Огненный столб - Джудит Тарр

— И все-таки она продолжает править, и не так уж плохо, иначе люди заговорили бы об этом.

— О чем тут еще говорить? Царица посылала в страну Хатти за мужем. Одного этого безумства довольно.

Леа покачала головой.

— Я думаю, ты ее недооцениваешь. Она в огромной опасности и прекрасно сознает это.

— Тогда почему же, — сказала Нофрет с неожиданной горячностью, — царица носится в своей колеснице так, будто бессмертна, и бродит у самой реки, искушая крокодилов?

— Может быть, она хочет казаться своим врагам незначительнее, чем на самом деле.

— Не слишком ли хорошо она притворяется? Нет, моя госпожа хочет умереть. Она сама так говорит, и говорит правду.

Наступило молчание. Нофрет вдруг заметила, что стиснула свою чашку с финиковым вином так, словно хочет ее раздавить. Она расслабила пальцы, поднесла чашку к губам и снова отставила, не отхлебнув. Сладость вина помешала бы ей говорить.

Казалось, прошло очень много времени, прежде чем Иоханан медленно произнес:

— Он сказал, что мы будем обсуждать все это. Что, когда пожелает бог, царица станет такой, как ты говоришь: слабой духом, хрупкой и в большой опасности. А когда ее враг получит желаемое, он избавится от нее и возьмет себе более покладистую жену, попроще.

— Кто говорил тебе такое? — Но Нофрет знала, кто. Ей хотелось изгнать это знание из головы. — Это мертвый человек! Он по-прежнему рассуждает обо всем и ни о чем? Значит, он был в Фивах? Ведь уже несколько лет, как ты покинул Синай!

— Он все знал. И знал всегда. Его бог все ему показывает. Ум более слабого человека уже давно был бы сломлен этим.

— Ну, его ум сломлен давно. — Нофрет сплюнула, нарочито грубо. — Стало быть, он все предвидел. И что же он нам советует? Убить ее прежде, чем преданный военачальник сделает это вместо нас?

— Она погибнет, если останется здесь, — сказала Леа. — У царицы нет друзей, после смерти мужа ее некому защитить. У нее нет сына; если она и родит его, младенец будет легкой добычей для врага. Дети так легко умирают, а она еще не родила ни одного, который прожил бы хоть немного. У царицы нет защиты и очень мало надежды. Ее господин умрет, и другой овладеет ею. Ни один царевич из дальних стран не появится, чтобы защитить ее.

— Он ее не убьет, — возразила Нофрет. — Этот человек не остановится ни перед чем, но он хочет обладать ею самой, не меньше, чем царством. — Она повторяла слова господина Аи, а почему бы и нет? Он был умным человеком.

— Твоя госпожа носит в себе царское право, но не сына для царя. Получив две короны, он сразу же начнет искать женщину, которая даст ему наследника.

— Может быть, боги смилостивятся. Или он заведет себе наложницу. Сыновья таких женщин и прежде получали царство.

— Все это возможно, — заключила Леа. — Но может случиться и так, как предвидит царица. Она видит только смерть. Если бы она не послала в Хатти… Но Египет может вспомнить и ее отца, и то, что он сделал с древними богами.

— В Египте беспокойно, — вмешался Иоханан. — Люди поняли, что цари могут умирать не только от войн, старости или болезней, а от надоевшего царя можно избавиться и завести нового, который придется всем больше по вкусу. Теперь Египет видит себя под властью старого царя, слишком старого, чтобы обзавестись крепким сыном, и царицы, которая до сих пор рожала только дочерей, не способных к жизни. Царь и царица — жизнь и душа царства. Если правители так хрупки, что же будет с их страной? Сколько еще времени пройдет, прежде чем она зашатается и рухнет? И куда упадет, как не в руки тех, к кому царица посылала за царем, — чужого народа, который станет ее завоевателем?

Нофрет зажала уши, но его голос продолжал звучать — спокойно, безжалостно, произнося правду во всей ее беспощадной ясности. Когда голос смолк, она опустила руки. Иоханан склонился вперед, покачиваясь, как в детстве, когда он пребывал в расстроенных чувствах из-за какой-нибудь мелочи, составлявшей для мальчика целый мир. Теперь он был мужчиной, и Нофрет почти верила, что он переживает так же сильно, как и она.

— Значит, надеяться нам не на что. Остается только сдаться перед обстоятельствами — другого выбора нет.

— Ее отец так не считает, — заметил Иоханан. — Он говорил, что в свое время, когда мне уже не будет жизни в Фивах, а Египет окажется под управлением старика и женщины, которая хотела получить царя из другого царства, я должен буду принести царице Египта надежду и освободить ее.

— То есть убить?

Иоханан замотал головой, нетерпеливо, как в юности, и с возмущением.

— Ты слепа или просто боишься увидеть то, что прямо у тебя перед глазами?

— Она не сможет пойти по пути своего отца, — возразила Нофрет. — Только счастливый случай и бог спасли его от разоблачения. Вряд ли нам удастся повторить это.

— Нужно немного воображения, — заговорила Леа, с сочувствием встречая их удивленные взгляды. — Царица и не захочет уйти. Ее отец принадлежал только своему Богу. Она же всегда и навсегда принадлежит Египту и ни за что не уйдет по собственной воле.

— Она умрет здесь, — сказала Нофрет. — Она хочет этого, настаивает на этом.

— И ты ей позволишь? — Иоханан всплеснул руками. — Бабушка, ведь ты же сама заставила меня прийти сюда! А теперь говоришь, что все бесполезно.

— Разве я так сказала? — Невозмутимость Леа могла привести в отчаяние кого угодно. — Я не говорила, что ты должен убивать царицу, но нельзя позволить, чтобы ее убили.

— Тогда как же… — спросили Нофрет и Иоханан одновременно и замолчали, одинаково озадаченные и одинаково возмущенные.

Леа рассмеялась, звонко, как молоденькая.

— Ах, вы, дети! Откройте глаза и смотрите. Царица умрет, если останется здесь и не уйдет, потому что она царица и не знает ничего другого. У нее нет бога, чтобы вести ее. Ее отец мог бы сделать это, но его время еще не пришло. Он находится далеко в Синае, где приказал ему оставаться его бог. А ты слышал бога, Иоханан. Он позвал тебя прочь из Фив и привел в Мемфис.

— В Мемфис меня привела ты, — сказал Иоханан, надувшись.

— Ты шел туда, куда я вела, но знал, что там бог.

Нофрет переводила взгляд с одного на другого. Она никогда прежде не улавливала большого сходства между ними. Иоханан походил на своего отца, а Агарон, судя по всему, — на своего давно умершего отца. И все же они были похожи. У них были одинаковые глаза, одинаковым свет в них, — полный свет дня в глазах Леа, медленный и неохотно поднимающийся рассвет в глазах Иоханана.

— Ты же не имеешь в виду, что мы…

— И все же выход есть, — произнесла Леа. — Хотя, возможно, эта идея безумна.