Фея - Джон Варли

— Знаешь, Крис, если бы я только могла это описать, — сказала она. — Ничего чудеснее… я так хорошо это помню. Вдруг обрести разум, чувствовать, как пробуждаешься от сна примитивных желаний и как вокруг тебя обретает форму огромный мир, полный других созданий. А растущая потребность говорить — почти как приближение оргазма. Впервые зарождающаяся мысль, что с другими можно общаться. Понимаешь, Змей уже знает слова, но без приложения к ним вещественности они для него все еще загадочны. Он будет полон вопросов, но редко будет о чем-то спрашивать. Он просто увидит камень и подумает: «Ага, так вот он какой, камень!» Потом подберет камень и подумает: «Ну вот, я подобрал камень!» Он будет задавать множество вопросов самому себе, находить ответы — и это ощущение открытия так необыкновенно, что самая распространенная мечта титаниды — родиться еще раз, и снова все это пережить. К сожалению, на многие вопросы ответов не найдется — но таков уж закон жизни. Мы должны стараться все-таки найти эти ответы и всегда быть добрыми. Надеюсь, ты будешь терпелив, позволишь ему думать в своем темпе и в свое время обрести броню фатализма. Нельзя, чтобы он перенимал ее у нас, ибо тогда…

— Обещаю, Валья, обещаю. Я еще долго буду на тебя поглядывать, чтобы ты намекала мне, что тебе желательно, и как можно больше буду оставаться на заднем плане. Но у меня по-прежнему на уме твой безумный эксперимент. Интересно, будет он говорить на…

— Ты человек, — вполне раздельно произнес Змей. Крис уставился на широко расставленные глаза младенца, которые невинно на него смотрели. Потом понял, что до отказа разинул рот, и быстро его закрыл. На губах Змея обозначился намек на улыбку, неуловимую, как у Моны Лизы. Воображаемый мячик диалога был теперь в руке у Криса, а ведь он только и хотел, чтобы оставаться где-нибудь на заднем плане.

— Ага, человек. Причем очень удивленный. Я… — Увидев, что Валья еле заметно повела головой, Крис умолк.

Потом обдумал свои слова. Все верно, разум еще не призван. Крису следовало ступить куда-то на нейтральную землю между агуканьем и Геттисбергской речью — вот только знать бы, где эта нейтральная земля.

— Как тебя зовут? — спросил Змей.

— Крис.

— А меня — Змей.

— Рад познакомиться.

Улыбка окончательно проявилась, и Крис почувствовал ее тепло.

— Я тоже рад познакомиться. — Он обернулся к матери. — Валья, а где мой змей?

Валья потянулась куда-то себе за спину и отдала сыну любовно вырезанный змеевидный рожок в обрамлении из мягкой кожи. Змей взял инструмент и принялся вертеть в руках. Глаза его засияли. Наконец, приложив к губам мундштук, он подул — и в воздух выплыл мрачный басовый тон.

— Я голоден, — заявил Змей. Валья предложила ему сосок. Новорожденный был так любопытен, что никак не мог сосредоточиться. Водя глазами и крутя головой, он умудрялся одновременно удерживать сосок в рту. Он взглянул на Криса, затем на инструмент, покрепче зажал его в руке, и Крис заметил, как на лицо юной титаниды нисходит благоговейное изумление. В этот самый миг Крис понял, что они со Змеем думают об одном и том же, хотя каждый по-своему. Итак, он и вправду Змей.

Ребенок развивался в точности так, как и предсказывала Валья.

Слово «жеребенок», впрочем, точнее к нему подходило. Змей был долговязый и неловкий, резвый и порывистый. Когда пришло время ходить, он за десять минут перепробовал все аллюры — а потом потерял интерес ко всем, кроме сумасшедшего галопа. Девяносто его процентов составляли ноги, а значительную часть ног — коленки. Угловатость Змея была очень далека от грациозной статности взрослых, но зачатки этой статности уже, несомненно, присутствовали. Когда Змей улыбался, пропадала нужда в сиялках.

Малыш очень нуждался в ласке — и ни Валья, ни Крис на нее не скупились. Никогда Змей не отстранялся от прикосновения. Поцелуй Криса воспринимался с таким же восторгом, что и поцелуй матери, — и с таким же восторгом возвращался. Он любил, чтобы его холили и гладили. Валья пыталась нянчить его лежа, но Змея такое не устраивало. Она вставала на костылях, и он ее обнимал. Нередко вот так, стоя, он и засыпал. Тогда Валья просто отходила и оставляла его спать, уперев подбородок в грудь. Змею предстояло нерегулярно засыпать еще три килооборота, а затем навсегда с этим покончить.

Долгое время Крис смотрел на Змея как на ходячее несчастье, которое только и ищет место, где бы влипнуть. Ему и без того тяжко было помогать Валье одолевать трудные участки, недоставало только безрассудного юнца, чтобы раньше времени довести Криса до седых волос. Змей прекрасно справлялся с этой ролью. Однако, как и предсказывала Валья, ровным счетом ничего не случилось. Со временем Крис тревожиться перестал. Змей четко знал свои пределы и, хотя постоянно старался их расширить, границ никогда не переступал. В титанидских детей словно был встроен гувернер; раз их изначально нельзя было защитить от несчастного случая, они страдали от происшествий почти так же редко, как и взрослые титаниды. Крис об этом задумывался — его забавляла мысль, что различие между титанидами и людьми, быть может, состоит в отсутствии у титанид безрассудства, — но жаловаться не собирался.

Змей так преуспевал в узнавании вещей, что очень долго Крис редко думал о чем-то, способном доставить серьезное беспокойство в первой части похода. Тем сильнее оказалась внезапная тревога, когда рядом с одной из путевых отметок оказалось теплая парка Робин и целая гора снаряжения.

— Ведь я велел ей любой ценой ее сохранить, — жаловался Крис, указывая Валье на парку. — Черт побери, она же вообще не знает, что такое мороз!

— А какой мороз на вкус? — пожелал узнать Змей.

— Не могу тебе ответить, сынок, — сказала Валья. — Придется тебе подождать и самому его попробовать. Крис, у Робин была еще одежда. Если она всю ее наденет…

— Крис, а кто такая Робин?

— Один добрый друг и верный товарищ, — сказал он. — Только вот, боюсь, товарищ этот может оказаться в большой беде. Если мы только ее не догоним.

— Можно мне это надеть?

— Попробуй, только будет очень жарко. А вообще-то хорошо бы забрать парку и остальные вещи. Как, сможешь?

— Конечно, Крис. Если ты сможешь меня догнать.

— Обойдемся, парень, без этого. И прекрати свои хиханьки да хаханьки. Если я медленно хожу, тут уже ничего не поделаешь. Зато вот так тебе слабо? — Крис встал на один вытянутый палец ноги — нехитрый трюк при низкой гравитации — и исполнил пируэт почище заправской балерины. Одним пальцем он при этом касался макушки, а завершил все изящным поклоном. Валья зааплодировала, а Змей смотрел с недоверием.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});