Рот, полный языков - Ди Филиппо Пол

— Найдем.

— Превосходно! Желаю удачи в поисках вашего дьявольского некроманта. Прощайте. И мисс Баартман… прошу, присылайте нам свои письма. Вы вдохновляете всех нас.

— И делаете честь нашей расе, — добавил Дуглас.

— Без ваших трудов дело не сдвинулось бы с мертвой точки.

Забрав еще не оправившегося от потрясения Агассиса, Цезарь повел его вниз. Свежий воздух как будто несколько оживил натуралиста.

— Я же шказал, что нам понатобится Дотти, Луи.

— Никогда… Мне и в голову бы не пришло, что когда-нибудь доведется увидеть такое! Да ведь по сравнению с этим ваши отношения кажутся совершенно естественными!

— Фее отношительно, Луи. Это урок, который препотает нам шизнь.

— Возможно. Но я тоже учитель, я никогда не применял розгу так жестоко.

— Может, у фас никогда не было штоль тупого ученика. — Пфф!

Агассис и его спутники пересекли весь город и вскоре оказались в Норт-Энде — лабиринте запруженных людьми улочек, некогда привилегированных, а ныне населенных средиземноморскими, семитскими и ибернийскими иммигрантами.

— Какой позор, — сказал Агассис, — что эти родовые переулки Ривера [114] и Франклина ныне отданы на поругание низшим расам.

— Фсем нушно где-то шить. Und федь именно они штроят ваш город.

— Но они хотя бы могли проявить толику порядочности и жить как цивилизованные люди. Только поглядите на эту выставленную напоказ прачечную. Мерзость!

Агассис жестом указал на множество веревок с сушащимся исподним, натянутых поперек узких улочек чуть выше голов прохожих.

— Обходишься тем, что имеешь.

— Если следовать вашей философии, вместо одежды мы бы все еще мазались сажей и животным жиром, — сказал Агассис, подчеркнуто покосившись на Дотти.

— Фаш ефропейский сюртух, профессор Агассис, и дня бы в буше не протянул.

— Я не намереваюсь поселиться на ваших пустошах. Чем скорее западная цивилизация возьмет подобные места под свое крыло, тем лучше для всего мира.

По немощеной Салем-стрит, в начале которой высилась Старая Северная церковь, они поднимались в раздраженном молчании.

Салем незаметно перешла в Халл-стрит, и эта улица тоже шла вверх.

На вершине холма они остановились у ворот кладбища Коппс-хилл, давая Агассису перевести дух. Швейцарский горец мысленно корил себя: он становится слишком тучен. Где тот юный козел, скакавший по ледниковым расселинам?

Теперь они находились в самой высокой точке Норт-Энда. Отсюда открывался прекрасный вид на Чарльстон, связанный с Норт-Эндом самым длинным мостом Америки. Там вздымался недавно воздвигнутый памятник Бункер-хилл: 6600 тонн камня гордо вздыбились ввысь могучим стволом, свидетельствующим о потенции нации.

— Я рада, что увидела это кладбище, — сказала Дотти. — Здесь похоронен Принс Холл [115], черный солдат Революции.

Агассис снова фыркнул.

— Я предпочитаю надгробие Коттона Матера [116]. Это был замечательный ученый.

— Смотрите, — сказал Цезарь, — а вот и фабрика Руффинов.

На другой стороне улицы стояло внушительное деревянное строение в несколько этажей, вывеска паточно-золотыми буквами гласила:

МЕЛАССОВАЯ ФАБРИКА РУФФИНА.

— Давайте представимся, сошлемся на Гаррисона и потребуем выдать мерзавца, которого они укрывают по ошибке. Если они откажутся, мы просто пригрозим донести о их противозаконной деятельности властям.

В воротах огромного склада имелась дверка. Агассис подергал за ручку — заперто. Он стал бить в дверь кулаком.

Тут узкая ставенка, прикрывавшая окошко, рывком отодвинулась. В отверстии показались бледный веснушчатый лоб и пара фанатичных голубых глаз.

— Уходите! Мы закрыты! Ставенка задвинулась.

Агассис задумчиво подергал бакенбарду.

— Похоже, тут что-то неладно. Сомневаюсь, что этот хриплый голос принадлежит Жозефине Руффин. Нужно изыскать способ войти.

— Ja-ja. Мы с Дотти обойдем фабрику с этой штороны, а фы — с той.

Агассис неохотно свернул в узкий замусоренный проулок. Ему померещилось, нет, он был убежден, что из черной тени на него уставились красные глазки чумных крыс (Ratti norvegici). Жаль, что он не сообразил одолжить у Пуртале альпеншток, у него такой острый наконечник…

Что там у него над головой? Окошко? Действительно, окошко. Так-так… Если встать на эти выброшенные ящики…

Окно было не заперто. Открыв его, Агассис осторожно просунул голову внутрь. Помещение было темным, поэтому он мало что разглядел, но казалось пустым. Он подтянулся и на мгновение повис: половина туловища внутри, половина снаружи. Затем с усилием протиснулся в окно и шумно, без достоинства плюхнулся на пол.

Встав на четвереньки, Агассис поднял голову.

Дуло наставленного на него пистолета диаметром походило на хобот индийского слона (Elephas maximus). Или так показалось Агассису.

— Вставайте, — сказала смутная фигура, держащая оружие, — и идите вперед.

Ученый повиновался.

Из темной кладовки, куда он упал, Агассис и захвативший его незнакомец вышли в огромное помещение, свет в которое проникал сквозь окна под крышей. Посередине возвышались несколько бробдингнегских [117] деревянных чанов, к их верхним краям вели соединенные канатными мостами веревочные лестницы. В одной стене находилась передняя дверь, в которую он недавно стучал.

Агассис медленно повернулся.

Вооруженный незнакомец был одет во все черное: от широкополой черной шляпы и черного плаща до черных панталон и черных сапог. Ярким контрастом к черному выступало бледное лицо, обрамленное длинными рыжими кудрями. Буйные огненные усы наполовину скрывали узкие губы.

— Кто вы такой, сэр? — спросил Агассис. Запрокинув голову, мужчина разразился бурным и безумным смехом.

— Имя мне Анархос! Но мир знает меня как Фергюса Костюшко.

Агассис уставился на него во все глаза. Так вот он, знаменитый ирландско-польский революционер, о котором предостерегал его Цезарь. И он, Агассис, в его власти. Ученый расправил плечи. Он покажет этому байроническому бакунинцу, что хорошие манеры всегда возьмут верх над богемой.

— Что вы сделали с хозяевами фабрики?

— Только то, чего заслуживают все капиталистические свиньи. Я их связал, выпорол и запер в их собственной конторе наверху. Вы против?

— Не мелите чепухи. Разумеется, я против подобного бесчеловечного обращения даже с аболиционистами…

— Аболиционистами? — подозрительно прищурился Костюшко. — Откуда вы знаете, что они таких взглядов?

— Ну, я… то есть…

— Вы ищете фетиш! Признавайтесь!

Агассис не видел смысла дольше изображать неведение.

— Да, ищу. Но во имя науки, а не ради личной выгоды.

— Ага! Выходит, мы родственные души. Понимаете, личная выгода меня тоже не интересует. Фетиш мне нужен во имя хаоса!

— Я не понимаю…

— Вот-вот, и Руффины тоже не поняли. Сперва я взывал к ним как к соратникам в войне против несправедливости. Но их преданность движению омрачена, они слишком держатся за общественный порядок. Когда я раскрыл им свои намерения, они отказались поделиться со мной сведениями о готтентоте. Да, не смотрите так удивленно, его здесь нет. Я досконально все здесь обыскал и могу вас в этом заверить. Но не бойтесь, я его настигну и отниму фетиш, это всего лишь вопрос времени. А тогда я буду в силах совершить то, о чем давно мечтал: уничтожить власти повсюду и освободить человечество от цепей порядка!

— Вы… вы сумасшедший! — вырвалось у Агассиса. Костюшко как будто нисколько не оскорбился.

— Возможно. Но чистота моего безумия придает мне сил. И вы тоже были бы безумны, если бы увидели то, что видел я.

— Сомневаюсь.

Костюшко прищурился.

— А вы знаете, сэр, как я прибыл в это полушарие? Нет? Тогда позвольте я вам расскажу. «Плавучее корыто» — ибо так называют подобные суда те, кто сведущ в мореходстве, — под названием «Урания» отплыло из Корка в графстве Марч. На нем были сотни моих соотечественников, бежавших от Картофельного голода. Нас загнали в вонючие трюмы — мужчин, женщин и детей вместе, не подумав о простейших приличиях. И с нами был еще один нежданный пассажир. Тиф!