Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945. - Артем Драбкин

22 июня я стоял на посту с винтовкой: охранял бом-бохранилище. Меня ребята сменили в 6 часов, говорят: «Коля, война началась!» Конечно, сразу было сообра­зить трудно, как это война? Но вскоре кое-что стало по­нятно. Наш аэродром моментально стал базой для дальней авиации. Кроме того, мы теперь летали строго в определенные дни. В сентябре нас погрузили на бар­жи и отправили по Волге до Астрахани, откуда дальше в Кустанай. В Кустанае мы начали летать на И-16. При­чем УТИ-4там не было, так что нас сразу с И-15 на него пересадили.

В конце 1942 года в училище пришли истребители Як-1. Мы начали летать на «яках». Мороз был минус со­рок. Такой суровой была зима с 42-го на 43-й, что мно­гие обморозились. Кроме того, кормили там неважно: кроху размазни поешь — и на полеты. Мороз 46 граду­сов, на тележке везут второй завтрак, пайку мяса.

В училище прошли пилотаж, взлет, посадку — и все. Строем не ходили и тактику действия в паре не отраба­тывали. Тем не менее в феврале 1943-го я окончил учи­лище на Як-1 и попал в учебно-тренировочный полк под Калачом-Воронежским. Там мы и прошли боевое приме­нение. А 20 июня 1943 года нас перевезли на самолете в боевой полк — 814-й иап, который потом стал 106-м ги-ап. Летели мы туда вшестером на двухмоторном самоле­те, который пилотировал летчик Кириллов. На полевом аэродроме нас встретил командир полка, расспросил, кто мы и откуда. Потом спрашивает: «Вы обедали?» — «Нет». Повели нас в столовую. Мы заходим, там все сер­вировано, как в ресторане. В учебно-тренировочном пол­ку, куда я попал после школы, конечно, тоже хорошо кор­мили. Но здесь вообще... даже шашлык был!

А полк воюет. Самолеты летают, а мы, «зеленень­кие», стоим смотрим. К вечеру нас распределили по эскадрильям. Я попал во вторую эскадрилью, в звено Забырина. (Потом мы так всю войну и прошли — Забы-рин, Звонарев Костя, Симакин и я.)

Мы тогда были младшие лейтенанты, с «кубарями». Первый выпуск офицеров! А на фронте уже были пого­ны. У каждого офицера обмундирование, портупея, на­ган (позднее уже вместо него был «ТТ»). Вечером стар­шина несет по 100 граммов, нам дали по 50 граммов, как новичкам. А вообще очень дружно жили в полку.

Слетали за потрепанными Як-7Б, «горбатыми», как мы их называли, в утап, и мы начали воевать. Перед этим командир полка выпустил меня самостоятельно. Я взлетел, зашел, сел, все получилось нормально. «Мо­лодец! Еще один полет», — говорит он. А некоторые, бы­вало, как начнут козлить, их заставляли дольше отраба­тывать посадку. И только когда уже все было нормально, им разрешали подключаться к работе полка.

Боевое применение, которое нам давали в утапе, было поверхностным. Троих ребят, что пришли вместе со мной и были определены в первую эскадрилью, мы сразу потеряли — Ковалева, Мартынова, Марешко.

В моей второй эскадрилье к новичкам относились бережнее. Все же от командира эскадрильи зависит. Тогда нашей эскадрильей Тимошенко командовал — мировой мужик, жалко, погиб под конец войны, когда уже был заместителем командира полка. Ил-2 его вин­том зарубил.

Летали как? Допустим, идет шестерка: пять опыт­ных летчиков, а с ними один молодой. В нашей эскад­рилье было пять Героев: Тимошенко, Савельев, Воло­шин, Забырин Михаил Васильевич и Химушин. В треть­ей же эскадрилье была в основном молодежь. Хотя командиром был Бобков [Бобков Валентин Васильевич, майор. Воевал в составе 88-го иап и 106-го гиап (814-го иап). Всего за время участия в боевых дей­ствиях выполнил более 300 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 13 самолетов лично и 4 в группе. Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина, Красного Знамени (трижды), Отечественной вой­ны 1-й ст. (дважды), Красной Звезды (дважды), медалями], старый летчик.

Конечно, мне повезло, что в нашей эскадрилье был и состав достаточно сильный, и хорошие командиры. После моего прихода и до конца войны больше в эскад­рилью никто не приходил — мы никого не потеряли.

—  Свой первый боевой вылет помните?

—  Первый боевой вылет на облет линии фронта я выполнял с Левой Химушиным, прекрасным летчиком, на счету которого было 8 или 9 самолетов, отличным танцором. Все его уважали. Был случай, когда к нам приехал ансамбль. Попели они, поплясали. Он говорит: «А можно и мне?» Вышел на сцену, да как начал пля­сать. Они все: «Вот это да!» Оказывается, он в Москве учился в танцевальной школе.

Так вот, мы пошли по реке Чугуев — Северский До­нец, встретили «раму». Он за ней, а я, ведомый, — за ним. Догнали ее, он чуть-чуть пострелял, я тоже. Она задымила и сразу ушла вниз. Мы сели, доложили, нам засчитали групповую победу.

С Химушиным вместе я сделал 18 вылетов. Но вско­ре погиб он. Они вдвоем с Ширяковым каждое утро, только начинало светать, по одному и тому же маршру­ту летали на разведку в район Донбасса. Если сейчас анализировать, конечно, глупо это было — не менять маршрут. Видимо, их подстерегли, и Химушина сбили. Он сел на своей территории, но стукнулся при посадке. Посмертно ему было присвоено звание Героя.

Когда Леву нашего сбили, мы на самолетах написа­ли «за Леву!». Мстили за него... И как летчик, и как че­ловек он был очень уважаемый. Жалко его очень было.

—  Вы боевые действия начали на Як-7. Что это за машина?

—  По сравнению с Як-3 и даже Як-1 самолет этот был тяжелый, на нем особо не покрутишься. (Хотя в конце войны мне приходилось летать на Як-9Т — он был еще тяжелее, как штурмовик.) Огневая мощь меня устраивала. А вот Як-3 машина была исключительная, просто игрушка. Да, запас топлива был на нем неболь­шой, но позволял находиться в воздухе час — час и 15 минут, а если бомбардировщиков сопровождали на вы­соте, то и побольше. Кабина тоже была удобная.

Приходилось лететь на разных самолетах. В эскад­рилье они не были закреплены за летчиками — не хва­тало. Какой подготовят, на том и летишь. Личные само­леты были только у командиров эскадрилий, их замов, командиров звеньев, поскольку на них стояли и прием­ники и передатчики, а у рядовых летчиков почти всю войну были только приемники.

— С какого вылета вы начали чувствовать себя в воздухе более-менее свободно и научились видеть все, что происходит вокруг?

— Пожалуй, понимать, что происходит в воздухе, я стал после пятнадцати-двадцати боевых вылетов. Дело в том, что на первых вылетах явно не хватает внимания следить за обстановкой. Тут остается одно: держаться за ведущим. Он принимает решение, а ты должен не ото­рваться от него. Состояние очень напряженное, — это же война, знаешь, что тут убивают. Летчик-истребитель дол­жен видеть воздух. Если не досмотрел — расплачивай­ся. Постепенно втягиваешься, но в любом случае, сколь­ко бы потом ни летали, напряженность присутствует. Это не мандраж, а собранность и готовность к бою.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});