все закончилось тем, что, занятый собственными мыслями, он спросил у нее, не получала ли Синтия известий от Роджера.

– Да, в среду утром.

– Она показывала тебе его письмо? Впрочем, о чем это я. Разумеется, нет. К тому же я читал письмо, которое пришло сквайру, и из него узнал о нем все, что нужно.

Но Синтия, к некоторому удивлению Молли, сказала ей, что она может прочесть письмо, если та хочет, но Молли не отважилась воспользоваться полученным разрешением – ради Роджера. Она решила, что он, скорее всего, изливает душу своей избраннице и потому с ее стороны было бы нечестно выслушивать его признания.

– Осборн был дома? – поинтересовался мистер Гибсон. – Сквайр говорил, что не рассчитывает на его возвращение к сроку. Но молодой человек настолько непредсказуем…

– Нет, дома его не было.

И тут Молли залилась краской до корней волос, потому что ей вдруг пришло в голову, что он, скорее всего, укатил к жене – той таинственной женщине, о существовании которой она была осведомлена, но и только, и о которой его отец даже не подозревал. Мистер Гибсон с тревогой отметил про себя румянец дочери. Что это означает? Тот факт, что один из драгоценных сыновей сквайра влюбился против воли отца, доставил ему достаточно неприятностей, но что прикажете делать, если нечто подобное произойдет между Молли и Осборном? И, чтобы избавиться от этого нового опасения, он сразу же заговорил о том, что занимало его сейчас более всего.

– Молли, роман между Синтией и Роджером Хэмли застал меня врасплох. И если что-либо подобное может произойти вновь, дай мне об этом знать немедленно, честно и открыто. Понимаю, что тебе неловко и нелегко отвечать на мой вопрос, но я бы не задавал его, не имея на то веских оснований.

При этих словах он взял дочь за руку. Она взглянула на него своими искренними глазами, которые наполнились слезами. Девушка сама не понимала, откуда вдруг взялись слезы. Пожалуй, это произошло потому, что она уже не была такой сильной, как прежде.

– Если ты имеешь в виду, что опасаешься того, что Осборн думает обо мне так же, как Роджер о Синтии, папа, то ты ошибаешься, – произнесла Молли. – Мы с Осборном всего лишь друзья, не более того, и никогда не станем кем-либо еще. Вот и все, что я могу сказать тебе.

– Этого мне вполне довольно, малышка. Признаюсь тебе, что испытываю облегчение. Я еще не готов к тому, что мою Молли может умчать какой-нибудь молодой человек. Я бы отчаянно скучал по ней. – Он не мог удержаться, чтобы не вложить в свои слова всю душу, но был удивлен той реакцией, которую они вызвали. Молли обхватила отца обеими руками за шею и горько заплакала, спрятав лицо у него на груди. – Ну же, – сказал он, поглаживая ее по спине и подводя к софе, – перестань. С меня довольно слез для одного дня, пролитых взаправду, чтобы сталкиваться с ними еще и дома, где, как мне хочется верить, для них нет никаких реальных оснований. У тебя ведь ничего страшного не случилось, родная моя? – продолжал он, отстраняя девушку от себя на расстояние вытянутой руки, чтобы заглянуть ей в лицо.

Она улыбнулась ему сквозь слезы, и он не заметил печали в ее глазах, вернувшейся после того, как он отвел взгляд.

– Ничего, милый папочка, решительно ничего. Ты здесь, со мной, и больше мне ничего не надо. Я так счастлива.

Мистер Гибсон понял все, что она хотела сказать, отчетливо сознавая, что положение дел, сложившееся в результате его собственных поступков, уже ничем не исправишь. Для них обоих будет лучше, если они не станут и далее развивать эту тему. Поэтому он ограничился тем, что поцеловал дочь и сказал:

– Вот и хорошо, дорогая моя! Теперь я могу покинуть тебя с чистой совестью, потому что и так уже непозволительно задержался, болтая с тобой о всяких пустяках. А ты ступай прогуляйся. И можешь взять с собой Синтию, если хочешь. А мне пора. До свиданья, малышка.

Его самые обычные слова произвели на Молли отрезвляющее действие. Таково, впрочем, было его намерение. Он явил дочери самую искреннюю доброту и сердечность, хотя уходил от нее с болью в сердце, которую постарался заглушить, с головой окунувшись в дела и заботы о своих пациентах.

Глава 37. Непредвиденная случайность, или что из нее вышло