Хроники Дерини - Кэтрин Куртц

Решительным жестом водворив шапку на место, Дункан пошел через двор. Потом он вернулся, решив отвязать коней на случай, если придется спасаться бегством, и снова направился к гробнице. Когда он вошел, за перегородкой послышалась какая-то возня, и тотчас раздался скрипучий голос монаха:

— Сюда нельзя входить с оружием. Ты это знаешь. Это священная земля.

Дункан нахмурился. Он вовсе не собирался нарушать местных обычаев, но и не решился бы остаться без оружия при теперешних обстоятельствах. Если Аларик в опасности, придется сражаться за двоих. Левая рука Дункана невольно потянулась к рукоятке меча.

— Я ищу того человека, который вошел сюда сразу после меня. Вы его не видели?

— Никто сюда не заходил с тех пор, как ты совершил поклонение, — последовал надменный ответ. — Ну что, ты сам расстанешься со своим оружием или мне позвать на помощь?

Дункан настороженно взглянул на перегородку. Все это казалось ему весьма подозрительным. Он осторожно спросил:

— Так вы уверяете меня, что не видели вошедшего сюда человека в коричневой шапочке и кожаном охотничьем костюме?

— Я же сказал тебе, здесь никого не было. А теперь уходи.

Дункан твердо сжал губы.

— А вы не думаете, что я и сам могу посмотреть? — холодно спросил он, приближаясь к двойным дверям и распахивая их.

Шагнув в усыпальницу и захлопнув за собой двери, он услышал возмущенный крик монаха, но ему было уже не до того. Особое, свойственное всем Дерини чутье сразу привело Дункана в середину нефа. Как и сказал монах, в маленькой часовне никого не было — сейчас, во всяком случае. Но куда же делся Аларик, если здесь всего один вход?

Приблизившись к ограде алтаря, Дункан внимательно осмотрелся, пытаясь понять, что здесь изменилось с момента его посещения. Ни одной свечи не прибавилось на полочке у алтаря, но одна, сломанная и раздавленная, лежала на полу возле ограды — ее он прежде не видел. А дверца — была ли закрыта дверца, когда он здесь был?

Конечно нет.

Тогда почему Аларик закрыл ее?

Точнее, Аларик ли ее закрыл? И если да, то зачем?

Он оглянулся и увидел, что двери слегка приоткрылись и в проеме мелькнула щуплая фигура в коричневой рясе.

Ах вот как, монашек за ним шпионит! С минуты на минуту он вернется с подмогой.

Дункан снова повернулся к алтарю и склонился над оградой, осматривая замок. Вдруг его взгляд остановился на каком-то предмете, лежащем за оградой, которого раньше здесь не было. Он похолодел.

Там, на полу, лежала смятая поношенная коричневая шапочка с ремешком, который крепился под подбородком.

Шапочка Аларика?

Ужасное подозрение шевельнулось в глубине его сознания. Дункан протянул руку за шапочкой и зацепился за что-то рукавом. Осторожно осмотрев замок, он обнаружил вдруг острый металлический шип. Высвободив рукав, Дункан наклонился еще ниже. Какое счастье, что он не дотронулся до замка.

Мераша!

Дункан содрогнулся от ужаса, отпрянув в холодном поту, и с трудом удержался от желания бежать отсюда без оглядки. Припав на одно колено, он оперся об ограду, восстанавливая дыхание и успокаиваясь.

Мераша. Теперь все понятно — закрытая комната, шапочка, замок…

Он словно увидел все, что здесь произошло. Вот Аларик приближается с зажженной свечой к ограде алтаря, так же как он сам перед этим. Вот наклоняется в поисках потайного замка. Он, конечно, настороже и готов к опасностям, которые, возможно, таит это место, но даже не подозревает об угрозе, заключенной в

безобидном на вид замке. Вот выступающая из него колючка пронзает не рукав, а живую плоть, посылая замутняющее разум зелье в тело ничего не подозревающего человека.

Кто-то, затаившийся в засаде, выждал, пока отрава ослабит лорда Дерини, а затем его, беспомощного, куда-то уволокли. И что уж там дальше — неизвестно.

Дункан тяжело вздохнул и огляделся, вдруг осознав, как он сам был близок к тому, чтобы тем же путем последовать за своим родственником. Надо было торопиться. Рассерженный монашек вот-вот вернется, и не один. Но прежде чем покинуть это место, нужно найти хоть что-то, какую-то самую ничтожную нить, за которую можно было бы уцепиться, чтобы найти Моргана. Он ума не мог приложить, где Аларика искать. Каким же образом его вынесли отсюда?

Вытерев рукавом мокрый лоб, Дункан наклонился и вытащил кожаную шапочку между прутьями ограды. Немного подумав, он сосредоточился и вдруг почувствовал обволакивающую его боль, путаницу в мыслях; тьма подступала к нему со всех сторон. Судорожно прижимая к груди шапочку, он уловил отзвуки тех страданий, что испытывал его кузен, когда ее сорвали с его головы.

И вот он уже где-то в другом месте и мельком видит безликие тени таких же путников, как и все на этой дороге. Он чувствовал, что это солдаты, что они приближаются к нему с какой-то целью, но с какой — распознать не мог. Еще он уловил какую-то зловещую черноту, исходившую от маленького монашка за перегородкой. Разум его наполнился ненавистью к тем, кто готовил ему преждевременную гибель.

Узнал Дункан и кое-что еще: монашек видел, как Аларик вошел, но не только не видел, а и не ожидал увидеть, как он покинет часовню.

Дункан вышел из транса и дрожа, в тоске привалился к ограде алтаря. Ему надо уходить отсюда. Монах, который, очевидно, принял участие во всем, что произошло, мог с минуты на минуту привести солдат, и, если Дункан хочет помочь Моргану, он не может позволить себе угодить в плен.

Дункан со вздохом поднял голову и в последний раз окинул взором алтарь. Да, ему надо бежать, и как можно скорее.

Но где же Аларик?

Он лежал на животе, его правая щека покоилась на твердой холодной поверхности, покрытой чем-то шероховатым и затхлым. Первым его чувством, когда он очнулся, было чувство боли — пульсирующей, начинающейся где-то у кончиков пальцев ног и кончающейся в затылке.

Глаза его были закрыты, и у него еще не было сил их открыть, но сознание постепенно возвращалось. Раскаленные иглы пронизывали голову снова и снова, с каждым ударом сердца, не давая никакой возможности сосредоточиться.

Он крепко зажмурился и попытался отогнать боль, стараясь сосредоточить внимание на том, чтобы пошевелить хоть какой-нибудь частью истерзанного болью тела. Он смог наконец шевельнуть пальцами левой руки и почувствовал под ними солому.

Его куда-то унесли из часовни?

Задав себе этот вопрос, он ощутил, как боль сконцентрировалась где-то за глазными яблоками, и рискнул открыть глаза. Это ему, как ни странно, удалось, хотя первые мгновения он ничего не видел.

Потом он увидел на полу, покрытом соломой, всего в нескольких дюймах от носа свою собственную левую руку и понял, что не ослеп, а просто в помещении, где он находится, темно, да еще пола плаща упала ему на лицо, мешая осмотреться. Когда замутненное сознание уяснило этот факт, он уже был в состоянии направить свой взгляд дальше, поверх руки. Он вглядывался во тьму, не двигаясь, и уже начал различать свет и тени, хотя последние преобладали.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});