Возлюбивший войну - Джон Херси

Я опять бродил по темным улицам и размышлял; мои мучения объясняются тем, что ненависть ко всему безобразному, к боли, к тому, что причиняет боль, находится у меня в прямом противоречии с чрезмерной гордостью, чувством долга и ответственности, постоянным желанием сделать все, на что способен, усердием и стремлением заслужить похвалу. Дэфни разбудила все мои лучшие чувства и умерила мой воинственный пыл. Я хотел поговорить с ней. Где она? Где она? Не оттолкнул ли я ее от себя? Сколько бы я ни метался по городу, она не появится передо мной.

Поздно вечером, придя в солдатский клуб, я узнал, что транспортер должен отправиться в Пайк-Райлинг в два утра; я уговорил шофера прихватить меня и целых два часа, всю дорогу до нашей базы, просидел вместе с другими неудачниками на жесткой скамье этой нескладной машины.

5

На следующий день я встал поздно. По пути в столовую я зашел на почту авиабазы, и здесь мне вручили коротенькую записку; Дэфни сообщала только, что, если я не возражаю, она приедеть пожить в нашей комнате в Бертлеке в среду четвертого августа, часов в семь вечера. Судя по почтовому штемпелю, письмо было отправлено первого августа, но в нем ни словом не упоминалось ни о нашем телефонном разговоре, ни о том, как она собиралась провести праздник.

После ленча я возвратился в свою комнату, лег на спину на кровать и уставился в потолок.

Моя идея сепаратного мира, подумал я, в какой-то мере явилась, очевидно, результатом переутомления. Не то чтобы я пытался отказаться от нее... Мне хотелось как следует поразмыслить... конечно, самоотверженная любовь вещь прекрасная, но когда ни минуты не можешь не думать о Дэфни... Дэфни, Дэфни...

Я проспал до ужина.

Выдался один из самых ясных и приятных вечеров за весь год, и после ужина все высыпали на улицу - поиграть в бейсбол, побросать подковы или просто поболтать и полежать. Мерроу оказался, наверно, самым горластым игроком в мяч во всей округе. Сквозь общий смех прорывались его громкие замечания в адрес рефери, слышались обрывки разговоров, топот ног и протесты испуганных воробьев.

6

Во вторник Салли разбудил нас для вылета в поздний рейд, а в девять часов Мэрике провел инструктаж о налете на аэродром Виллакубле, но погода испортилась, и "представление" отменили. В полдень разразилась сильная гроза; я сидел у себя в комнате, наблюдал, как рушатся небеса, и размышлял, почему сегодня утром, несмотря на возвышенные мысли о велениях совести, я готовился к вылету с обычным рвением. Мне казалось, что у меня не осталось собственной воли.

7

Утром в среду состоялся инструктаж о групповом тренировочном полете, но в последнюю минуту его отменили. Ожидая приказа о вылете, я слышал, как Хендаун рассказывал Мерроу о Прайене. Оказывается, Прайена с некоторых пор, особенно по утрам после еды, а иногда и в другое время дня, мучила рвота. В перерывах между приемами пищи его терзал волчий голод, но как только он садился за стол и начинал есть, ему казалось, что он сыт по горло. Иногда его изводила сильнейшая икота. В свободное время он целыми днями валялся на койке. По словам Хендауна, Прайен считал наш экипаж лучшим во всех ВВС. Ему страшно хочется закончить свою смену с нами.

- Хотеть-то хочется, - заметил Мерроу, - да только так, чтобы его не посылали в рейды.

Хендаун сказал, что Прайен хороший малый, он и сам был бы рад избавиться от своей немочи.

- Слюнтяй, вот кто он! - вспыхнул Мерроу. - И подведет всех нас, если не смотреть за ним в оба.

"Всем нам это осточертело! - подумал я. - А Прайен делает то, о чем мы только говорим".

8

День тянулся бесконечно, но вечер все же наступил. Я тщательно оделся и отправился в нашу комнату, где ждала Дэфни, и мне внезапно показалось, что ничего не изменилось и никакого кошмара в праздники я не пережил. Она, по-видимому, оставалась верна мне, и с неизменным сочувствием, как всегда, готова была выслушать подробности последнего этапа "блица". На мой вопрос, что случилось в воскресенье, она ответила так, будто мы никогда и не договаривались по телефону, - у нее произошло досадное недоразумение с прежним начальником: за неделю до этого она обещала ему выполнить кое-какую работу, но перепутала сроки. И вот ей пришлось все праздники торчать в Кембридже, чтобы сдержать обещание и вовремя все сделать.

Ни о Девоншире, ни о девушке-приятельнице Джудит она даже не обмолвилась. С милой откровенностью Дэфни напомнила, что я часто упоминал о ее даре интуиции, и она соглашалась, что в высшей степени наделена ею и все же иногда допускала серьезные ошибки в оценке поступков и поведения людей, хотя, совершив ошибку, всегда потом обнаруживала, что предугадывала ее, хотя всякий раз что-то мешало ей поступить иначе. Короче говоря, теперь она поняла, что ее бывший шеф влюблен в нее. Вероятно, ее уход со службы был ошибкой. Она говорила, повторяю, с такой обескураживающей откровенностью, что я не задумался над ее словами - в то время. Я ничего не сказал и о своем сепаратном мире - нам было не до того.

9

На следующее утро, во время четырехчасовой тренировки нашей группы, предпринятой для обучения новых экипажей полетам в строю, я заключил с собой еще один компромисс. Я верю, что не пошел бы на него, если бы не считал, что экипаж "Тела" нуждается во мне, в чем я особенно убедился после одного происшествия на стоянке самолета, перед тем как поступил приказ занять места.

Прайен уговорил доктора Ренделла отстранить его от полета из-за желудка, и у остальных сержантов только и разговору было что о нашем воздушном стрелке с хвостовой турели.

Хендаун высказался в том духе, что все неприятности Прайена проистекают из его страха получить ранение.

Брегнани побледнел и заявил, что ему тоже невыносима мысль о ранении. "Еще мальчишкой я привык верить, что от синяка может начаться заражение крови, а боль в желудке - это рак или что-то вроде того".

Брегнани честно признался в своей слабости, и это взорвало Фарра, обрушившего на своего дружка бурю презрения и насмешек. По-моему, больше всего Фарра задела именно честность Брегнани. Фарр рассказал членам экипажа, что как только немцы открывают зенитный огонь, Брегнани становится почти невменяем. Он настолько глупеет от страха, что принимается расстреливать из пулемета разрывы зенитных снарядов, а когда заградительный огонь становится особенно сильным, в ужасе съеживается на полу и сидит у стенки, обхватив колени руками. Фарр рассказывал нам об этом таким тоном, будто передавал содержание необыкновенно смешной комедии.

К концу его рассказа так называемый головорез Брегнани сидел красный, с опущенной головой, и когда Фарр наконец замолчал, он лишь заметил: "Ну и друг!" - и смущенно засмеялся.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});