Охота на мух. Вновь распятый - Лев Златкин

Но шапку надевать не стал. Густая копна волос могла с успехом заменить любую шапку. Да и сбегать-то недалеко: до угла дома, где в крошечном хлебном отделе крошечного магазинчика «Продукты» продавался очень вкусный чурек. Минута туда, минута обратно. А шапка столь стара да мала, едва держится на голове, что просто стыдно надевать.

Сергею повезло. В хлебный отдел только что привезли свежий чурек, еще горячий, издающий такой аромат, что желудок начинал не то чтобы пищать, а вопить, требуя своего. А его ублажать нужно каждый день, потому что он живет только сегодняшним днем, не вспоминая вчерашний и не думая о завтрашнем.

Серега купил на всю трешку три больших длинных чурека, мудро рассудив, что с одним он запросто управится сам, с двумя другими трое домочадцев Елизаветы Израилевны. Беллочка в счет не шла, хлеб она вообще не ела, почему ее бабушке часто приходилось печь пирожки и мясные рулеты, что она с удовольствием делала для внучки не только на Шабат.

Завернув хлеб в большой лист бумаги, выпрошенной в мясном отделе, Серега упрятал чурек за пазуху, чтобы на холоде не охладился. И побежал домой. Даже встретившиеся приятели с улицы не смогли его свернуть с пути, а они его уговаривали пойти поиграть в снежки с девчонками, повалять их в снегу и заодно потискать, что тоже им полезно, от прикосновения мужской руки у девушек все их прелести расцветают. Мнение девчонок, конечно, не учитывалось.

Большего соблазна трудно было найти, но Серега переборол и это искушение. Во-первых, он был голоден и рвался плотно пообедать, а готовила Елизавета Израилевна так, что запах еды сводил его с ума, во-вторых, было еще нечто, притягивающее Сережку сильнее магнита, что-то для него пока непонятное, хотя, при зрелом рассуждении, можно было догадаться, это — тепло дома, домашнего очага, которого Серега был лишен с детства, еще до ареста отца. Отец так часто бывал в командировках, что ему было не до воспитания сына. А мать любила танцы в клубе офицеров, там ей скучать не давали. Она забрасывала сына, когда он был еще совсем маленьким, к подружкам, у нее тогда было много подруг, это уже после ареста мужа, Серегиного отца, все разбежались, исчезли, словно всех ветром сдуло. Поэтому Серега никогда и не ощущал, что у него есть дом, семья, он просто этого никогда не знал.

У Елизаветы Израилевны все было уже готово, будто время рассчитала: приборы стояли на столе, а на плите аппетитно булькало и шипело.

Получив еще теплый чурек, Елизавета Израилевна ласково улыбнулась Сереге и предложила:

— Иди, мой руки! — и добавила: — Свитер можно снять, мы тебя не заморозим.

Вся семья Елизаветы Израилевны была в сборе. Ее муж был намного старше, совсем дряхлым, на взгляд Сереги, но пока служил где-то, кажется, в каком-то министерстве. Их сын и его жена, родители Беллочки, инженеры, тоже где-то работали, но оба получали меньше, чем старый Мотя, как его до столь почтенных лет все еще звала жена, но инженеры они были не где-нибудь, а в обувной промышленности, и имели солидный побочный доход, являясь негласными консультантами, через брата Моти, Арнольда, подпольного обувного синдиката, который имел для прикрытия две кустарные мастерские, но основной товар, который шел в районы, шился в семейных мастерских. Так они умудрились не платить девяносто процентов налога, за счет чего и образовывалась сверхприбыль.

Обед прошел в дружеской обстановке. Как ни был голоден Серега, глядя на окружающих, он старался есть так же медленно и степенно, как и члены семейства Елизаветы Израилевны. То, что она была главой семейства, признавалось безоговорочно всеми, несмотря на полное отсутствие у нее образования и квалификации, несмотря на то, что она не заработала ни рубля в своей жизни. Впрочем, не заработала своими руками, а чужими, так даже очень. Деньги водились в этой семье постоянно, это чувствовалось по обстановке красного дерева в обеих комнатах, лучших комнатах во всей квартире, по сервировке стола, Серега впервые ел с тарелок китайского сервиза, пользуясь серебряными вилкой и ножом, как и впервые он видел, чтобы возле прибора лежала туго накрахмаленная белоснежная салфетка, свернутая в трубочку и вставленная в колечко резной желтоватой слоновой кости. Да и в качестве обеда чувствовалось присутствие денег.

В центре стола стоял большой бронзовый семисвечник. Горели свечи, распространяя аромат удивительных райских, не иначе, благовоний. Все присутствующие за столом были так нарядно одеты, что Серега вдруг почувствовал себя бедным родственником.

— У вас чей-нибудь день рождения? — не удержался он от вопроса.

— Нет, мальчик! — певуче произнес старый Мотя. — У нас каждую субботу праздник. «Шабат — это Богу!» — говорится в Торе. Всю неделю мы занимаемся делами, в основном материальными, а в Шабат только духовными, путем молитвы и медитации.

— А что такое — «медитация»? — совсем невежливо перебил Серега.

— «Глубокое размышление!» — улыбнулся старик, сделав вид, что не заметил глупости мальчика. — Человек, соблюдающий Шабат, приходит к миру с самим собой, с людьми, с природой, с Богом. В Шабат мы должны быть в мире со всеми живущими на земле. Закон Шабата предписывает нам хотя бы один день в неделю не быть «царями природы», которым «нечего ждать милостей… — взять их — главная задача», может, я что-то путаю, но смысл верен, и не «править миром», а быть с ним в гармонии… В этот день мы исключаем применение внешней искусственной энергии и обращаемся к своим внутренним и творческим ресурсам и способностям, заложенным в нас Создателем.

— Поэтому свечи? — догадался Серега.

— Электричество — искусственная энергия! — согласился старый Мотя.

— Но у вас горит газовая конфорка! — съехидничал Серега.

— Что касается внешней природы, Шабат запрещает зажигать огонь, но он запрещает его и тушить. Готовить пищу нельзя, но подогреть готовую можно, не на самом огне, а рядом. Готовый обед грелся со вчерашнего вечера после захода солнца.

— А если закурить захочется? — с вызовом спросил юноша.

— Нельзя зажигать огонь или пользоваться пламенем, — отрицательно покачал головой старый Мотя. — Это — внешняя энергия. Никакими техническими приспособлениями пользоваться нельзя. Даже писать, потому что карандаш или ручка — технические приспособления.

— А что же можно? — удивился Серега.

— Читать, беседовать, обсуждать! — перечислил старый Мотя.

— И общаться с Богом? — вспомнил Серега.

— Да! — опять улыбнулся старик. — В Шабат дана такая возможность общения с Тем, Кто не имеет материального тела.

— Интересно! — неожиданно для себя произнес Серега.

— Если интересно, я могу дать тебе почитать кое-что об иудаизме, — предложил старый Мотя. — Как я понимаю, ты далек от любой религии?

— Я — атеист! — гордо назвался Серега. — И член кружка «Молодые безбожники».

Старый Мотя мудро улыбнулся.

— Старик Вольтер, противник официальной религии, писал: «На стороне верующих в Бога — масса трудностей, на противоположной стороне — масса абсурда». Атеизм — интеллектуально ленивая доктрина, притом весьма не гибкая. А Достоевский писал в «Братьях Карамазовых»: «Бога нет — тогда все можно…» Предупреждал!

— Достоевский — представитель реакционной царской интеллигенции, — презрительно вскинулся Серега. — Он был против Великой Октябрьской социалистической революции…

— Царизм его чуть не казнил за участие в революционном кружке Петрашевского, а умер Достоевский задолго до пролетарской революции, впрочем, как и до буржуазной, — и старый Мотя рассмеялся. — Что за педагог у вас по литературе?

— У нас хороший педагог! — грудью встал на защиту педагога Серега. — Он так интересно рассказывает о Маяковском, о Горьком, о Демьяне Бедном. Все познавательно и понятно. А Бога разве можно познать? Как можно познать то, чего нет?

Старый Мотя произнес какую-то фразу на непонятном языке, а потом перевел:

— Это изречение на арамейском языке звучит приблизительно так: «Если бы я познал Его, я уже был бы Им».

— А как зовут вашего Бога? — поинтересовался Серега.

— Три тысячи лет тому назад Моисей, слушая Бога на горе Синайской, полюбопытствовал: как зовут Бога? Бог ответил: «Я есть Тот, Кто Есть».

— А я знаю хорошего человека! — вспомнил Серега. — Он — атеист!

— Не спорю! — согласился старый Мотя. — И среди атеистов встречаются хорошие люди! Доброта дается природой так же, как гениальность или талант. Образованные люди были всегда. Ученые были и в древности. Но мы же ввели всеобщее образование, готовим кого угодно: математиков, физиков, химиков, инженеров. Но не менее необходимо всеобщее нравственное образование!.. А может, и более! — добавил он после небольшой паузы.

— Старый Мотя! — вмешалась Елизавета Израилевна. — Ты не в синагоге, дай мальчику попить чаю со штруделем.