Контрразведка. Охота за кротами - Анатолий Терещенко

Тогда я ему ответил, что записку писал я лично. Ее печатала машинистка отдела в моем присутствии, член партии с 1920 года. Конвертировал документ тоже я. А что касается адресата, то, согласитесь, что председатель КГБ имеет право на знание секретов, которые охраняют его подчиненные.

Горшков побледнел от услышанного отпора, скривился в недовольной усмешке, засуетился и стал нервно перелистывать копию докладной записки.

Затем член Политбюро Ф.Р. Козлов дал слово командующему Балтфлотом адмиралу Орлу. Флотоводец начал говорить о сложном положении вверенного ему флота, о тревоге за его безопасность, о бытовой неустроенности моряков в некоторых гарнизонах, о необходимости большего внимания учениям и т. п.

Фрол Романович прервал его словами:

«Александр Евстафьевич, об этих проблемах я впервые слышу от вас. Почему вы прятались за спину контрразведчика? Почему заняли позицию стороннего наблюдателя? Почему вовремя не поставили меня в известность и не приехали ко мне? Даже звонка от вас я не слышал!»

Командующий молчал, понурив голову. Затем Козлов недовольно буркнул Орлу: «Продолжайте». Выступление его было бледным.

После выступления комфлотом слово взял министр обороны СССР Малиновский.

Начал он примерно такими словами:

«Я считаю, что приведенные Мозговым факты надуманы. Он, видите ли, печется о боеготовности флота. А по существу, его требования тормозят дело, а порой и прямо направлены на срыв планового выполнения указаний Никиты Сергеевича Хрущева о сокращении существенно не влияющих на боеготовность флота частей…»

Говорил он в нервно-лающей манере, отчего его предложения сбивались в хаотичный ком и трудно было слушающим уловить даже контуры контраргументации. Он терял реноме маршала-фронтовика.

* * *

После Малиновского выступил председатель КГБ А.Н.Шелепин. Говорил он спокойно, уверенно, аргументи-рованно доказывая несостоятельность принятых руководителями Министерства обороны решений. В конце своей ремарки он резко прошелся по замечаниям Малиновского и Горшкова и отдельным моментам их неглубоких выступлений.

Начавшуюся сразу же полемику между Шелепиным и Малиновским с трудом погасил Козлов.

Когда закончилось заседание Политбюро и я, уставший от полудневного стресса, отправился в гостиницу, в мой номер позвонил первый заместитель председателя КГБ СССР генерал Петр Иванович Ивашутин. Он сообщил, что Фрол Романович высоко оценил мое выступление.

— А военные пусть покрутятся, — заявил он, — если мужества не хватило доложить как есть. Правда, точно горькое питье, неприятное на вкус, но зато восстанавливает здоровье.

Козлов от имени Политбюро сделал внушение Малиновскому и Горшкову и потребовал немедленно приостановить расформирование важных частей и соединений флота и в недельный срок дать подробные письменные объяснения по целому ряду позиций твоего доклада.

В тот же день я вернулся в Калининград и приступил к своим служебным обязанностям. Как же легко работалось после этого военным контрразведчикам флота! Что же касается проблемы, то, согласно постановлению ЦК КПСС, Балтфлот в короткие сроки стал наращивать свою мощь: началась модернизация, появились новейшая техника, современные классы надводных и подводных кораблей.

— А дальше как и где служилось? — дежурно спросил Николай интересного рассказчика.

— Потом… потом пришлось послужить на Тихоокеанском флоте, в Каспийской флотилии и Прикарпатском военном округе, где меня сделали «сухопутчиком». Там мы с вами и познакомились, чтобы, как видите, через двадцать лет встретиться здесь.

* * *

Последняя встреча с Николаем Кирилловичем состоялась 17 декабря 1998 года в центральном клубе им. Ф.Э. Дзержинского.

В этот день состоялся торжественный вечер, посвященный 80-летию со дня образования органов военной контрразведки. В холле было много ветеранов. Среди них Николай увидел бледноватого и несколько осунувшегося генерала Мозгова, почему-то одиноко стоявшего среди островков «говорящих голов».

Он прислонился к первой правой колонне от входа в клуб. Стороженко подошел к нему.

— Здравствуйте! С праздником вас, Николай Кириллович!

— Здравствуй, здравствуй, дорогой. тебя тоже с праздником, — быстро говорил он, улыбаясь, с явным напрягом на лице. — Дожили до восьмидесятилетия. Как много прошло времени. Какими мы стали старыми.

— Теперь надо взять еще один рубеж — девяносто, — искренне пожелал Николай ему.

— Э, брат, нет, мне этот рубеж уже не вытянуть. Годочки промелькнули, как деревья мимо летящих вагонов.

Разве думал тогда Стороженко, что видит его в последний раз?!

В глазах генерала читалась плохо спрятанная жизненная усталость, хотя он и пытался ее не выказывать. Однако болезнь явно демонстрировала свое обличье, не стесняясь и никого не пугаясь. Он бросал взгляды из стороны в сторону, словно кого-то искал и не находил. Казалось, что Мозгов был чем-то встревожен, и эта волнующая озабоченность передавалась и Николаю.

Уже потом, вспоминая эту встречу, Стороженко пришел к выводу: таким образом генерал прощался с обстановкой родного клуба и сослуживцами. А в тот вечер к нему подходили и подходили ветераны. Он их обнимал и скупо по-мужски целовал. Генерал тут же выходил из окружения одной компании и шел к другой группке седовласых коллег по чекистскому ремеслу. Говорил и слушал, слушал и говорил…

Вообще он был скуп на слова, не любил разглагольствований, но щедро умел слушать и слышать собеседника, проявляя исключительное внимание к человеку, с которым разговаривал. Он это делал естественно, правдиво, без фальши. Ветеран обладал божественной способностью излучать теплоту той вовсе не авторитетной истины, а просто живущей в открытой душе отведенного ему судьбой времени.

Его авторитет не давил на собеседника, он давал последнему раскрепоститься в поднятом вопросе и получить удовольствие сказать все свое без «перебивов» и выслушать мнение чужое. Он не мямлил, говорил четко и ясно, хотя и быстро.

А еще Николай вспомнил его последние слова, произнесенные внутренней, душевной болью за разваленное Отечество с повальной общественной деморализацией и поруганную армию, в защитниках которой он находился не один десяток лет. Он возмущался разрушенным образом жизни граждан разломанной страны, еще недавно ходившей в славе сверхдержавы.

Негодовал из-за появления «бациллы» морального разложения» людей в погонах, расцветом военной мафии, строящей себе не дачи, а царские хоромы на фоне хижин большинства честных офицеров и генералов. Он глубоко переживал за разлом цельной системы органов госбезопасности и их главного штаба — Комитета государственной безопасности.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});