Мы дрались на истребителях - Артем Драбкин

Я уже после войны узнал, что был приказ Сталина: кто был в партизанах больше 6 месяцев, тех в штрафные батальоны не посылать, считать, что они искупили свою вину. Но летный состав полк не пополнял, пополнял пехоту. У них был свой план. Где-то за 4 месяца до Кенигсбергской операции вижу, что дела хреновые, и я пишу письмо в полк. А писать неохота. Думаю, а нужен ли я там? Как там посмотрят, что был в плену? Я же не знал, что трое из тех, с кем я был, уже в полку! Елеферевский им говорит: «Васька жив. Мы в партизанах вместе были». Все в полку знали, что я жив. Командир звена потом рассказывал: «Я ждал, что где-то вынырнешь». Вынырнешь тут, когда так топят! Идет подготовка к отправке на фронт. Проходим рекогносцировку местности, учимся воевать по-пехотному. И тут прибегает посыльный. Срочно вызывает командир полка. Приказ, надо выполнять. Захожу. В прихожей сидит какой-то парень. Я к секретарше, говорю: «Меня вызывали?» Я захожу и охерел. Я таких звезд, какие были на погонах людей в этой комнате, в жизни не видел. У одного три, у другого две. Еще два старших офицера и полковник, командир полка. Я говорю: «Товарищ генерал армии, разрешите обратиться к полковнику! Товарищ полковник, младший лейтенант Канищев прибыл по вашему приказанию».

Генерал армии мне: «Вы летчик?» – «Так точно». – «На каких летали?». – «На многих истребителях летал. Як-1, Як-7, на Як-9 сбили». – «Какой налет?» – «Точно не знаю. В школе часов 40. Да и потом… часов 100 с небольшим». Тогда генерал армии говорит командиру полка: «Чего вы его тут держите? Нам во как летчики нужны! Немедленно отправьте». – «Слушаюсь». Я вышел. Полковник говорит секретарше: «Срочно напечатайте на него личное дело». Этот молодой, который в коридоре сидел, встает: «Ты Канищев? Меня отослали за тобой». Вот так… Если бы не этот случай, быть бы Васькой-взводным. Под Кенигсбергом и накрылся бы. А так в Кенигсбергской операции я уже летал.

Как в полк вернулся, я командиру полка говорю: «Дайте мне пару провозных, я нормально летаю». Он мне говорит: «Давай отъедайся. Ты на себя посмотри – кожа да кости. Месячишко посидишь». Потом мне дали несколько провозных, провели тренировочные бои, и все – начал летать. У меня такая эйфория была! А потом, под конец войны нас уже так не сбивали, как в 1943 году. В 1944 году и в 1945 году, может быть, только пара человек погибли.

– Это в тот период вы сбили «фокке-вульф»?

– Именно. И получилось не так сложно. Они шли в паре. Сбивать ведущего, конечно, было себе дороже, потому что ведомый-то сзади. Когда ты атакуешь ведущего, то тебя тут ведомый как раз и рубанет. Немцы же были ушлые. Алейников, мой ведущий, был хитрожопый, грубо говоря. Я держался хорошо, реакция нормальная была, но он как даст газ почти до конца и шурует. Он повернул влево, я за ним, но мне, чтобы его догнать, надо бы газу добавить, а у меня газ полностью дан, и догнать я его могу, только если он опять влево пойдет, и я его подрежу. Мне держаться за ним очень тяжело было. И тут он, как обычно по своей походке, крутанул влево, я тоже за ним влево и смотрю внизу: два «фоккера». Я Алейникову говорю: «Справа внизу два «фоккера». Атакую!» Ведомый «фоккер» повернул влево. Я еще подумал, что он «ножницы» делает вокруг своего ведущего. Я его проскочил и нацелился на ведущего. Я до этого стрелял, но все с больших дистанций, метров с 600-800, и, конечно, мазал. А тут выждал, пока до него метров сто не осталось, и как нажал. У него в воздухе что-то оторвалось, и «фоккер» пошел вниз. Его ведомого я потерял. Тут же начал крутиться, смотреть, где второй «фоккер». Ни хрена его нет. Но ничего, прилетели, сели, у меня такое возбужденное состояние. Тут как раз и командир дивизии на аэродроме. Я вылезаю из самолета. Докладываю командиру полка: «Товарищ командир полка, задание выполнено. Сбил «ФоккеВульф-190». «Это мы уже знаем, – отвечает. – Уже пришло подтверждение от пехоты. Чего у тебя глаз-то дергается?» – «Задергается. Ведомого-то этого немца я потерял. Думаю, срубит на хрен…» Ты пойми, у меня нет-нет да и возникала такая мысль. Вдруг опять не повезет – хренак, и собьют, и опять в плену окажешься. Как тогда? Скажут, что ж ты, твою мать, только и делаешь, что перелетаешь туда-сюда. А ведь такое могло быть вполне.

Верхний ряд: Николай Шилии, Тимофей Алейников (вторая фотография, справа), Василий Канищев. Нижний ряд: Николай Шилин и Василий Канищев, Валентин Кокошкин, Тимофей Алейников (справа)

Свой третий самолет я сбил под Берлином. Это был «мессер». Наши нещадно бомбили Берлин. В воздухе стояла гарь, копоть. Берлин горел.

На патрулирование и сопровождение летали полками, самолетов по 20. Вот как-то нас подняли. Взлетел я. Осматриваюсь: вроде интересно, все кругом горит. И вдруг раз – «мессер». Смотрю, он как будто специально под меня разворачивается. Я пристроился. Нажал. Смотрю, немец пошел вниз. Быстро все получилось. Высота две тысячи. Я за ним еще метров 500 прошел, смотрю – он вниз пошел. Ко второй половине войны уже не засчитывали сбитый самолет, пока не подтвердит пехота, а в городе как подтвердишь? Так что мне его не засчитали, а биться я не стал. Четыре дня до конца войны оставалось уже, буду я там выяснять… Дрались же не за ордена. Хотя вот этот Алейников мог сказать: «Я не согласен на отечку». Чтобы «боевик» получить, нужно не меньше 30 вылетов и обязательно должен быть сбитый самолет. Тогда только дадут орден боевого Красного Знамени. У него было три ордена боевого Красного Знамени. Он ни хера никакой не Герой. А три Славы приравнивались к Герою. Так вот у нас был один младший лейтенант с тремя орденами Славы. Первую Славу получил за вылеты – может быть, за 20 вылетов. Проштрафился – его послали, как называли у нас, «задом наперед» – стрелком на Ил-2. Это как штрафной батальон в пехоте, а в авиации – задом наперед. И он сбил самолет. Ему второй орден Славы дали. И третий, уже не помню за что. Вот так с тремя Славами, Г ерой Советского Союза. Чего твои три «боевика»!

– Были ли приписки?

– Были. Были честные летчики, как, например, мой командир эскадрильи Кокошкин[23]. Он сделал более 300 вылетов, а сбил, по-моему, 7 самолетов. Орденов много, но Героя не дали. У него точно приписок не было. А взять того же ГСС Дергача[24] – у него наверняка были приписки. Почему говорю? У него был ведомым Миша Минаков[25], тот рассказывал.

– Каким был ваш быт в годы войны? Как кормили?

– На фронте кормили хорошо. При боевом полке был батальон аэродромного обслуживания. Мы их называли чмо – чудят, мудят, объебывают. Они обеспечивали боевой полк. Соответственно командиром чмо было лучше быть, чем командиром полка.