04-Версии истории (Сборник) - Сергей Абрамов

PERFECTIO

лето, 1612 год

— Тебя давно не было, — сказал Шекспир.

Он стоял у окна и смотрел на парк. Парк выглядел как щеголь, который состарился и сильно поизносился. То есть видно было, что когда-то в парке работали садовники, расчищали дорожки, сажали цветы, стригли кустарник. Все вроде бы осталось — и дорожки, и цветы, и кусты, но первые поросли травой, мощно пробившейся сквозь песок и мелкий камень, вторые хоть и цвели, но как-то дико и нечастыми местами, а третьи выросли так, что казались непроходимым рослым подлеском вокруг высоких дубов — единственного, что осталось в щеголе неизменным.

Смотритель купил этот старый дом, расположенный в получасе конной езды от Лондона еще в шестьсот первом.

Когда точно?

Пожалуй, это произошло через месяц после казни Эссекса.

Ничего намеренного, просто так совпало…

Тогда, в шестьсот первом, он еще думал, что будет подолгу жить в елизаветинском времени и времени ее «сменщика» на английском престоле — Якова Стюарта, пусть не так долго, как в начале, когда Уилл и Бриджет… да-да, Бриджет, забыли давно про Елизавету!., когда они делали свои первые шаги в роли Потрясающего Копьем, когда Игра еще только формировала свои собственные правила, пусть не постоянно жить, но хотя бы пять-шесть месяцев в году. Тогда, в шестьсот первом, когда уже были созданы «Гамлет» и «Двенадцатая ночь», «Ромео и Джульетта» и «Венецианский купец», «Много шума из ничего» и «Виндзорские насмешницы» — всего двадцать три пьесы из тридцати семи, составляющих шекспировский канон…

(или из тридцати шести, вошедших в Великое Фолио, куда не попал лишь сомнительный для шекспироведов «Перикл»)…

тогда Смотрителю было абсолютно ясно: он уже не слишком нужен Уиллу. Чтоб не сказать — вовсе не нужен. Всесильная менто-коррекция превратила среднего актера в гениального драматурга…

(как и любого бы превратила, говорилось уже, в каждом человеке спрятан любой талант — надо лишь отыскать его в тех девяноста процентов человеческого мозга, что действительно спят без просыпу)…

а вернее, в половинку драматурга, ибо другой половинкой стала Бриджет, которой талант напрямую вручил Бог, а не через посредство ординарного специалиста Службы Времени.

Итак, не нужен Смотритель здесь, в Лондоне, не нужен — да! Но Уиллу с Бриджет не нужен, а не Игре. Игре-то Смотритель был необходим позарез все время, потому что Игроки то и дело хотели вести себя в ней чересчур независимо, им постоянно требовался пастух, как стаду, пусть и маленькому, а роль пастуха выходила у Смотрителя удачно. Как-то уж так случилось, что его авторитет в руководстве Игрой признали все — даже всезнающий и всепонимающий Бэкон, даже самый неуправляемый Эссекс…

(который донеуправлялся-таки до ссоры с королевой, до открытого бунта, до казни, до трагического выхода из Игры)…

а уж о юных участниках Игры и говорить нечего, они графа Монферье обожали, хотя давно повзрослели…

(в этом веке юные быстро взрослеют)…

и многого в жизни добились.

Даже тетушка Мэри, властная и решительная графиня Пембрук, признала графа за своего. И Бриджет признала, ученицу свою, но не как ученицу уже, а как равную себе по творческому мастерству…

Да, Бриджет!..

Их союз (отнюдь не только творческий) с Уиллом не остался тайной для общества (высшего, разумеется), но общество (высшее, будь оно…) молчаливо решило, что ничего не знает об этом нетворческом союзе…

(о творческом — откуда бы узнать?)…

не видит, не слышит, не замечает.

Позиция.

Она, позиция эта, совсем не мешала Бриджет и Уиллу, им не требовалось признание высшего общества, им вполне хватало друг друга — для совместных жизни и работы. Но Уиллу, считал Смотритель, Бриджет была куда более необходима, чем он ей. Эта маленькая, тоненькая, не меняющаяся с годами женщинка не случайно прикрылась именем Елизаветы, когда впервые познакомилась с Уиллом и с графом Монферье: ее характер был не менее крутым и жестким, чем у ее монаршествующей «тезки». Вот кто был истинным пастухом для Уилла — она его вела и в жизни и в творчестве, а граф Монферье семенил сбоку и дудел в пастуший рожок. Всего лишь.

Да и для нее граф был тем, кто дудит, вряд ли больше. Она плохо верила в чудо, которое он (якобы!) совершил с ее соавтором и любимым…

(Смотритель считал, что порядок таков: сначала — соавтор, а любимый — потом)…

потому что такие чудеса суть происки дьявола: лишь Бог дает смертным дары свои, а значит, граф берет на себя лишку, ничего он «разбудить» в голове Уилла не мог. Просто раньше Уилл пьес и сонетов не писал и не знал, что талантлив, а взял перо в руки — все само и понеслось.

Но Бриджет приняла Игру, которую придумал граф Монферье, и строжайшим образом блюла все ее правила. И уж так вышло, что основой Игры был именно их творческий союз с Уиллом, то есть тайной по определению был, что ж тогда плакать об их любовном союзе! Высшее общество право в своем «заговоре молчания»: нечем объяснить любовь высокородной дамы и простого актера, сына перчаточника…

(пусть даже «подозреваемого» в причастности к созданию великих пьес и стихов)…

а уж оправдать — тем более невозможно.

Знали, объясняли и оправдывали — Игроки. Их вел граф Монферье — вот причина уважения к нему со стороны Бриджет.

Тоже позиция.

Да и писали-то они большей частью в доме Смотрителя, то есть графа. Сначала — в старом, в Сити. Потом — в этом, большом и неуютном, купленном неизвестно для чего…

Хотя почему неизвестно? Здесь, в просторном (не в пример старому) и заставленном громоздкой дорогой мебелью кабинете с окнами в парк были созданы «Отелло» и «Король Лир», «Макбет» и «Зимняя сказка», «Антоний и Клеопатра» и «Буря» — всего четырнадцать из тридцати семи канонических.

Сегодня канон закрыт.

Потому что Бриджет больше нет.

— Тебя так давно не было, — повторил Уилл, не отрывая взгляда от заоконного парка, и в голосе его проскользила обида.

— Дела замучили, — автоматически отговорился Смотритель.

Были дела, верно, был иной Проект, не столь долгий во времени и далеко не столь важный для Истории. Хотя кто скажет точно: что более важно для Истории? Никто не скажет. Но Бриджет не вернуть, а она умерла в отсутствие Смотрителя…

А что бы он мог для нее сделать? Вылечить от болезни, сожравшей тело за несколько месяцев? Мог бы и… не мог. Потому что здесь он был обыкновенным французским графом из замшелой провинции, мастером интриги — но не врачевателем, нет. А ученики не так давно умершего магистра Филиппа фон Гогенгейма по прозвищу Парацельс, основателя ятрохимии, не знали таких лекарств, которые могли бы спасти Бриджет. И другие ученики других великих учителей еще долгие века не будут знать их… В двадцать третий век бы ее, да кто ж пустит? Только не Смотритель. Он — законопослушный сотрудник Службы Времени, он беспрекословно следует правилам той игры (со строчной буквы), которую ведет Служба. А по этим правилам никого воскрешать не надо: Потрясающий Копьем сочинил все, что должен был сочинить. Включая даже то, что не должен.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});