Шотландия: Путешествия по Британии - Генри Мортон

До чего же диким и неприступным выглядело северное побережье Сазерленда! Здесь я ощущал себя более одиноким и оторванным от цивилизации, чем когда пересекал Сьерра-Неваду по пути из Гранады в Альмерию. И с каждой пройденной милей это чувство только усиливалось. Я сам себе казался непрошеным гостем, случайно забредшим в мастерскую Господа Бога. Холмы — холодные и безразличные в своем величии — нависали над морем, толкались боками, наползали друг на друга. Узкие соленые озера извивались, с трудом прокладывая себе путь в горные долины. Они выглядели лазутчиками водной стихии, которые тайком просачивались в земную твердь. Чаще всего их берега были абсолютно безлюдны, но иногда там лепились два-три домика. Приземистые и неказистые, они, казалось, и сами осознавали свою неуместность в этом краю желтых водорослей и папоротников. Здесь не было места для людей — только ветер да волны, да еще молчаливые, погруженные в задумчивость холмы, которые отражались в водной глади. В эти края забредало так мало путешественников, что сочли нецелесообразным строить настоящую паромную переправу и решили ограничиться небольшой лодочкой. По этой причине мне пришлось проделать лишние двенадцать миль по горной дороге: сначала вдоль восточного берега озера Лох-Эриболл, а затем в противоположную сторону по западному берегу. И все ради того, чтобы преодолеть путь, который по воде занял бы менее пяти минут.

Дальше дорога пролегала сквозь буйные зеленые заросли, которые были бы вполне уместны где-нибудь в Уорикшире. Выехав из этого зеленого лабиринта, я снова увидел озеро, пустошь и бесконечные холмы. Мимо проплывали склоны, и поросшие сосняком, и абсолютно голые, мелкие речки в каменистых берегах и лесные ручейки весело журчали под сенью листвы. Порой на пути ручья встречалась скала, и тогда, падая с ее края, он образовывал крошечный белый водопадик. Все это многообразие раскинулось на фоне одной и той же величественной картины открытого моря, его рокот — то громче, то тише — сопровождал меня всю дорогу.

Длинное и узкое озеро Лох-Эриболл уютно угнездилось среди холмов, воды его казались темными из-за громоздившихся на левом берегу гор. Двадцать миль я ехал вдоль озера, и за это время мне встретились всего две или три фермы: скромные постройки под низкими, словно съежившимися от ветра крышами. Перед каждой из ферм небольшой участок расчищенной земли, на котором колосился будущий урожай. Тем временем холмы окутались вечерним туманом. Я ехал по совершенно безлюдной местности — лишь в небе парила какая-то крупная, неведомая мне птица, да порой в папоротнике мелькал заячий хвост. Становилось все темнее, на Лох-Эриболл опускались долгие северные сумерки. Внезапно я почувствовал, что радость путешествия покинула меня. Возникла острая потребность услышать человеческую речь, увидеть свет. Мне хотелось как можно скорее уехать отсюда, от окружавших со всех сторон холмов. Казалось, они неодобрительно смотрят на меня — жалкого представителя человеческого племени, вторгшегося в их владения.

С чувством облегчения я въехал в беспорядочно раскинувшуюся деревушку под названием Дарнесс. Увы, здесь негде было остановиться на ночлег, и мне предложили проехать в сельскую гостиницу, в нескольких милях оттуда, на берегу Кайл-оф-Дарнесс. Уже почти стемнело, и я поспешил в указанном направлении. Въехав на вершину холма, я невольно поежился при виде открывшейся моему взору панорамы: на фоне закатного неба темными силуэтами выделялись все те же мрачные, окутанные туманом холмы.

Гостиница для рыболовов стояла почти у кромки воды. Видно было, что поздние визиты усталых путников здесь не в новинку. Мне сразу же предложили ужин и свободное местечко возле жарко натопленного камина. Собственно, кроме меня в гостиной сидел всего один человек — унылый краснолицый англичанин с седыми усами. Одет он был в твидовую куртку с кожаными заплатами на локтях. На мое появление он отреагировал недовольным взглядом, каким обычно окидывают неожиданного попутчика в купе первого класса. Я его вполне понимал: он так уютно устроился — в своих брюках гольф и теплых домашних туфлях. Судя по стаканчику виски в руке и бутылке содовой на подлокотнике кресла, англичанин рассчитывал провести вечер в приятных мечтах о завтрашней рыбалке.

Вначале он молча наблюдал, как я жадно поглощаю яичницу с беконом. Но затем, очевидно, подумал, что мы вполне могли быть выпускниками одной школы, и решился со мной заговорить. И, как всегда это происходит со старыми неприступными с виду англичанами, разговорившись, он оказался отличным парнем и милым собеседником.

— Уединенное местечко, — обронил я.

— О да, — ответил он, — одна гостиница на восемьдесят миль.

— Шестьдесят миль от железнодорожной станции.

— Да. А вы, позвольте спросить, рыбак?

Тут передо мной встала дилемма. Сказав «нет», я рисковал нарваться на презрение, но, с другой стороны, утвердительный ответ мог возбудить в моем собеседнике неприязнь к нежелательному сопернику.

— Вообще-то да, — наконец нашелся я, — но в настоящий момент не рыбачу.

— Небось, проезжали мимо на машине?

— Именно.

На лице англичанина отразилось откровенное разочарование. Он искренне не понимал, как можно быть рыбаком и не рыбачить, а вместо того разъезжать на идиотской машине! В его глазах я сразу упал до положения человека, у которого не все в порядке с головой. Наша дружба умерла, так и не родившись. Она тихо испустила дух под недоумевающим взглядом англичанина.

Мне не оставалось ничего другого, как откланяться и подняться к себе в номер. По дороге пришлось обходить имущество моего соседа — болотные сапоги, прорезиненный дождевик, удочки и верши, плетеную корзину для рыбы, а также пару огромных подбитых гвоздями башмаков.

10

Утром я съел обильный завтрак в обществе все того же рыболова (когда я спустился, он уже сидел в гостиной и, судя по всему, был готов к выходу).

За едой я рассматривал чучело дикой кошки в застекленном ящике на каминной доске. Это был солидный зверь ростом с крупного фокстерьера, с маленькой головой и неожиданно массивным задом. На морде застыло выражение крайней ярости. Сосед мой пояснил, что кошку эту подстрелили в окрестностях гостиницы в 1931 году.

— И что, их много здесь водится? — поинтересовался я.

— Полагаю, немало, — ответил мой собеседник. — Пастухи жалуются, что они таскают ягнят, а зимой чуть ли не в открытую нападают на людей.

Как выяснилось, он был не только рыболовом, но и большим знатоком диких кошек. Во всяком случае, много лет назад он подстрелил одну из них на холмах.