Заговор обезьян - Тина Шамрай

— Ты не брезгуй, не брезгуй, бери ватник — это под голову. А укрыться можно вот этим одеялком.

— От него так пахнет! Могли бы и у костра посидеть…

— Какой костёр! А запах нормальный, рыбкой и пахнет. Это ты зараз перебираешь, а ночью замёрзнешь, все тряпки на себя натянешь. Всё, спим! Фонарь выключать?

— Да, разумеется. Спокойной ночи!

— Как говорил мой дед — взаименно, — старательно выговорил Толя и щёлкнул кнопкой на фонаре. И сразу наступила кромешная темень, в этой темноте беглец ворочался на своём жёстком ложе и всё не мог найти положение, удобное больной спине. На это шуршание, на этот скрип рассохшихся досок майор никак не откликался. Заснул? Или выговорился и теперь переживает по этому поводу? Надо же, у победительного Толи своя история. Что это нас с ним так развезло, устроили вечер откровений. И не водка здесь виновата, он совершенно не чувствует опьянения. Но и сожалений по поводу слез, выпущенных на майорское плечо, не было. Плохо только, сон пропал. Вот человек — раз, и заснул, позавидовал он крепким нервам компаньона. Но Толя вдруг шумно вздохнул: «Ты шо там крутишься?»

— Да ведь и ты не спишь, — усмехнулся беглец, довольный тем, что майор заговорил первым. — Слушай, почему ты возишься со мной? Нет, в самом деле, почему?

Майор долго не отвечал, потом включив фонарь, сел на топчане и печальным голосом спросил:

— От шо такое секс?

— Это я тебе должен объяснить?

— Не перебивай! Так шо такое секс, я имею в виду нормальный процесс? Это одно и то же одним и тем же, правильно? И, шо характерно, такая зараза, шо никогда не надоедает! И жизнь — одно и то же, одно и то же, крутишься, как та белка в колесе, и так эта карусель остое… надоедает! А тут на горизонте ты! Понятно объясняю?

— Понятно. Ищешь приключений на свою голову…

— Да не в этом дело! На Северах, помню, была такая ситуация, зарплату не выдавали два месяца, и уже ходили слухи, что наша контора накроется медным тазом. Собрались тогда мужики, человек десять нас было, ну, и забурились к главному бухгалтеру в кабинет. Ввалились гуртом, ну и дым столбом, мат-перемат коромыслом… А мужичок этот, бухгалтер который, сидит, слушает и всё молчком… Ну, мы выдохлись, он встает, подбирает с пола окурок — бросил кто-то, относит к урночке, садится обратно в кресло и тихо так говорит: «Теперь, господа, я вас внимательно слушаю». Представляешь, чем он нас взял? Исключительно вежливостью! Оставили мы в кабинете двух самых спокойных, я в то число, как ты догадался, не входил, и вышли. Короче, вопрос решился, зарплату выдали…

— Так в чём пафос твоего спича?

— А в том, что ты для меня как тот бухгалтер. Понимаешь, другая порода…

— Ошибаешься. Чужих окурков я бы точно не поднимал.

— И не подымай! Я ж не про окурки!

— Знаешь, очень опасно сближаться с людьми, от которых чего-то ждешь. Люди разочаровывают, особенно когда видишь их вблизи…

— Так и я ж про это самое! Я ж тоже думал: «О, миллионэр!» А сняли с тебя золотой фантик, а шо под ним? Мужик как мужик, два уха и хвостик. Ничего интересного! И так я разочаровался, так разочаровался! — рассмеялся майор и выключил фонарь. — И шо у тебя за мода такая, как до подушки — так расспросы? Смотри, подниму рано…

Но утром его разбудил не Толя, а могучий храп. Рыбак Веня, устроившись на столе, под грудой тряпья, издавал такие рулады, и казалось, волнами колыхался не только застоявшийся воздух, но и сама избушка. Тусклый свет, лившийся из грязного оконца, извещал: пора вставать. Майор долго мычал, не хотел просыпаться, но, открыв глаза, тут же подскочил: проспали? И, только вглядевшись в экранчик телефона, выдохнул: ещё целых пятнадцать минут можно было кемарить!

По реке клочьями плыл туман, и вода была такой ледяной, что заломило пальцы. Зато после нескольких пригоршней воды остатки сна как рукой сняло. Подхватив свои сумки и оставив Вене и короб Василия Матвеевича, и его куртки, компаньоны осторожно двинулись в деревню. Видимость была в пределах тридцати метров, но они умудрялись натыкаться то на изгородь, то на рассохшуюся лодку, то деревянную колоду. Они прошли, кажется, всю улочку, но никакой машины в её пределах не было. Что за чёрт, куда зилок подевался, бормотал Толя. А беглец пытался бодриться:

— И что в таких случаях говаривал полковник Абрикосов?

— Полковник уже давно молчит. Застрелился! — хмуро обернулся майор.

— Как? Когда? — будто споткнулся беглец.

— А пять лет назад! Я ж тебе вчера рассказывал… ну, жена отправила к родителям, а он…

— Так это был Абрикосов? Что ж он так?

— Во-во, так и знал, шо ты расстроишься. Я и сам, как подумаю, скоко знакомых по могилкам лежат! А какие мужики были!

— Но как же Абрикосов? Учил, учил, а сам…

— А бросили б тебя на руки матери, а она бы через пять месяцев умерла, и остался бы ты один, инвалидом в коляске! Мы и сами узнали токо через полгода, когда поехали проведать… Всё, не будем об этом!

— Как мы туда попадём! — беглец ещё не мог смириться с тем, что и сегодня не сядет на поезд.

— Как говорил мой дед — абнаковенно! На пердячем пару! Сядем на одиннадцатый номер и поедем! Чух-чух-чух! — изобразил Толя движение поршней, но, увидев растерянное лицо компаньона, рассмеялся:

— Пешадралом, от как! И ежиками в тумане, ежиками… Ноги до колен сотрём, а до Могочи обязательно доберемся!

И, вдруг раскинув руки, майор заорал на всю округу:

И если трудно нам придётся,Когда в тиски зажмёт судьба,Железо может и согнётся,Но вертолётчик никогда!

И что этот неугомонный делает? Ведь всё село всполошится! Как там село — неизвестно, но одна тёмная фигура из тумана показалась. Это была вчерашняя старуха, на ней были всё те же ватник, длинная юбка, мужские ботинки, красная тряпица оказалась фартуком, и ростом хозяйка этих чудных мест была почти вровень с майором. Они кинулись к ней, а старуха будто только и ждала компаньонов.

— Вы никак чегой-то ищете?

— Генка, сосед ваш, мамаша, где? Вчера обещал до трассы подбросить…

— А он с вечера наказал: как появятся два мужжчины, скажи им Моревна, уехал Геннадий, уехал!..

— Вот же гад, обманул! А как, мамаша, на дорогу выйти…

— Да так прямо и идите, держитесь речки. Идите, не пужайтесь…

И пошли. И майор прокладывал дорогу и предупреждал: осторожней… камень слева… куда ты, там яма… Ничего, ничего, дойдем, твердил себе беглец. И точно, не успели путники углубиться в лес, как их нагнал рокот мотора: неужели транспорт, откуда? Оттуда! Показавшаяся из белой пелены тумана машина и была потерянным зилком. Вчерашний Генаша, остановив машину, высунул весёлое лицо из кабины:

— А я вас ждал, ждал…

— Где ты ждал? Ждал он… Смотри, когда-нибудь сам себя перехитришь!

— А как вы хотели? Безопасность — прежде всего. Ну, чево встали? Ехать будете или пёхом пойдёте?

— Не, ты посмотри на этого мудозвона, он ещё и издевается…

— Чего лаешься, садитесь!

Компаньоны один за другим забрались в кабину и уселись, тесно прижавшись друг к другу, майору явно не хватало пространства, его колени доставали до приборной доски, а руку пришлось закинуть за спину Генаши. Тот опасливо скосил глаз, но делать нечего, сам пригласил, теперь придётся везти. По лесной дороге с большими валунами и камнями поменьше и человеку идти трудно, а машине достаётся ещё больше. Генаша рулил осторожно, стараясь объезжать возникавшие то и дело препятствия, но делал это не очень умело, и оттого зилок двигался нервно, рывками, с отдышкой.

— Ну, так мы до вечера не доедем, — сердился Толя.

— Вот будет у тебя своя, на ней и гоняй. Чего это мы до вечера не доедем? Да тут до трассы ехать всего ничего… тридцать пять километров. Всяко разно, а доберемся.

Но недлинный отрезок на карте основательно измотал, и когда они, наконец, добрались до трассы, все выдохнули с облегчением. И как-то не сразу обратили внимания, что машина везет их всё дальше и дальше.

— А ты сам куда едешь? — потребовал ясности майор.

— Кто, я? Я — в Могочу, — удивился шофёр.

— В Могочу? А что ж ты молчал? Не, ты точно мудило! И нам туда! — восторженно объявил пассажир.

— Так, кто тогда… Ты ж сам говорил — до трассы, до трассы. Сам ты… — шофёр не решился вернуть определение, только недовольно насупился. А майор, не обращая внимания на переживания Генаши, всё толкал компаньона в бок: вот, мол, подфартило. Подфартило ли, сомневался тот. И особой радости не выказывал, боясь спугнуть удачу. Нет, нет, загадывать не стоит, вот доедем, тогда…

А трасса пылила и гудела. Машины, что неслись навстречу, выглядели инвалидами. Бамперы, крыши, капоты машин были заклеены бумагой и картоном, а фары липкой лентой. Некоторые умудрялись заклеить не только левое боковое стекло, но и левую половину лобового.