Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский

учился у немцев, знаменитые русские ученые по всем отраслям учились у немцев. Очень многие знаменитые советские оружейные конструкторы тоже учились у немцев, причем даже не обязательно покидая свою страну, поскольку немцы делали свое дело за границей, когда заниматься этим на родине было запрещено Версальским договором. И это было очень полезно для такого талантливого народа, как русский, ибо не было такого направления в науке и технике, где бы русский, научившийся у немца, в скором времени не смог бы его превзойти – с тем, чтобы снова разрешить себе расслабиться и снова отстать.

Михаил пришел к таким заключениям, будучи скорей германофобом, нежели объективным нейтралом. И если он, несмотря на свой настрой, сделал выводы, которые скорее можно было считать германофильскими, то виноват был в этом не он, а доблести лучших из немцев, хотя и не всех немцев, как он их себе представлял. Ведь не на пустом же месте очень быстро распространилась и буйно расцвела идея превосходства германской нордической расы над всеми другими. Немецкие обыватели – любители пива – отождествляли себя с теми немцами, которые далеко не в одиночестве прокладывали новые пути для европейской цивилизации.

Итальянцы, французы, англичане, скандинавы, американцы тоже успешно работали ради прогресса, да и славяне, невзирая на свою национальную безалаберность, нередко заставляли ахать от изумления весь остальной мир. Им приходилось догонять других европейцев, поскольку их старт запоздал на тысячу лет – и к первой трети двадцатого века они уже почти ликвидировали это страшное начальное отставание, сократив его лет до двадцати пяти, а кое- в каких направлениях – уничтожив совсем.

Напрасно идеологи «высшей расы» презирали славян как «недочеловеков» и выродков из среды славных тевтонов. Во-первых, потому, что разъяренный славянин способен быстро сравняться с немцем в знаниях и умениях – и превзойти его за счет неутраченной готовности к самопожертвованию и способности выносить непереносимое. Во-вторых, потому, что массовая мораль народа, основанная в первую очередь на представлениях о своей исключительности и превосходстве над другими, закономерно становилась гибельной для всех «высших», считающих, что у них есть предпочтительное право на существование в сравнении с другими человеческими творениями Господа Бога. Необязательно было знать о существовании Принципа Недопустимости вмешательства в Прерогативы Всевышнего и Принципа Недопустимости гомогенизации сущего – достаточно лишь морально – интуитивных представлений на этот счет, они все равно срабатывали раньше или позже. Очевидно, Всевышнего особенно возмутило, что на пряжке каждого солдата «Тысячелетнего Рейха», огнем и мечом устанавливающего «новый порядок» в мире, было выбито «Бог с нами». Результат германской экспансии известен. Славянские и еврейские «недочеловеки» вместе с более «цивилизованными» англосаксами так и не дали «Тысячелетнему Рейху» просуществовать дольше двенадцати лет. Не дали, правда, страшной ценой, способной испугать кого угодно, кроме абсолютных тиранов. Сталин и не испугался. Тридцать или сорок или сорок пять миллионов жизней за промежуточную победу – не все ли ему было равно? Людоед Гитлер берег своих арийцев куда как больше, чем людоед Сталин своих «советских людей».

Собственно, по отношению к арийцам Гитлер был скорее защитником, чем людоедом, в то время как Сталин истреблял своих верноподданных в значительно большем числе, чем своих настоящих врагов.

У этих двух главных людоедов были разные планы насчет своего мирового господства – не только в том смысле, что каждый исключал другого из категории высшего правителя. Сталин готовил себя и свою страну к вечному господству на Земле. Гитлер, как выяснилось много позже, желал мирового господства на нашей планете всего лишь на определенное время.

Эта была довольно туманная история, из которой только временами проявлялся или высвечивался какой-то существенный фрагмент. Полностью она так и не прояснилась. Кто мог прояснить, тот не хотел. Кто хотел раскрыть главные тайны и по-иному объяснить известные события, выглядевшие нелогичными или странными, тот не мог из-за нехватки информации.

Первое сомнение Михаила в том, что главной целью Гитлера было сокрушить Советский Союз и добавить всю его колоссальную территорию к уже покоренной континентальной Европе (Англия мелочь, не в счет), возникло у Михаила в 1943 году, когда он, десятилетний мальчишка, разглядывал схематическую карту Евразии в немецкой офицерской книжке, которую привез его дядя из-под Сталинграда. На ней стрелками были показаны стратегические направления германской экспансии. Пробежав недалеко за Волгу, эти стрелки довольно круто устремлялись к югу-юго-востоку. Кстати, после Кавказа они тоже уходили на юг и на юго-восток и там смыкались со стрелками, которые шли из Заволжья через Среднюю Азию где-то на севере Индии или около того. География была любимым школьным предметом у Михаила, и он знал тогда больше, чем требовалось по программе четвертого класса. Кавказа в том возрасте Михаил еще не видел, а Среднюю Азию – хотя бы отчасти – знал, потому что жил в эвакуации и в Оренбургской области, и в Чимкенте, и этот назначенный Гитлером маршрут боевого похода Германии его озадачил.

Зачем было немцам захватывать бедную, пустынную и полупустынную советскую территорию, зачем им было переться в Северную Индию, разграбленную и эксплуатируемую британскими колонизаторами, через еще более бедный Иран? На этот вопрос он тогда не получил ответа. Позже, лет через десять, уже будучи студентом, Михаил вдруг спросил себя, для чего еще до войны с СССР Гитлер попер в Северную Африку? Ведь для него Советский-Восточный фронт уже тогда становился вторым фронтом. Что-то тут было скрыто подозрительное. И подозрение вновь освежило в памяти содержание стратегической гитлеровской карты-схемы. Ведь из Ливии через Египет и дальше через Аравию, а также через Суэцкий канал и Красное море, стрелки вели все к той же Северной Индии!

Неужели Адольфу так нужна была именно Индия, что он сразу несколькими путями намеревался пробиться к ней? Ведь каждый из них по отдельности был очень долог и труден, зачем же было планировать сразу три пути агрессии – через Египет и Средний Восток, через Заволжье и Среднюю Азию, через Кавказ и Иран? Тут действительно все выглядело странно. Если бы Гитлер сосредоточил все свои силы на Средиземноморском и Африканском фронте, англичане бы там не устояли – они еле отбились от одного Роммеля, когда Германия уже наносила главный удар по Советскому Союзу. Так зачем немцам было распылять свои силы на два театра военных действий? Каких бы успехов они ни добились в России в первые два года войны, до Сталинграда, это не смогло их сильно приблизить к Северной Индии, а вот захвати они Суэцкий канал – и все было бы по-другому. Итальянский и немецкий флот и так господствовал в Средиземном море, а с захватом канала – иди себе без серьезных препятствий прямо через Красное море вокруг Аравии на север Аравийского моря и высаживайся где угодно на полуострове Индостан. Там, пожалуй, угнетенные англичанами местные народы помогли бы немцам в борьбе с англичанами с большей охотой, чем крымские татары или балкарцы, ингуши и чеченцы в борьбе с Красной армией и Советской властью на Кавказе. К тому же Индия была куда гуще населена, чем Кавказ. Поэтому противников колонизаторов там могло оказаться много больше. Тогда и достижение стратегической цели Гитлера стало бы вполне реальным. Но зачем ему нужна была эта странная цель – либо горный район Каракорума, либо даже почти совсем пустынный юго-западный Тибет? И снова на вопрос не было никакого вразумительного ответа. Богатства Индии, на которые польстились и за которые держались англичане, были в основном в Средней и Южной Индии, а не на Севере. Какая выгода могла манить туда немцев? Что светило Гитлеру? Захватить слабонаселенные места в двух месяцах пути по воде от Германии и считать цель военной кампании достигнутой? Вряд ли. По логике – ничего не светило и ничего не достигалось. Хоть стой, хоть падай – в этом свете намерений Гитлера было никак не понять. Тем более, он уже и под Москвой увяз, не говоря о Сталинграде. Хотя Москву, кстати сказать, лично Гитлер совсем не собирался брать. К этому его с величайшим трудом склонили стратеги – генералы.

Новый толчок к продолжению размышлений еще почти лет через сорок, уже после Горбачевской перестройки и развала Советского Союза, дала Михаилу пара телевизионных передач по материалам частично рассекреченных архивов, захваченных советскими войсками в поверженной Германии и хранящихся в КГБ. Собственно, был объявлен целый сериал документальных фильмов и репортажей, однако телезрителям показали всего две части, затем сериал прикрыли без объяснения причин. Это означало, что комитет госбезопасности не так сильно ослабел, как показалось на заре демократических преобразований. А передачи были интересными и обещали стать еще интереснее. Но, несмотря на внезапную оборванность каскада новых важных сведений, их все же оказалось достаточно, чтобы в рассуждениях Михаила появился логический стержень, на который